Он сам не знал, почему не надо. Что-то ему подсказывало, что не стоит брать вещи, которые появились неестественным путем. Абы как и из воздуха. Было ли это наитие или хроническая мнительность — подружка войны, Вадим определить не мог. Он так ощущал. Позже, Наталья одобрит осторожность Вадима, основополагаясь на законы Церквей. Дарохранительницу, как скажет она, имеет право открывать только священник, лицо одухотворенное. Прихожане, имеющие вольность заглянуть в шкатулку, могут реально заболеть, если не хуже… Так говорила бабушка, но Вадим в данной ситуации, руководствовался чем-то иным, нежели просто поповскими страшилками. Головной, получив от Вадима заряд подозрительности, как будто проникся атмосферой, хотя… Меньше любопытничать не стал. Он присел, придвинул близко лицо к храмику-шкатулке, едва касаясь пальчиками самописных колонн.
— Интересно, что там в ларце? А, Николаич?!
— Святые мощи, наверное… Наташа ведь говорила…
— А что именно?
— С точностью не могу сказать! А врать не хочу!
— Да-а-а! Наташку бы сюда надо. Она бы щас развернула лекцию. — Олег с улыбкой поглядел на Вадима.
— Да уж, точно! Развернула… Хотя, она не больно-то рвалась, если заметил. Всё больше твоя Люся испытывала желание.
— Фа-акт! Люська — любопытный котёнок. — Олег переключил внимание на предмет, соседствующий рядом с дарохранительницей. Размеров он был не более чем с пол ладони и гляделся не так смотрибельно как шкатульный собрат. Больше походил на секретную коробочку, в кой носят заговорённые безделушки или обереги. Коробочка тоже открывалась видимо движением пальца и носила печать Христа. Лик его был обоюдно с двух сторон шкатулки, а сверху на крышке витали ангелы с лютнями и арфами. Олег опасливо аккуратно погладил гладкую поверхность предмета, не решаясь брать его в ладонь.
— Гляди, Вадим! Ларчик поменьше… Это, не иначе, носит батюшка с собой. Причащать неподъёмных больных. Как там Наталья говорила? Носительница святых предметов…
— Дароносица.
— Точно! Дароносица… Какие ж там дары могут быть в этой цыплячьей скорлупке? Туда же, кроме напёрстка ничё не влезет?!
— А что ты хочешь, чтоб туда влезало? — Вадим задумчиво подавил пальцем шпильный крестик на первой шкатулке. — Все эти ларчики — предметы культа. Служат для литургии. А чем у нас причащают паству? Хлебом, обмоченным в вино. Это ведь частички тела Иисуса. Скорей всего, в этих коробочках это и находится.
— Хлеб в вине, что ли?
— Ну, да…
— У-у-у… Так ведь он, наверное, засох. Давай, откроем?
— Не стоит, Олег! Лучше воздержаться.
— Думаешь?
— Уверен.
— Ладненько! — Олег оторвался от стола, выпрямляя осанку. — Что у нас там дальше?
Вадим сделал беспритязательную мину «дескать, сам не знаю» и… Направился, огибая престол, к некоторому подобию иконостаса. Икон было всего три. В тиснённых золоченых оправах, они едва возвышались на невысоком помосте и крепились благодаря державным приспособлениям, устройствам типа «а-ля мольберт». Освещение в этом месте было настолько сильное и акцентированное, что было достаточно легко сосчитать борозды морщин на лицах Святых. Впрочем, морщин не было, а было нечто такое на холсте, что вызывало разную гамму чувств, глядя, к примеру, на ровный мраморно белый лоб Николая-угодника, его беспричинно мудрые глаза с долей укоризны в них и… Всепрощением в них. Художник-иконописец знал своё дело. Богородица на другой иконе была соткана из флюид домашнего тепла. Тепла матери. Томная тягучая аура защищённости отходила от стороны маленького Иисуса в руках девы Марии. Было очевидно, что впереди у мессии долгий путь, но пока… Пока он в руках под защитой любви. Наконец, образ Христа в расцвете его лет, стоял главной ролевой задачей по центру моленного места. Здесь художник, пожалуй, не отошёл от общепринятых канонов: прямые уложенные волосы, правильные черты лица, большие глаза… Глаза… Над ними мастер всё же поработал. Кисть вдохнула в очи небывалую грусть. Или печаль. А может-таки любовь? Наверное, всё же каждый видел своё в этих глазах, а помогало видеть это и понимать правильное преломление света, исходящее от свечей и архитектурных проёмов окон. А ещё сладкий запах ладана… Откуда он? Вадим не видел никаких дымящихся источников. И всё-таки он был.
— Красивые иконы. — Прервал молчание Олег. — В душу заглядывают.
Они молчали достаточно долго, варясь каждый в своих впечатлениях, и только сейчас Олег нарушил молчание.
