— Дерек! — я попытался его остановить, понимая, что лучше не вмешиваться, но было поздно. — О, Десятеро! — я кинулся за ним.
Как только Дерек приблизился к главному савру, его схватила стража.
— Пустите меня! Это убийство! И никто даже не остановил его! — кричал Дерек, пытаясь вырваться.
На его попытки не обращали внимания. Я перешел на шаг прямо возле них, чтобы у оставшихся стражей не возникло желания схватить и меня.
— Прошу простить моего несмышленого друга, — обратился я к главному савру на общем.
Но тот и глазом не повел. С характерным чавкающим звуком он извлек кинжал из распоротого брюха. Кинжал оказался искривленным. Вытер кровь о балахон ближайшего стража, а после с невозмутимым видом убрал его в ножны на поясе.
— Мы не хотели вмешиваться, сударь, — возобновил попытки я.
— Еще как хотели! Убийца! — закричал Дерек.
Главный савр на сей раз повернулся в нашу сторону. Голову его обрамляла корона из рогов, что придавало ему некий грозный и вместе с тем величественный вид. Окинув презрительным взглядом сначала меня, а затем Дерека он фыркнул, и, не произнеся ни слова, вернулся к своим делам.
Наблюдать то, что последовало дальше, было отвратительно. Этот савр запустил когтистую руку прямо во вспоротое брюхо. С чавкающим звуком, который отчасти заглушался криком Дерека и его практически удачной попыткой вырваться из лап стражи, он лазил во внутренностях убитого. Затем что-то нащупав, он изрек:
— Хм… с-с-селезенка… увеличена. К незваному гос-с-стю, — говорил он на общем, что меня и смутило. Однако я быстро смекнул, что сделал он это намеренно. Его слова о селезенке и сделанному предсказанию быстро дали понять о том, кто сейчас перед нами.
— Эй! Стража! — не унимался Дерек и с силой дернулся. Ему удалось вырваться, но ненадолго. После удара поддых от одного савра и удара по спине от второго, он снова оказался схваченным.
Тот, кто стоял перед нами, был гаруспиком инквизитория, а эмблема на груди балахона, которую мне удалось разглядеть (кинжал протыкающий сердце) усугубили ситуацию в моих глазах. Ибо, если мои знания были верны, то перед нами был не просто гаруспик, а сам инквизитор.
Инквизитор продолжил копаться во внутренностях и после небольшой паузы, извлек измазанную в крови руку со словами:
— Раздувшаяс-с-ся печень — к давним врагам, — прошипели эти слова из его уст угрожающе. Он кинул на меня свой пронзающий взор. И если бы не маска, скрывающая лицо, то сейчас могло произойти и второе убийство.
Окончив с телом и предсказаниями, он махнул рукой. Стражи, державшие обвисшее тело, удалились вместе с трупом. А инквизитор тем временем приблизился к Дереку.
— На подобную наглос-с-сть с-с-спос-с-собны только туурнильцы, — изрек он.
— Средь бела дня ты… — начал Дерек, но я оборвал его.
— Замолчишь ты или нет? — а затем обратился к инквизитору. — Как вы могли заметить, у него не в порядке с головой. И моя вина в том, что я не смог уследить за ним. Уверяю вас, он не хотел причинить вам вреда. И надеюсь, что не помешал в этом… — хотелось сказать отвратном и омерзительном действе, — ритуале.
— Я предс-с-сказывал для моего гос-с-сподина. И на ваше с-с-счас-с-стье у меня нет времени делать еще одно по с-с-столь мерзкому телу, — он плюнул на Дерека. — Забирайте с-с-своего полоумного, — он махнул рукой и стражи отпустили плененного Дерека. — А вам, хаш, с-с-стоит внимательнее с-с-следить за ним. В с-с-следующий раз такой наглос-с-сти я не потерплю.
Напоследок инквизитор пнул Дерека по ноге и тот повалился наземь.
— Кланяйс-с-ся с-с-своему с-с-спасителю и мне тоже, за проявленное великодушие, вих’ар! — прошипел он злобно.
Дерек, сжав челюсть, встал на колени и поклонился сначала инквизитору, а когда тот стал выжидать, поклонился и мне. Довольный собой инквизитор отдал приказ стражам и напоследок окинул меня взглядом. Я понял, что у него возникли подозрения на мой счет. Но надолго задерживаться в Гараде я не собирался, поэтому ждал, пока он не соизволит уйти.
