же, способствовало дальнейшему пополнению арсенала локусов. Как и шутки, почерпнутые из местных преданий. Один из любимых старинных анекдотов рассказывает о людях, которых спускали в колодец на веревке. Человек сверху кричит, что больше не может держаться, а в ответ слышит полезный совет: "Поплюй на руки!". В другом случае хвалили мудрого старика, который один во всей деревне умудрился не поскользнуться и не расплескать воду, когда поднимался по грязному склону, ведущему от колодца. Почему? Только у него хватило ума поставить полные ведра, прежде чем он поскользнулся".
Рассказов было очень много. Некоторые из них были основаны на исторических событиях. В бургундском Шалонне сохранились воспоминания об имперских набегах XVII века; то же самое было в Брессе, где в начале 1900-х годов дети росли, молясь каждый вечер Богородице о защите от кайзерлигов капитана Лакузона. В других местах источником легенд были шведы времен Тридцатилетней войны.
Присутствие австрийских войск, по-видимому, оставило травмирующие воспоминания, так что в народных сказках австрийцы заменили даже сарацинов в качестве прототипов завоевателей прошлого, а остатки древних памятников часто приписывались австрийцам.'* Исторические воспоминания другого рода увековечивались в рассказах стариков, например, деда Леона Кете из Бурбонне, который "не знал имени господ, которые в течение своей долгой, почти столетней жизни управляли Францией; но мог без конца рассказывать о лютых зимах, когда черный хлеб... был редкостью, когда сугробы заваливали низкие двери, когда по несколько дней лежали в постели... чтобы спасти скудный провиант".
Исторический опыт и социальная напряженность также могли трансформироваться в басни и сказки. Тот факт, что лишь немногие из этих сказок доступны сегодня на родном языке, делает их анализ похожим на реконструкцию птеродактилей по нескольким костям: не хватает блеска в глазах. Во всяком случае, мы знаем, что старые сказки, как правило, адаптировались к крестьянскому миру. Золушка, которая в версии Перро является дочерью дворянина, в устных сказках предстает крестьянской девушкой: она прядет шерсть и охраняет овец. Именно занимаясь этим скромным делом, она встречает фей, которые дарят ей одежду и обувь - не для танцев, а для посещения мессы, и именно в церкви она встречает принца.т Точно так же в литературной версии "Красавицы и чудовища" Красавица - дочь купца, но во всех устных версиях она гораздо более низкого происхождения: ее отец - дровосек, садовник, виноградарь или подсобный рабочий, в зависимости от региона. Даже короли многих сказок больше похожи на зажиточных фермеров, чем на монархов: они сами нанимают слуг, выходят встречать пастуха или отправляются на ярмарку, спрашивая дочерей, не хотят ли они что-нибудь привезти. В одной бретонской сказке, более примитивной, чем большинство других, крестьянский парень с помощью феи завоевывает свою принцессу, несмотря на недобросовестность и интриги окружающих ее придворных. В конце концов, однако, пара возвращается жить в деревню юноши, где они счастливее, чем в королевском дворце, потому что "короли окружены толпой паразитов, все ленивые и лживые".
Каждая поразительная особенность природы объяснялась сказкой. Сойки когда-то были голубыми, но потеряли свое великолепное оперение, потому что одна из них показала место, где под снопом кукурузы прятался Иисус. Минеральные источники, как правило, были результатом вмешательства фей. Отдельные форты, скалы и пещеры имели свои легенды, в основном о страшных битвах, в которых все бойцы, похоже, погибали (память о крестьянах, выходивших после того, как воины делали свое кровавое дело), о злых лордах и изнасилованных невинных пастушках, о благородных охотниках и их банде, осужденной на смерть.
Гаргантюа и Пантагрюэль навеки остались в народных легендах, но не менее часто встречаются и местные герои, такие как морванский Джон из Медвежьего рода и два его спутника - Вринг-Оук и Тот, Кто Поворачивает Ветряные Мельницы, Дуя Сзади себя.
Крестьянский герой может быть очень сильным, но столь же часто он юмористичен и хитер. Насилие, похоже, оставлено специалистам: трактирщикам, убивающим путников (путешествия никогда не бывают безопасными), но в основном дворянам. Последних, как злодеев, в некоторых рассказах мог бы заменить Сатана, так же как и богатого фермера, крупного землевладельца или дворянина. Вымышленные опасности уступали место реальным угнетателям, угнетатели принимали символическую форму зла; фантазии крестьянина давали ему вожделенный шанс одержать победу над тем или другим. Во многих сказках дьявол пытается использовать в своих целях какого-нибудь деревенского клоуна, которого он принимает за глупца, заманивая "мужлана" в контракты, сделки или сельскохозяйственные эксперименты ради собственной выгоды - совсем как, должно быть, выглядел в глазах крестьянина чужой буржуа или хозяин поместья.
Бегство в миф или басню давало возможность заменить невозможное действие, проецировать ненависть и обиду, отбросить страхи, поместить страдания, труд и ужас в другой мир, где они могут быть преодолены магическими средствами или просто вымышленным исполнением. Так, средневековый роман о четырех братьях Аймон, переведенный на бретонский язык в XVI веке, стал уже не историей о четырех рыцарях, сопротивляющихся принцу (Карлу Великому), а историей о восставших пастухах, утверждающих свою независимость ("У нас нет хозяина, потому что мы самые сильные") и артикулирующих ненависть крестьян к дворянам.
Истинно бретонские истории, настаивает Ф.М. Дегинье, сам крестьянин, легко узнать по теме встречи крестьянина с господином или крестьянина с дьяволом, причем враг всегда в конце концов оказывается побежденным хитростью крестьянина или вмешательством священника. Последнее иногда приводило к плачевным результатам, как это видно из сказки, рассказанной в Нижней Бретани, чтобы объяснить происхождение картофельной болезни, поразившей регион Куимпер в конце 1840-х годов.
Волшебник Финистер отправился на дьявольскую ярмарку в Гурин (Морбиан) и купил черного кота, чтобы тот помогал ему в его затеях. Кошка, конечно же, была дьяволом, и только мощный экзорцизм мог избавить от нее землю.
В 1845 году кошку удалось изгнать, но перед исчезновением она испустила такой мощный пук, что сбила с ног экзорциста и заставила почернеть все листья картофеля в округе.
Голод и страдания голодных 1840-х годов надо было объяснить. Бедные обвиняли богатых, которые их поглощали, загоняли в леса и морили голодом; богатые обвиняли бедных, которые слагали песни против картошки, которую им приходилось есть слишком часто за неимением других вещей, и тем самым вызывали гнев Божий. Наконец, все сошлись на том, что во всем виноват дьявол, что, возможно, помогло смягчить социальный конфликт".
О том, как народное воображение работает в политической и экономической сфере, можно судить по некоторым историям, родившимся в период Третьей республики. В 1889 г. рассказывали, что генерал Буланже встретил в пещере Бальме в Дофине дона Карлоса (легитимиста) и Мандрина (бандита). В 1898 г., когда зерно было в дефиците,
