Община собирается с духом, чтобы противостоять ночи (представьте себе удаленную сельскую местность без огней, где наступление ночи поистине воспринимается как мрачная угроза). – Жить-Вместе: возможно, лишь затем, чтобы вместе противостоять тоске наступающего вечера. Быть чужестранцами – это неизбежно и необходимо – но не на пороге ночи[1098].
Собравшись с духом, чтобы противостоять ночи: в этих словах, произнесенных в конце сеанса 27 апреля 1977 года, в тот момент, когда Анриетта Барт тяжело больна, заключена огромная боль. Курс 1977 года пронизан страхом потерять мать: призрак смерти, который мелькнул перед ним в санатории, возвращение к метафорам корабля и чрева, метафорам материнской защиты, образ савана, несущий с собой детское воспоминание о том, как они вместе с матерью, завернувшись в штору, выгоняли из комнаты летучую мышь… Он чувствует приближение катастрофы.
Смерть
Вторая большая цезура в жизни Ролана Барта после санатория тоже была встречей со смертью. Но на этот раз это была более непосредственная и близкая встреча. Когда происходит столь ужасное событие, как смерть его матери, сколько бы он ее ни боялся и как бы ни готовил себя к ней, она все равно разрывает сердце. Как жить без нее?
Анриетта Барт болела все лето в Юрте. Приходилось регулярно вызывать доктора Лепуавра, потому что она падала, задыхалась. У жены Мишеля Сальзедо Рашели в августе была непростая операция, и потому он не мог присутствовать так же часто, как раньше. Барт читает Майстера Экхарта, Дионисия Ареопагита, Сведенборга для своего курса «Нейтральное», но ему совсем не работается. Он немного занимается садом, сажает помидоры, но почти все свое время проводит возле матери. 26 августа они вместе возвращаются в Париж на самолете. Жан-Луи Бутт вызывался привезти автомобиль в Париж поездом. Анриетта Барт теперь весит не более 43 килограммов. Барт встречается с несколькими друзьями (Рено Камю, Паскаль Грегори, Антуан Компаньон, Мишель Крессоль…), пытается еще кое-что почитать к своему курсу, но работать снова не получается. Единственное, что он пишет в этот период, – текст для альбома с пейзажными фотографиями Даниэля Будине, которые тоже разбивают сердце – на этот раз своей безмятежностью. Поворот дороги, возвращающий в детство; разросшийся дикий фруктовый сад; белая лошадь, радующаяся жизни. «Фотографии Д. Б. очень музыкальны. Они производят умиротворяющий эффект, вызывая своего рода легкий, ни в коем случае не резкий катарсис: телу легче дышится»[1099].
Передышки длятся недолго. Состояние Анриетты Барт с каждым днем вызывает все больше опасений. При любой попытке что-то проглотить у нее возникают проблемы с дыханием, так что в результате она перестает есть. Барт покупает только то, что она любит, и иногда ему удается заставить ее съесть немного морского языка или малины. Они решают снова перевести ее на постельный режим на дому, с 5 октября медсестра приходит два раза в день. 23 октября ее состояние настолько ухудшается, что Барт практически перестает спать. Ей приходится колоть успокоительное. Друзья берут на себя бытовые проблемы (покупки, лекарства). Барт не отходит от ее постели. Он делает массаж, держит ее за руку, вместе с братом меняет постельное белье. Последовавшие за этим часы неизбежны: сделать ничего нельзя, можно только быть рядом и записывать происходящее в нейтральной и сухой манере:
24 октября: ночь до 4 часов прошла ничего, но я часто вставал посмотреть, как она. С 4 часов она начала задыхаться, стало плохо, хотела, чтобы я был рядом, держала меня за руку. В какой-то момент повторяла мне, задыхаясь: мой Ролан, мой Ролан – это было невыносимо.
Мама не спит. Разговаривает с Мишелем. Уже не очень понятно, что она говорит. «Хочу спать». Зашел Блетри. Зашел Ж.-Л. Лег спать рано.
25 октября: ночь очень тихая, почти неподвижная. Под действием «Долосала» дыхание было ровное. В 7 часов она начала задыхаться, ей стало плохо и она не могла говорить. Всю ночь я то и дело просыпался. Мигрень.
Мама немного металась, задыхалась, стонала, была без сознания. в какой-то момент узнала меня, взяла за руку, на губах подобие улыбки, взгляд пустой – «Будь здесь», погладила по руке, осознанности стало больше. «Тебе плохо» (поскольку я обмахиваю ее, сидя на табурете, «тебе неудобно сидеть»).
Приходил врач. Укол.
После обеда: мама спит, не двигаясь. Дыхание спокойное. Голова понемногу сползает на бок, ее вид меняется. Зову Мишеля. Последний вздох. Она умирает тихо, во сне, в 15:30[1100].
Его мать умерла. Ей было восемьдесят лет. Умерла вскоре после трех часов дня, что кажется Барту символичным. В тексте одного из занятий курса «Подготовка романа» он уточняет в скобках: «Три с половиной часа пополудни (время, в которое умерла моя мать – я словно бы всегда чувствовал, что это произойдет в это время – час смерти Христа)»[1101]. Это был катастрофический момент траура, который пока еще защищает, потому что это событие и оно подразумевает ритуалы. Барт сразу приглашает своих друзей отдать ей последнюю дань, посидеть возле тела, согласно обычаю: Жан-Луи Бутт, Юсеф Баккуш, Виолетта Морен, Эрик Марти, Филипп Соллерс… Все пришли. Эрик Марти вспоминает: «Очутившись в комнате, где она лежала, где находилось ее тело, я не знал, что следует делать, и опустился на колени, как во время молитвы, что, кажется, не удивило Барта. Затем мы пошли в его комнату. И он начал плакать.
По звукам звонка, трезвонившего весь день, я понял, что приходили друзья и что сцена, которую я наблюдал, повторялась до самой ночи»[1102]. Похороны состоялись 28 октября на кладбище Юрта, на них присутствовало много местных жителей. В катафалке Барта сопровождал Жан-Луи Бутт. Они остановились поесть в придорожном кафе в Сориньи возле Тура. Мишель Сальзедо с Рашелью приехали поездом. Присутствовал пастор из Байонны. Он давно знал Анриетту Барт и произнес хорошую речь. На следующий день Барт поездом возвращается в Париж. «По возвращении мы с Юсефом ждали его на вокзале и в тот же вечер были на своего рода прощальном ужине в его квартире. По сути дела, Юсеф в силу его культуры, арабской традиции в тот момент был ближе к нему, чем мы все. Мы стали чужими в мире смерти, и там была наша пустота»[1103].
Одна из первых заметок, которую Барт делает после смерти матери, касается ее слов: «Она говорила с облегчением: ночь наконец закончилась (ночью она страдала, одна, это ужасно)»[1104]. Для него начинается иная форма ночи. Оставшись один в своей
