Он подал руку ее бабушке, и Роника Вестрит пошла с ним. Все, включая ее, были одеты в свои лучшие летние платья. На этом настояла бабушка. «Мы не можем себе позволить выглядеть в такой день побирушками», — не без некоторой даже свирепости заявила она. А потому дом снова превратился в портняжную мастерскую: старые платья стирались, гладились, перелицовывались. Рэйч прямо на глазах превращалась в истинную волшебницу иголки и нитки. Даже Малта признавала, что она превосходно подмечает и воплощает в тканях все новейшие веяния моды, какие только можно заметить на удачнинских улицах. Так что сегодня и бабушка, и мать, и сама Малта были одеты почти по последнему писку… если не принимать во внимание прошлогодние зонтики. Даже Сельден, и тот хорошо выглядел в белой рубашечке и синих штанишках. Он все пытался распустить ворот. Малта грозно свела брови и сделала ему замечание:
— Настоящие мальчики из старинных семей не дергают ворот!
Он тотчас опустил руку, но посмотрел на сестру исподлобья.
— Я, по-твоему, задохнуться должен, чтобы быть настоящим маленьким торговцем? — спросил он капризно.
— Привыкай, — посоветовала она. И взяла его за руку.
День стоял теплый. Дул свежий бриз, и на причалах Удачного царила обычная суета. Мать следовала за бабушкой, а Малта шла по пятам за матерью вместе с младшим братишкой. Моряки оборачивались им вслед. Малта не снисходила до того, чтобы это замечать, но все равно было приятно. Кое-кто отпускал восхищенные, хотя и не вполне приличные замечания. Малта шла ровным шагом, высоко неся голову. И жалела — остро и неожиданно для себя самой, — что она не девчонка из числа поселенцев с Трех Кораблей. Уж она бы сейчас вовсю подмигивала и флиртовала, и никто ни полслова бы ей не сказал, не начал рассуждать о «скверной партии», из-за того что она привлекла внимание какого-нибудь славного молодого матроса… Если уж ей приходилось жить в бедности, как какой-нибудь рыбачке, то, спрашивается, почему ей отказывали в присущем бедноте праве на беззаботность?…
На подходах к западному молу бабушка замедлила шаг. А потом стала здороваться с каждым живым кораблем, называя его по имени. Каждый без исключения отзывался на ее приветствие и по-доброму напутствовал уходившего в плавание «Совершенного». Иные держались строго официально, но Малте казалось, что она улавливала искреннюю теплоту, исходившую от большинства. Роника Вестрит благодарила каждый корабль. И шла дальше.
Когда наконец они добрались до «Совершенного», Малту обуяли такие сильные чувства, которых она сама от себя никак не ждала. Так вот он, слепой корабль, безумный корабль, который ее семья буквально подняла из праха и пыталась вновь вывести в море! Он легко покачивался у причала. Медяшка сверкала, сияло отполированное дерево. Совсем как новенький. Носовое изваяние высилось с гордо поднятой головой, могучие руки были скрещены на мускулистой груди. Вместо глаз топорщились колючие щепки, но челюсти были крепко сжаты, а подбородок выставлен вперед. Ничего общего со старой развалиной, которую она видела когда-то на песке у подножия утесов!
Маленькая рука Сельдена стиснула ее ладонь…
Бабушка остановилась, глядя на статую. Потом возвысила голос:
— Добрый день, Совершенный! Славное начало для путешествия!
— И тебе добрый день, госпожа Вестрит. — Неожиданная улыбка раздвинула его густую бороду. — Я, знаешь ли, слепой, но не глухой. Кричать незачем!
— Совершенный, — укорил его Брэшен, появившийся на баке. Альтия уже спешила к ним по причалу.
— Все в порядке, капитан Трелл. Корабль прав, — ничуть не обидевшись, ответила Роника Вестрит. — Тем не менее я повторю: в славный день начинается ваше славное путешествие!
И пошел обмен любезностями между бабушкой, Брэшеном и кораблем. Малта не особо прислушивалась, она была рада, что Совершенный, по крайней мере, не хныкал и не буйствовал в приступе бреда. Она очень боялась, что сегодня на него накатит безумие, он начнет орать и швыряться чем под руку попадет. Она видела, как это происходит, когда однажды пробралась к берегу посмотреть, как продвигаются работы. Зрелище его безумия так напугало ее, что она мигом повернулась и удрала домой.
