«Неужели трусишь, старина?» — легко вздохнул Рокуэлл.
Ему приятно, что самолет ушел от земли. Радуют веселые огни ночного города внизу. Он даже чувствует в герметичной кабине свежесть и запах облаков. Они пахнут, как полевые цветы. Мирно, чисто работает турбина.
Стрелка радиокомпаса услужливо показывает курс на Оркнейские острова.
Внизу море. Оно похоже на серое огромное плато с множеством могильных холмиков, которые скрывают останки самолетов и кораблей. Ну, черт с ней, с бездонной чашей воды, мрачной, как нутро черной жабы под фюзеляжем… В конце концов, сколько можно думать об атомной игрушке? Она прочно схвачена бомбодержателями, и никакая сила не заставит его нажать вот эту маленькую красную кнопку. Вот эту…
Рокуэлл дотрагивается пальцем до холодной скользкой поверхности предохранительного колпачка и отдергивает руку.
— «Хаан-два», я тринадцатый. Даю координаты…
Ему ответили быстро:
— Принято!
Усилился в наушниках цыплячий писк приводной радиостанции острова. Рокуэлл переключил тумблер на радиомаяк, и самолет пошел на приятный женский голос, певший о любви и счастье быть любимой. Он чем-то напоминал голос его сестры, наверное потому, что больше не о ком было вспомнить. До сих пор у него не было семьи, не было тихого, мирного счастья. Всю недолгую жизнь он впряжен в сбрую из туго натянутых нервов. Ему не с кем поделиться затаенными мыслями, а они одолевают, озлобляют, по капле отнимают сон…
Рокуэлл тряхнул головой. Снова зазвучала песня. Самолет плавно терял высоту.
Как и в прошлый раз, его наверняка встретит охрана. Они боятся рабочих пикетов. Но для чего рабочие блокируют аэродром? Неужели трудно понять, что это просто тренировочные полеты и ни одна штуковина с начинкой не упадет на их головы?
Светомаяк аэродрома пишет в небе восьмерки. Посадочная полоса высвечена рядами неоновых ламп. Они стоят ровно, как солдаты в строю, изредка подмигивая разноцветными глазами.
Рокуэлл убавил подачу горючего, выпустил закрылки и тормозной парашют. Шасси почти неслышно коснулись земли, и аэродром мгновенно погрузился во тьму, только впереди зеленая моргалка указывала направление пробега.
К машине Рокуэлла подкатил бензозаправщик, и электрокар с группой одетых в штатское людей.
— Живей, ты! — закричал толстомордый парень в ковбойке шоферу. — Глаза не продрал!
Шофер, торопливо размотав шланг, зацарапал отверткой горловину топливного бака.
— Привет! — Толстомордый протянул руку пилоту. — Вам нужно побыстрее убираться, а то вряд ли полиция сдержит этих горлопанов. Они пронюхали о времени прилета, порвали колючки на границе летного поля и рвутся сюда.
Издалека доносились крики. Громыхнул выстрел. Рокуэлл повернулся на звук. В темноте метались светлячки факелов.
— Пока холостыми бьют, — усмехнулся парень и повернулся к шоферу: — Чего тянешь? Чего тянешь, спрашиваю? Мигом кончай заправку!
Рокуэлл сплюнул и полез в кабину.
Бомбардировщик взлетел. Земля не слышала мерного гула турбины, но при подлете самолета к городам в них гасли огни.
Самолет набирал высоту. Как по команде, канул в темноту Лондон.
Шесть тысяч метров. Облака рассыпались мелкими перьями, между ними весело плавает побледневшая луна. Восток дразнит отблеском далекой зари.
Пора снижаться. Военная база сыплет «морзянкой», приглашает подойти к ней. Видны подслеповатые огни аэродрома.
Рокуэлл опускает нос самолета, и вдруг огромной силы рывок бросил бомбардировщик вниз. Лямки привязных ремней впились в плечи. Потом неведомая сила опрокидывает его назад, и ему кажется, что он расплющивается о спинку сиденья. Рвутся наплечные лямки, и его вырывает из кресла, гермошлем скрежещет о тумблеры на потолке. Ударившись грудью о штурвал, он поймал рукоятку. Она отбросила его руку на приборы, посыпалось стекло. Все же он поймал рукоятки штурвала и уперся ногами в педали. Перед глазами дико крутились стрелки. «Попал в струйный поток. Сильное рему… Держись!» — подбодрил себя Рокуэлл, но свет большой красной лампочки пламенем заплясал в расширенных зрачках. Откуда-то снизу, с ног, холодной волной поднялся ужас. Он будто крючьями рвал грудную клетку, затыкал горло, расплющивал мозг. «Не ве-е-рю!» Но лампочка горела, дьявольски освещая табло, на котором пучились черные буквы:
«БОМБА СБРОШЕНА!»
«Сорвалась! Лопнули держатели… Вверх! Только вверх, подальше от проклятого места!»
Наушники дребезжат голосами: «Тринадцатый, где вы? Дайте место! Курс? Высота? Где вы?»
Рокуэлл не может открыть рта. Через двадцать секунд все будет кончено. Некому задавать вопросы, некому отвечать. Все съест ядовитый гриб. Глаза застилает туман, он мокрый и щиплет лицо, но и сквозь него виден кровавый нарыв на контрольном табло:
«БОМБА СБРОШЕНА!»
Все поры раскрыты, все нервы напряжены. Это даже не нервы, а тонкие горячие крючочки. Мысль работает с пугающей ясностью. Расплавленный шар испепелит все живое на многие мили. Плазменная буря. Нет, не зря рабочие рвались к самолету… А он? Близость смерти неумолимо завладела им. Шея нервически подергивалась, мышцы онемели, руки казались деревянными болванками. Он закрыл глаза…
Табло потухло. Время падения бомбы истекло. Рокуэлл медленно, с усилием накренил самолет. В блеклом утреннем свете без вспышек и взрывов серела земля. Не в силах оторвать от нее взгляда, он начал снижаться. Руки уже в состоянии нажать кнопку радиостанции.
— Я тринадцатый, — разорвал он запекшиеся губы. — Попал в сильную болтанку… Оторвалась бомба. — Старался говорить спокойно, но не хватило дыхания, и дальше с хрипом: — Все в порядке… Она не взорвалась. Иду на посадку.
— Шеф спрашивает, будете ли после отдыха продолжать полет? — спросила земля.
— Я буду… боюсь, что в желтом доме!
После посадки Рокуэлл открыл колпак кабины, откинулся на бронеспинку, смежил веки.
Английский офицер помог ему выбраться из кабины и подсадил в закрытый автомобиль.
— В профилакторий! — приказал офицер.
Рокуэлл сидел не двигаясь. Потом медленно отвернул угол занавески окна. Около машины неслись мотоциклисты с пулеметами на колясках. К обочинам дороги жались пешеходы, спешащие на работу. И в каждом лице Рокуэллу чудилась бледная маска ненависти и отвращения.
Он глубоко вздохнул, снял гермошлем и провел ладонью по мокрой голове. Удивленно взглянул на руку. Между пальцами остались большие пучки волос.
Боевой заход
После болезни и отпуска Рокуэлл добился перевода в патрульное соединение, где служил Джо Кинг.
