воли, на этот раз без Эммы, которая, как правило, проводила в столице Онтарио куда больше времени, чем он (в Канаде если ты писатель, ты почти король).
«Жизнь – это как перекличка в классе, – писала Эмма в „Глотателе“, – когда выкрикивают твое имя, ты должен быть на месте. Хорошо, что это единственное правило, которое ты обязан соблюдать».
Сидя у матери в салоне, Джек завел с ней спор про съезды татуировщиков. Раньше их вообще не было, но в последнее время Алиса отправлялась на такие съезды чуть не каждый месяц. Вчера она была в Токио, завтра в Мадриде, сегодня – где-то в Штатах. Куда ни ткни, всюду тату-конференции.
Алиса редко бывала в Лос-Анджелесе, как правило осенью, и вовсе не специально для того, чтобы повидать Джека, – просто в эти сроки там проходил ежегодный «Чернильный бал», калифорнийский съезд татуировщиков и специалистов по пирсингу. Считалось, что это самый большой тату-съезд в мире, его проводили на бульваре Сансет, в «Палладиуме», знаменитом танцзале времен свинга.
Весной проходила конференция в Нью-Йорке, в зале «Роузленд» на Пятьдесят второй улице; Алиса ездила туда регулярно. Еще весной была конференция в Атланте, а зимой – в Мэне, да-да, в Мэне, в феврале! Несмотря на многочисленные обещания, мама так ни разу и не навестила Джека в Реддинге, но «Безумное чаепитие» в Портленде – извините, туда она обязана наведываться каждый год.
Алиса ездила и на тату-фестиваль Адского города – в Колумбус, штат Огайо, в отель «Хайатт-ридженси» (кажется, эта тусовка проходит в июне, Джек точно не запомнил). Но любимый мамин маршрут – ежегодный визит в Филадельфию; она даже сфотографировалась с Филадельфийским Психом Эдди, тот всегда ходил в желтом спортивном пиджаке и так много геля заливал себе в волосы, что они торчали у него, как у дикобраза.
В общем, где бы татуировщики ни собирались – в Далласе, Дублине, Питсбурге (так называемый Митинг меченых) или Декейтере, штат Иллинойс, – Дочурка Алиса всегда была в центре событий.
Она ездила и в Бостон, и в Гамбург. К ее разочарованию, Герберт Гофман оставил дела, но она нашла Роберта Горльта.
– В нем два метра шесть сантиметров роста, он играл в Канаде в баскетбол, – рассказывала она Джеку.
На эти съезды собирались тату-художники со всего мира – с Таити, Кипра, Самоа, из Таиланда, Мексики, Парижа, Берлина, Майами, даже из Оклахомы, где татуировки вне закона. Алиса перебывала со своими коллегами везде, и везде это были одни и те же люди.
– Зачем ездить, если везде одни и те же уроды? Зачем все время смотреть на одни и те же рожи?
– Ну, потому что мы такие уроды, Джек. Потому что мы – это то, что мы делаем. Мы не меняемся.
– Ради бога, мам, ты хоть представляешь, в какое дерьмо ты можешь вляпаться в «Хайатт-ридженси» в Колумбусе или в вонючем «Шератоне» в Миннесоте?
– Джек, подумай только, что тебя слышат сейчас мисс Вурц, или бедняжка Лотти, или миссис Уикстид, упокой Господь ее душу! – сказала Алиса. – Господи, что стало с твоей речью. Кто виноват, Калифорния или кино?
– В чем виноват?
– Наверное, это Эмма, – сказала Алиса. – Это потому, что ты живешь с этой дрянной девчонкой, она без гадкого слова секунды прожить не может. У нее все время на языке «дерьмо» и «вонючий». Тебя послушать, «дерьмо» – это не слово, а местоимение или междометие! А ведь когда-то ты говорил так изысканно. Ты когда-то умел говорить. Ты даже не говорил, а вещал.
В ее словах была доля правды, только вот в чем дело – Алису хлебом не корми, дай свернуть с неприятной ей темы, уйти от ответа. Джек давно пытается убедить ее, женщину в годах, что все эти «конференции» – сборища умственно отсталых, уродов, извращенцев, а она пеняет ему на какое-то «дерьмо»! Там бог знает что творилось, на этих конференциях, везде ходили люди, полностью покрытые татуировками, там даже конкурсы среди них устраивались! Там татуировали бывших зэков, даже целый жанр был – тюремные татуировки, такие же своеобразные, как байкерские. Там татуировали стриптизерш и порнозвезд – Джек это хорошо знал, отсмотрев немало фильмов с Длинным Хэнком.
Что вообще себе думает Дочурка Алиса? Для кого, полагает она, эти конференции? Джек видел, что там татуируют – злобных кукол для ритуалов вуду, сердца, прошитые насквозь кинжалами, с подписью «Ни о чем не жалею». В западном Лос-Анджелесе имелся салон «Табуированные татуировки», держал его Райли Бакстер – так у него на визитке красовалась как раз такая вуду-кукла с подписью «одноразовые иголки».
Алиса немного растолстела, но не разучилась улыбаться; ее волосы, некогда янтарные, покрылись сединой. Кожа, однако, не знала морщин, одежду она носила такую, чтобы ее великолепные груди можно было видеть во всей красе, платья с завышенной талией и круглым либо квадратным воротником. В своем возрасте она носила жесткий, поднимающий груди лифчик, обычно красный или даже алый. В тот день Дочурка Алиса надела платье в деревенском стиле, с круглым воротником, начинающимся прямо от плеч; лифчик было хорошо видно, но это у Алисы обычное дело. Джек подумал, наверное, ей нравится показывать белье, правда глубокого декольте она никогда не носила.
– Заглядывать мне между грудей никому не полагается, – любила говорить Алиса.
Странно, думал Джек, с одной стороны, мама хочет, чтобы все знали, какие шикарные у нее груди, с другой стороны, никогда не обнажала ни квадратного сантиметра.
И что, скажите на милость, забыла на съездах татуировщиков женщина, которая не намерена показывать грудь?
– Мам… – начал было Джек, но она уже принялась колдовать над заварочным чайником и повернулась к нему спиной.
– Да и женщины твои, Джек, среди них есть нормальные? Или я просто с ними не знакома?
– Нормальные?
– Ну, как Клаудия. Она была нормальная. Что с ней сталось?
– Я не знаю, мам.
– А с той несчастной юной леди из агентства Уильяма Морриса? Как она странно шепелявила, ты не помнишь?
– Гвен, кажется, фамилию забыл, – сказал Джек.
Он и