— Красивые… — Вторил Зорин, соглашаясь. — Некрасивых икон не бывает.
Последняя фраза была ни к чему. Вадим неловко кашлянул, не понимая, чего вдруг вырвалась эта реплика. И хотя никакого тайного смысла не вкладывал, однако ж, почему то стало неприятно. Он не испытывал благовейного трепета в этом святилище, но и циником тоже не был. Правда, отдавал себе отчет, что это всё хоть и явь, но происходит отнюдь не по физическим законам природы. Всей этой красоты ещё недавно не было, а было захолустье и гниющие заплесневелые стены. А теперь что? Кто они в этом зачиненном сценарии? Жертвы? Гости? Знать бы…
Он поглядел на часы, пытаясь уяснить сколько прошло времени с того момента, как они переступили порог храма. Засечь это дело он, почему то не догадался и сейчас прикидывал наобум. По ощущениям. Ну, таки… Минут пятнадцать двадцать, по любому как с куста… Голос Головного прервал его вычисления.
— Симпатично здесь, Николаич. Лучше чем в первый раз… И свечи чадят как-то приятно. Здорово!
— Это не свечи, Олежка! Так пахнет ладан. — Зорин поморщил лоб, роясь в скудных знаниях. — Что-то вроде ароматизирующего средства. Сам, не знаю то ли это смола такая, то ли кора. Толкут это в порошок или в крошку и потом в специальном сосуде нагревают. От этого средство начинает чадить, как ты сам сказал и… Окуривается, таким образом, всё помещение, создавая благовоние.
— Прикольная тема. — Олег завертел головой. — Только что-то я не вижу этого ладана.
— Я и сам не вижу! — Посетовал Вадим, как и Олег оглядывая стены. — Ни стоячей и ни висячей курительницы нет, хотя обычно такие вещи сразу бросаются в глаза.
— Его курят что ли?
— Не то, что ты думаешь. Курение по сути своей — это источание дыма. Любого рода… И не всегда к этому надо прикладывать губы. Курением можно назвать действие пасечников над ульями. С ладаном аналогично. Он тлеет, в какой нибудь посуде, чадит сам по себе и это уже есть курительное действие.
— А-а-а… — Понятливо вытянул Олег. — Ясненько! Грамотно объяснил, буду знать! Ты второй после Наташки церковный гид.
Вадим хохотнул, принимая шутку.
— Стараюсь. — Он ещё раз внимательно оглядел стены, теперь уж на предмет их санитарного состояния. Луч включенного фонаря придирчиво вгрызался в щели стыков, пытаясь отыскать хоть малейшие следы тлетворного действия воды. Безрезультатно. Плесень отсутствовала напрочь. Щели, как Вадим предположительно понял, были промазаны какой-то густо-вязкой систенцией. Возникла мысль подойти, опробовать на пальце эту вязь. Интересно ж, что там старики пользовали по тем временам. Но запал познаний как-то быстро улетучился. Приобретенная осторожность военного разведчика просто вопила над всеми остальными чувствами. Доминантом перекрывала любознательность.
— Что, Олежка, посетим тайную комнату? — Спросил Зорин, вновь вглядываясь во время. (Теперь уж точно полчаса миновало…)
— Это там где мы страха натерпелись? — Переспросил Олег, облизнув губы. Глаза его приобрели странный отблеск от свечей.
— Ну, да! — Буднично ответил Зорин и красноречиво одёрнул ружьё.
— Легко! — Запальчиво бросил Олег и снова облизнул губы. От него исходила волна показной удали, вызова. Левое плечо нервно подрагивало, губы упрямо сжались. Было очевидно: парень стремается, но оружие в руках и опытный товарищ перевешивают все страхи. Олег был на струне.
— Только вот что… — Размеренно-мягким тоном продолжил Зорин. — Прежде чем мы отдалимся за парапет, сходи-ка, Олег, до двери! Пообщайся с Ванюшей! Помнишь, уговаривались о связи в полчаса?
— Да. Помню. Сделаем! — Короткими рублеными словами произнес Олег, развернулся и без лишних проволочек зашагал к выходу. Такая собранность и исполнительность, как знавал Вадим, была присуща военным солдатам. Олег был определенно в адреналине…
Зорин видел спину Головного и то, как он открыл дверь, пропуская уличный свет. Как он наполовину высунулся… Конечно же, Вадим не допускал мысли, что вот сейчас вот Олег повернется к нему с искажённым лицом и убитым криком возгласит: «Николаич! Нас перенесло!» Была уверенность, что этого не будет. Но может быть где-то, задалённой кромкой ума Зорин оставил место… Зарезервировал. Под неожиданность. ОТ ЭТИХ ПЧЁЛ МОЖНО ВСЕГО ОЖИДАТЬ. Прагматичность Вини Пуха была пронзительно остра и как нельзя злободневна в свете случившихся событий.