Когда же инквизитор с отрядом скрылся из виду, я поднял Дерека с коленей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Подонок! — разъяренно прошептал он, а затем выдохнул. — Ты прав Совор, я полоумный, раз никто кроме меня не принял его за убийцу.
— Я предупреждал тебя, что тут иные законы. И не только я. Тебе повезло, что инквизитор-гаруспик не решился разделать заодно и тебя, чтобы сделать очередное предсказание. Будь добр: держи себя в руках! — я тоже был зол, но не на Дерека, нет, только от увиденного ужасного ритуала.
— Пошли, — буркнул он. — Не желаю тут больше задерживаться.
***
Пока Дерек в стороне приходил в себя, я походил по базарным лавкам и развалам. Все тут было: и специи с пряностями, и свежие фрукты с различными сладостями, и порошки и снадобья. Пополнив необходимые запасы, я позвал Дерека, и мы двинулись дальше. Он все никак не унимался. Был зол. И понятно почему.
Молча перешли по мосту к другому району Гарада. Тесные, неуютные улицы стали просторнее. Дома уже не прижимались вплотную друг к другу. Да и домов тут было не столь много. Над крышами возвышалась золотое навершие усеченной пирамиды в виде плоской морды ящера в чудном полукруглом головном уборе.
Вскоре мы вышли на площадь, на которой и была возведена каменная пирамида. Могучие лестницы вели к квадратным высоким дверям, куда подтягивалась процессия в черных балахонах. К открытому атриуму на вершине пирамиды, на крыше которого и красовалась золотая верхушка, вели массивные ступени. В нем горел огонь, который издалека, казалось, отдавал зеленоватым.
Храм Великого суда. В таких сооружениях по всей Арикании воздавали хвалу действующему императору, приносили жертвы в его честь и гаруспики вскрывали живых для предсказаний.
Солнце клонилось к закату, когда мы, обогнув храм и преодолев запутанную паутину улиц, уводивших с площади, вышли к закрытым в дневное время воротам. А стражников тут стояло больше, чем обычно. Стало ясно, что вот мы и пришли к Ямам — бедным застройкам города. Через дверь в створке ворот стража пустила нас внутрь и затворила за нами проход.
Если до этого увиденные нами кварталы испещренные лабиринтами улочек и переулков представляли собой город, то в Ямах город закончился совсем. Это нельзя было даже назвать пригородным районом, какие можно наблюдать возле многих крупных селений и уж тем более столиц. Вместо улиц — вытоптанные в торфе тропы. Везде, куда падал взгляд, помойные лужи и судя по едкому запаху выгребные ямы. Местные савры ютились в наскоро сколоченных, кривых бараках, прогнивших от сырости; в стенах большинства домов окон не было, вместо них зияли дыры. Были тут и лачуги, сделанные из чего-то напоминающее подсушенный крупный панцирь.
Продвигаясь по Ямам, мы не повстречали ни одного стража. Зато я краем глаза иногда замечал, как из-за угла за нами наблюдали. Либо воры, либо местные банды. То, что рассказали нам по пути об этом месте, полностью подтверждалось. Здесь грабили, насиловали, убивали и не только бедняков, которые тут жили; когда голодных до одури савров становилось слишком много, они нападали и на торговые обозы. Бедные савры в рваных, грязных лохмотьях кто сидел на крыльце дома, кто разгуливал по делам, а кто просто валялся в грязи у тропинки. Иногда эти лохмотья были столь изодранные, что савр был практически нагим. По пути встречались и такие.
Перед глазами то и дело встречались тощие, мутно-зеленоватого цвета савры. На их обреченные лица, с неживым, а когда и голодным взглядом невозможно было смотреть без сожаления.
Мы старались двигаться быстро, задерживаться здесь не хотелось. Через час мы преодолели несколько кварталов бараков, один раз даже заблудились и вышли в подворотню. Там перед нами происходило ужасное действо. В яме, огороженной веревками, окруженной кричащими, возбужденными саврами, бились на смерть саврийские мальчишки. Сложно было оценить их возраст, но ростом они были не велики. Нагие, по колено в грязи, рвали и кромсали друг друга когтями и зубами под одобряющие визги толпы. Ком подступил к горлу, когда один из них полоснул когтями по горлу второго и тот захлебываясь от собственной крови, рухнул в грязь. А когда победивший под радостные вопли стал глодать побежденного, стало дурно. Дикарский обычай: поедать поверженного друга или врага для того, чтобы тот переродился — только звучал неприятно, само действо выглядело до невозможности мерзко.