Слушая вполуха, она в основном наблюдала за тетей Альтией и Брэшеном Треллом. Она все еще подозревала, что между этими двоими «что-то есть», вот только сегодня никаких признаков этого не замечалось. Брэшен был не просто Брэшен, а ни прибавить, ни убавить — самый настоящий капитан Трелл. Одет очень аккуратно и чисто, белая рубаха и темно-синие штаны тщательно выглажены. Темно-синий камзол придавал достоинство облику. Все это были прежние дедушкины вещи, перекроенные по его мерке. Малта только гадала, знает ли он, откуда что взялось, и если да, то как он себя чувствует в обносках старого капитана. Что до Альтии, сегодня она была одета необыкновенно прилично: белая блуза, широкая юбка, разделявшаяся на штанины, и жилетка в тон. С ума сойти, она даже надела башмаки! Малта готова была спорить на что угодно, что теткин наряд был только для вида. Второй помощник или кто она там у них — а только при первой же возможности наверняка снова переоденется мальчишкой. Нет, у тетки Альтии точно все было не как у людей!.. А ее подруга Янтарь, как видно, решила: коли все равно люди будут глазеть, так дадим уж им повод для разговоров! Она вышла одетая в самую обычную матросскую робу, вот только каждая пуговка на штанах и рубахе была не просто пуговкой, а деревянной бусиной, выточенной вручную. Янтарь не слишком льстила такая одежда. Она подчеркивала костлявую фигуру резчицы, плоскую грудь, узковатые бедра. На плотно зашнурованной жилетке Янтарь были вышиты веселые пестрые бабочки. Единственное, что, по мнению Малты, в ней было привлекательного, так это, скажем так, масть, которой ее одарила природа. Кожа и волосы у нее были точно изваяны из бледно-медового дерева, да и глаза казались примерно такими же. Она зачесала длинные волосы назад, заплела их в косу и заколола на голове. Одно слово — чужестранка. Даже серьги у нее и то были разные…
— Добро пожаловать на борт, — сказал Брэшен, и все стали подниматься по трапу наверх. Он подошел их приветствовать и подал Малте руку, помогая взойти на корабль. Совсем недавно у нее, наверное, голова кругом пошла бы. Молодой мужчина, далеко не урод, в меру лихой, в меру нахальный… Вот только страхи и тревожные сны последних месяцев, похоже, успели начисто выжечь эту часть ее существа.
Когда все оказались на борту, Альтия сразу повела гостей кругом корабля, по ходу дела рассказывая, где и что было сделано за последнее время. Большая часть из того, о чем она говорила, оставалось для Малты пустым звуком, хотя она и сохраняла на лице выражение вежливого интереса. Матросы, занимавшиеся последними неотложными работами по подготовке к отплытию, торопливо убирались с дороги… но сразу же принимались глазеть Малте вслед. И ничего лестного в их внимании она, пожалуй, уже не находила, поскольку взгляды были слишком смелыми и откровенными, а манеры матросов — очень уж грубыми. И как только тетя Альтия собиралась жить в плавании не сколько долгих месяцев среди этих людей?… «А может, ей это нравится!» — не без некоторого содрогания подумала Малта. И постаралась даже мысленно удалиться от команды, обходя вслед за бабкой и матерью верхнюю палубу. Брэшен стоял на мостике, там, куда уже начали собираться и все остальные, кто пришел пожелать им счастливого плавания. Оставалось радоваться, что торговцы Удачного оказали им хотя бы такую поддержку!.. Поистине, понять их положение могли только семьи, где были свои корабли и моряки. Кое-кто явно принарядился ради того, чтобы проводить их и пожелать удачи. Остальные были капитанами и членами команд других живых кораблей, стоявших поблизости у причала. «А немало народу все-таки собралось», — подумала Малта. Иные даже останавливались перекинуться словечком с Давадом. Тот предусмотрительно занял позицию непосредственно рядом с Брэшеном: понятно, что взошедшие на борт никак не могли не поздороваться с капитаном, а стало быть, им волей-неволей приходилось приветствовать и его. Понаблюдав, Малта пришла к выводу, что он даже до некоторой степени восстановил в глазах других торговцев свое доброе имя — тем, что выступил как посредник и устроил им покупку этого корабля. Тем не менее приветствия, которых он удостаивался, были сугубо официальными и притом очень краткими. Давад, правда, сиял так, словно его прямо осыпали похвалами. И, если предоставлялся малейший к тому повод, заводил явно хорошо отрепетированную и ужасно многословную речь о том, как и почему нынешнее событие не состоялось бы без его деятельного участия. Малта изо всех сил старалась держаться подальше, так, чтобы не слушать его излияния и ни в коем случае не встречаться с ним глазами. Про себя она именовала его не иначе как жабой.
