Стороной обошли местное подобие Гарадских ям, которое занимало два острова на отшибе подле городских стен. И вновь вернулись к базару. Тут уже было целое столпотворение. Шипели и кричали на ариккасе. На сколоченном деревянном помосте, который окружили довольно опрятного вида савры, (а стало быть и довольно зажиточные), в ряд стояло около десяти савров, нагих, закованных в кандалы. Рядом расхаживал и кричал савр в черном балахоне, указывая на каждого из стоящих позади него. Я сначала подумал, что это суд. Но как оказалось это были торги: продавали рабов. И все, кто мог позволить себе такие траты собрался сейчас тут.
Мы поспешили уйти с базара. И встретили Абазира; он, пока мы были в городе, успел совершить несколько сделок. Захра сейчас распоряжалась тем, чтобы все товары были доставлены к башне погонщиков.
От Самир-Хашира путь лежал по прямой через земли племени Шаи’рид до самых Слез. Тут ша’акриды пошли быстрее и уже 40-ого числа мы прибыли в граничный город Рагиз-а-риз. Болота кончались в этом месте, дальше шла уже обычная дорога, поэтому в этом большом торговом городе расположилась обширная стоянка погонщиков. Три башни в ряд стояли подле стен, разделенные ямами-загонами для многоножек. Мы пристали к одной из свободных башен. И началась разгрузка. Вывели коней и двугорбых, причудливых и, по словам харлов, выносливых вербалов. Наняли телеги. Мы с Дереком старались помочь в разгрузке. Весь остаток дня с самого полудня, когда ша’акриды прибыли в город, и до самой ночи разгружались.
Когда все было закончено, мы попрощались с Ти-Касом, который очень много поведал мне и Дереку об Арикании; напоследок я взглянул на уже привычную гигантскую многоножку, которая, окончив свою работу, с радостным угугканьем смачно жевала коренья, и стал догонять караван. Он тянулся к городу.
На ночь остановились в специальном павильоне, раскинувшимся сразу за воротами города. Павильон представлял собой огороженную от основного города рядом зданий и невысоких стен площадь, где останавливались караваны. Тут все было для этого организовано: в глинобитных квадратных домах караванщикам предлагался постой; подле стен раскинулись стойбища, где могли с комфортом разместиться кони и вербалы; на охраняемых площадках можно было разместить весь товар и не беспокоятся о его сохранности. Рагиз-а-риз был полон харлов и караванов, поэтому тут были не мы одни.
Ранним утром через город караван из нескольких коней, вербалов и груженых телег с пешим сопровождением двинулся дальше. В Рагиз-а-ризе соединилось две культуры: харлийская и саврийская. То тут, то там стояли глинобитные квадратные домики харлов, которые встречались нам в порту Гарада, а рядом причудливые саврийские домишки из камня, дерева или ша’акридских панцирей. Центральный базар был обширен. Здесь сновало столько народу, что за столь долгое путешествие через немноголюдные болота и довольно пустынный Самир-Хашир, было непривычно видеть такие количества людей. Стоял гул и какофония различных запахов. С непривычки начиналась кружиться голова.
Удивительно, но потоки из телег, прочих караванов и снующих прохожих не задержали нас. И вскоре, преодолев и главную площадь, где друг напротив друга расположились невысокий, даже не примечательный, хак’сил с двумя башнями духов-предков и массивный храм-пирамида, и многочисленные запутанные витиеватые улицы и проспекты, оказались у южных врат.
По проложенной дороге мы двинулись дальше. Уже отсюда виднелось возвышающийся рельеф, высокое плато, на котором расположился солнечный Саурган. Вдали слышалось, как бурное течение Нелрота несет свои воды к разливу, где замедлялось и впадало в Южное море в Абросинской бухте.
Дорога была оживленной. Телеги и обозы сновали в одну и другую сторону. На встречу нам прошло два каравана, полные различных товаров. С одним из караванщиков Абазир даже поздоровался и вызнал новости за время своего долго отсутствия на родине.
— О, все хорошо, друзья мои! — отвечал он после того как я и Дерек справились о положении дел в Саургане. — Что может тут произойти? — он рассмеялся. — Не беспокойтесь, я доставлю вас в Хаасим, как и обещал! Иначе, что я буду за харл, если не виполню обещаний сделки? — он широко и тепло улыбнулся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перед ночлегом мы переправились по мосту на другой берег Нелрота. Отсюда было уже рукой подать до прохода в Саурган.
