И золотое ожерелье с сапфирами, искусная работа Нолдор – по-обычаю, дар отца жениха – невесте.
– Песню!
Крик подхватили. Снова – улыбка Короля Мира:
– Не единожды в прежние времена услаждал ты песнопениями слух Великих, о Финарато. Так спой же и ныне нам, дабы звуками дивных песен наполнились души наши.
Песню… нет, этого он не отдаст им, этого они не получат! И страшно, страшнее, чем – там, перед Жестоким, – видеть ожидающие лица, жадно блестящие глаза, и вся эта блистающая, тысячеликая толпа, затаив дыхание, ждущая – что сделает он, кажется ему внезапно стаей диких зверей, раздувающих ноздри в предвкушении крови… Нет, они не дождутся этого, он не станет бросать им на потеху свою душу, нет! Это страшнее смерти в гнилой дыре, и кривятся, и скалятся уже почти орочьи морды – ну же, мы ждем! И им – отдать последнее, что у него осталось?! Отняли любовь, свободу, заперли в золотой клетке и выставили на погляд толпе… даже Враг не придумал бы худшей пытки…
Враг… Должно быть, он тоже стоял – так, под взглядами, как под бичами, видел те же глаза Бессмертных, жаждущих нового развлечения. Легче, когда ненавидят; а когда – так?.. Сейчас он почти понимал Врага, и неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то не только не показалась ему кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку:
– Пой же – сам Король Мира просит, – она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны слыша свой голос:
– Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, – поклонился вслепую. – Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я – пусть поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он смог наконец открыть глаза. Уже никто не обращал на него внимания – все взгляды был прикован к ней, и, дождавшись, когда колдовство песни-восхваления захватит всех, он незаметно выскользнул из зала…
– …Владыка Снов…
– Знаю. Мне ведь необязательно быть – там, – не глядя, кивнул в сторону Таникветил, – чтобы понять.
– Если бы я знал…
– Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго…
– И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду – ласково и успокаивающе:
– Звезды. Вечные звезды – и Песнь. Больше ничего. Спи… спи.
ПИР ПОБЕДИТЕЛЕЙ. 32 ГОД II ЭПОХИ
Тысячу раз спрашивал себя – зачем, зачем он пришел сюда, на это пиршество? Он ведь и без того редко появлялся на пирах – претило бездумное веселье; тем более сегодня – ведь знал же, что собрались праздновать. И все-таки что-то почти тащило его сюда помимо воли. Он шел и клял себя – совсем недавно сходил с ума от чужой боли и сам готов был взмолиться о смерти, совсем недавно затеплил семь звезд в безмолвном круглом покое, а теперь шел на пир убийц. Почему? Он не находил ответа. И все-таки шел, словно чувствуя – там он найдет ответ. Так взошел Владыка Судеб на вершину высочайшей горы Благословенной Земли.
Майяр Короля Мира подобострастно кланялись ему, а в их лазурных глазах сквозили страх и недоумение – редко Намо посещал пиры Валар. Он вошел в сверкающий золотом зал, чьи высокие своды уходили в небо; сквозь круглое отверстие в куполе светили звезды Варды – немигающие, слишком красивые, чтобы быть настоящими. Эонве возгласил:
– Приветствуйте Владыку Судеб Арды, великого Намо!
На мгновение в зале повисло настороженно-недоуменное молчание, затем Король Мира с преувеличенной радостью воскликнул:
– Приветствую тебя, брат мой! Как я счастлив, что пришел ты разделить общую радость!
Намо молча кивнул. Ни Ирмо, ни Ниенны, ни Эстэ не было. Его тоже явно не ждали.
– Слишком много нынче гостей в моих чертогах, – подчеркнул он, – и ненадолго пришел я. Но в такой час не прийти не мог.
Какой-то второй смысл почудился Манве и в словах Намо, и в его кривой угрюмой улыбке. Но надо было принимать все, как есть Намо провели к высокому трону, виночерпий поднес ему большой кубок, выточенный из благородного темного турмалина, наполнив его вином. Намо не смотрел на кубок. Его больше занимали сидевшие в зале за пиршественными столами. Ближе к престолу Манве стояли на возвышении троны Валар, дальше сидели Майяр разного ранга – к тронам поближе те, что поважнее, подальше – помельче, за ними – Эльфы. А прямо посередине зала стояла огромная чаша, наполненная вином, и из нее черпали темно-красный напиток для пирующих. Вон, напротив, прямо по правую руку от Манве восседает, надувшись, как насосавшийся клещ, Тулкас. Лицо уже красное, как нагретая медь, глаза налились кровью. Герой. Нэсса и Ороме рядом. Нэсса щебечет что-то, то и дело прижимаясь к супругу и кокетливо заглядывая ему в глаза. Ороме басит, совершенно не обращая внимания на то, что шурин его не слышит, упиваясь своим величием. Вана немного приуныла в конце стола – смотрят не на нее. Ауле глядит в одну точку, вцепившись в витую ножку кубка; у Йаванны лицо тоскливое – ее муж сейчас в явной немилости у Короля Мира. Вайрэ сидит у самого трона Варды, запоминая все, что произносится в зале. Слева от Намо угрюмо расплылся, вытаращив глаза, Ульмо – усы мокнут в изумрудном кубке с вином. Владыка Глубин не любил выбираться из своих подводных владений.
Намо не мог понять – почему сейчас он видит Валар такими? Где красота и величие первых творений Эру? Словно взгляд изменился, став внимательным и недобрым. Ни одного живого лица… Разве что там, напротив, обхватив курчавую голову руками, сидит один живой – отчаянно пьяный Оссе, и глаза его полны смертной тоски… Странно – Намо не видел еще одного. Уж этот-то должен был восхвалить… Странно. Злость, перерастающая в ледяную ярость, вставала в душе Намо, но разум его был на удивление холоден и ясен.
И вот, поднялась со своего трона Варда, сияя невообразимо прекрасным лицом, и в зале заструился ее колдовской обволакивающий голос:
– Восславим же ныне Отца нашего Эру, справедливейшего и мудрейшего! Да правит он вечно Эа!
И запели хором прекрасными голосами златокудрые Ванъяр, и осушили все свои кубки, и никто не увидел, как замешкался Намо и лишь пригубил вино. И пошло. Пили во славу Короля Мира, Тулкаса-Победителя, во славу всех Валар, и Тулкас, багровый от выпитого вина, вытолкнул жену в круг, и Нэсса плясала перед всеми…
И снова встал Король Мира, и хлопнул в ладоши. Воцарилась тишина. И в зал вошел еще один. Поверх алых одежд – белый плащ, глаза полны верноподданнической любви и восторга, в уголках их дрожат слезы. В руках он держал огромный золотой поднос, на котором стояла большая чаша, изукрашенная алмазами, изумрудами и рубинами. Она была красивой, даже очень – но какой-то приторно-тяжелой, ее полированное нутро отливало алым, а витая ножка, украшенная четырехгранными бриллиантами, мучительно напомнила Владыке Судеб о Мече Справедливости. У него заболели глаза. Он не мог смотреть на этого, ало-белого… не знал, как назвать его даже. А Курумо уже приблизился к трону. Медленно и гибко опустился он на колени и простерся у ног Повелителя Мира и Звездной Королевы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
