Избранники подняли Молимо и, поднеся его к воде, почти полностью погрузили бамбук в прозрачный поток. А затем пигмеи расселись на берегу и стали ждать. На лицах их по-прежнему сохранялось торжественно-непроницаемое выражение. Так прошел час, затем другой. Молимо пил сладкую чистую воду из родника, а бамбути терпеливо ждали. Наконец они вынесли Молимо на берег.
Бамбуковая трубка почти до краев наполнилась водой. Сверкавшие на солнце капли вытекали из разбухших трещинок, тоненькими струйками разбегаясь по гладкой поверхности. Сепу подошел к трубке и, набрав в легкие побольше воздуха, неожиданно дунул в нее. И Молимо заговорил! К полному изумлению Дэниела, звук оказался таким, словно в лесу вдруг звонким голосом запела молоденькая девушка. Все бамбути странно напряглись; некоторые из них начали тихонько покачиваться взад и вперед, словно листья высокого дерева, будто сопротивляясь порывам сильного ветра.
А голос Молимо постепенно менялся. Теперь казалось, что где-то рядом кричит раненая антилопа. Потом Молимо затараторил голосом глупого попугая; вслед за этим послышался свист хохлатого хамелеона. Все это были голоса леса, менявшиеся каждую секунду. Вскоре вместо Сепу в трубку начал дуть другой пигмей. Бамбути подходили по очереди, и Молимо говорил все новыми и новыми голосами. Теперь это были голоса неведомых духов, которых изредка доводилось слышать всем, но никто никогда не видел их.
Внезапно из горла Молимо вырвался оглушительный трубный звук, и в тот же миг все узнали рев слона — по всей видимости, страшно разгневанного слона. И все бамбути разом подскочили к Молимо, сгрудившись вокруг него плотной стеной. Бамбуковая трубка исчезла за их маленькими телами, но голоса десятков различных существ продолжали свистеть и хохотать, реветь и насмехаться; они угрожающе рычали и ласково убаюкивали.
А затем произошло нечто совсем странное и магическое. На глазах у Дэниела беспорядочная толпа мужчин, пихавших друг друга, внезапно преобразилась. Пигмеи так плотно прижались друг к другу, что теперь превратились в единое целое, в одно существо, двигавшееся так же плавно, как толстый питон, лениво обвивавший крепкую ветку дерева. Бамбути превратились в Молимо. Они превратились в лесное божество.
Молимо злился. Он ревел и рычал, словно буйвол или лев. Он метался по лесу, и десятки мелькавших ног перестали быть ногами людей. Молимо нетерпеливо бил копытами, а в следующий миг уже мягко крался по земле; потом Молимо снова кидался из стороны в сторону и в ярости ломал молодые деревца и кустарник.
Очень скоро он бросился к реке и, поднимая вокруг себя фонтаны пенящихся брызг, пересек поток. А затем с угрожающим ревом стал сквозь чащобу пробираться к стоянке племени у водопада в Гондале.
Женщины услышали приближение Молимо издали. Побросав все, они хватали детей и бежали в хижины, вопя от ужаса. Они торопливо заделывали входы и сидели в темноте, крепко прижимая к себе детей. А Молимо продолжал бушевать. Его оглушительный рев слышался все отчетливее, и вот уже рокочущее эхо пронеслось над стоянкой бамбути. Разгневанный Молимо топтал костры, крушил брошенную возле них нехитрую утварь, громыхал и неистовствовал.
Казалось, он кого-то настойчиво ищет. Он метался по всему лагерю, словно что-то потерял. Наконец Молимо ринулся в самый дальний конец стоянки, туда, где виднелась хижина Пири.
Жены Пири, услыхав тяжелый топот его ног, кинулись прочь из хижины, и Пири остался один. Он даже не пытался убежать. Он не ходил с остальными бамбути к шерстяному дереву, чтобы встретить Молимо, и теперь, закрыв голову руками, сидел на корточках посреди хижины. Он знал, что ему никуда не скрыться от мести Молимо, и смиренно ожидал прихода лесного божества.
А Молимо уже топал ногами возле хижины Пири, подобно чудовищной лесной сороконожке. Но крик его напоминал рев смертельно раненного слона, знавшего, что конец близок.
И Молимо ринулся прямо на хижину Пири. Он разметал ветки и листья одним мощным ударом, а затем принялся уничтожать все, что находилось внутри. Через мгновение душистый табак, спрятанный в мешках, превратился в пыль, смешанную с грязью; бутылки с джином все до одной разлетелись вдребезги; золотые часы и другие сокровища полетели в огонь. Пири даже не пытался помешать этому страшному разгрому.
А в следующее мгновение Молимо обрушил всю свою ярость и весь свой гнев на самого Пири. Он пинал и бил его так, что по лицу, ногам и рукам бамбути обильно заструилась кровь; ребра у Пири были сломаны, и во рту не осталось ни одного зуба Молимо перестал бушевать внезапно, словно какая-то неведомая сила остановила его. Он отвернулся от Пири и кинулся в лес, откуда и появился. Голос Молимо снова изменился. Теперь он стенал и выл, оплакивая погибших зверей и весь лес, уничтоженный железными чудовищами. Молимо горько причитал, будто упрекая самих бамбути за все грехи, совершенные соплеменниками. Голос его становился все тише, а потом и совсем затих.
Пири с огромным трудом поднялся с земли и поискал глазами свой лук и колчан со стрелами. Он даже не старался собрать остатки своих богатств. Он не взял ни копья для охоты на слона, ни своего острого мачете. Повесив лук на плечо, Пири двинулся к лесу и вскоре исчез за деревьями.
Он ушел один, без жен. Эти женщины стали теперь вдовами, и им нужны другие мужья. Пири умер. Его убил сам грозный Молима. Никто и никогда не увидит больше Пири. А если вдруг кто-нибудь и встретит в лесу его призрак, то в испуге поспешит от него прочь.
Для всего племени бамбути Пири умер навсегда.
Глава XXXI
Вы поможете нам, Дэниел? — тихо спросил Омеру. — Да, — так же тихо ответил тот. — Да, я помогу вам. Я отвезу эти кассеты в Лондон и сделаю все, чтобы их показали по всем ведущим телеканалам Лондона, Парижа и Нью-Йорка.
— Неужели больше ничем не поможете? — настаивал Омеру.
— Скажите чем, и я постараюсь. Только что я могу? — грустно пожал плечами Дэниел.
— Вы солдат, — ответил Омеру. — И, насколько я знаю, хороший солдат. Не присоединитесь к нам в борьбе за свободу? — Омеру бросил пытливый взгляд на Дэниела.
— Послушайте, Виктор, я бывший солдат, — словно извиняясь, проговорил Дэниел. — И война, в которой я принимал участие, была жестокой и несправедливой. С тех самых пор я ненавижу любые войны так, что и представить трудно.
— Дэниел, но я прошу вас принять участие в войне справедливой, в войне против тирана.
— Нет, Виктор, — решительно покачал головой Дэниел. — Мне очень жаль, но я журналист, а не солдат. Эта война — не моя война.