Через день пути, мы достигли Слез. По мере приближения все нарастал шум воды, пока к полудню мы не вышли к озеру, куда с ревом обрушивался водопад. Вода бурлила и пенилась. Заслонив рукой глаза от яркого солнечного света, я попытался рассмотреть с какой высоты он падает. Слезы Мараны, или на харлийском Эльнар-Манхас-Маран, намного превышал высоту водопада Алоа в Мидллене. Дерек охнул, видимо, когда понял какой подъем придется преодолеть. Шум воды, заглушал и стук копыт, и скрип колес. Чтобы поговорить приходилось кричать.
У подножия водопада начинался подъем, называемый Дорогой Скорби. По легендам на этом подъеме многие, кто отправился за пророком Хааром в свободную страну, обещанную духами предков, погибли. Множество умерших предавали земле прямо посреди подъема.
Перед тем как ступить на каменистый путь все харлы спешились и слезли с телег. Они склонились и стали как один прошептывать какую-то мантру. Как потом объяснил Шарим, они молились за павших и просили у духов предков разрешения пройти. Так делал каждый харл, возвращающийся на родину. После ритуала процессия двинулась дальше.
Путь Скорби петлял и извивался словно змея. Он то уходил вбок от водопада, то приближался к нему и рев воды заглушал все вокруг. Харлы были веселы и оттого пели песни. Заводили долгие и гулкие баллады на своем дивном языке. С тропы открывался вид на болотный лес, зелень которого раскинулась внизу. Отсюда и виднелись несколько возвышающихся над остальным лесом стволов хашира.
Караван преодолел небольшой путь. Когда солнце скрылось, остановились на ночлег, разбили лагерь и зажгли костры. Стоянка наша была далеко от водопада, поэтому когда, рассевшись подле костров за похлебкой и распитием чая, харлы завели новые песни, их было слышно.
За веселыми песнями и балладой об Ик’санбанде и джиннах последовала грустная песнь. Мотив был мне знаком, хотя я никогда не слышал ее на харлийском. Я пересказал Дереку смысл этой истории. Пели они о Маране, о женщине, что следуя за Хааром в обещанные земли Саургана, потеряла по пути всех своих сыновей и дочерей, которых согласно легенде было у нее шестеро или семеро. И хотя сама она преодолела подъем по Пути Скорби, не желала она больше идти, ибо потеряла всякий смысл. Осталась она наверху и горько плакала. Плакала денно и нощно и сила ее горя пробудила воды великого Нелрота. Пробили они каменную преграду и водопадом обрушились вниз. Марана на последнем издыхании своем обрадовалась, что теперь вечно сможет оплакивать всех погибших на пути. С тех пор водопад этот и зовется Эльнар-Манхас-Маран или Слезы Мараны.
Когда звезды осветили купол неба, песни затихли. И, выставив первый дозор из семи человек, караван уснул.
***
Еще несколько дней мы двигались по пути вверх. Одинокий всадник преодолел бы подъем за день-два. Караван двигался медленно. Иногда встречались такие узкие участки тропы, что телеги при лишней спешке могли просто сорваться с обрыва и полететь вниз. Однако когда Путь отходил от обрывов, он становился достаточно широким. Так что если бы нам встретился спускающийся караван, то мы с легкостью бы разъехались.
Ночные привалы теперь были веселы и всегда допоздна. Харлы пели песни, шутили и играли в кости. Близость к родине оживила их по сравнению с путешествием по болотам. Я же все больше думал о том, что нас ждет дальше и боялся неопределенности — путь по пустыне мог никуда не привести нас, даже с помощью Альды, на которую я очень надеялся. Дерек разделял мои опасения.
И вот 45-ого Летящих листьев, когда солнце было в зените, Путь окончился. Караван ступил на земли Саургана. Мы следовали за Шаримом и Вашрином, которые шли вторыми после Абазира. Нас встретил еще один разлив Нелрота. Тут река образовывала широкое озерцо, откуда сквозь довольно узкий для такой реки проем, вода обрушивалась в топи Арикании. Земля здесь пестрела зеленью и жизнью. Пальмы, кусты, трава, тифа. Вдали виднелись и плантации: чайные и пшеничные. Я увидел сплошное розовое пятно, которое медленно двигалось на левом берегу озерца и отчетливо выделялось на фоне зелени. То были длинноногие птицы фламинго, как их звали ученые, или балшвербал, как их зовут харлы, что переводится как водный вербал. (Почему их назвали именно так, мне было не понятно, никакого сходства с двугорбыми волосатыми вербалами я не видел).
