— Нет, Ваше Благородие, мы не для того спасали Николая Матвеевича. Ежели так, то это не мы были».
Не знаю, как вам, читатель, но мне лично случаи, когда солдаты или матросы не просто спасали командира из любви и уважения, но и предложение за этот подвиг законного Георгия считали обидой, больше неизвестны.
Для полноты картины отметим, что верный сын Престола и Отечества, член Адмиралтейств-совета адмирал Н.М. Яковлев был уволен со службы Временным правительством в апреле 1917 года наряду с графом Келлером и иными верными присяге военачальниками. А в 1919 году убит Орловской ЧК в числе заложников.
Был тогда такой прогрессивный метод борьбы за народное счастье: массовое уничтожение ни в чем не повинных людей. А главный спец по заложникам, большой любитель, инициатор, вдохновитель и основоположник массовых расстрелов, истинный создатель лагерей уничтожения — прежде всего духовной и военной элиты русского народа, — и иных таких милых и близких сердцу черт настоящего, не календарного XX века, до сих пор в Мавзолее прохлаждается. Все елея по мощам ждет. И никакого Нюрнберга на него нет.
Герои Порт-Артура вообще плохо вписались в постреволюционную действительность. Достаточно вспомнить судьбы адмиралов Вирена, Бахирева и Развозова.
Думается, не вписался бы в нее и Степан Осипович Макаров. Даже благорасположенные к нему советские авторы вынуждены были признать его неформальную православность и монархизм. В 1917 году адмиралу было бы 68 лет. И убеждения он менять вряд ли бы стал. Верный был человек.
Для полноты рассказа о трагическом выходе эскадры утром 31 марта приведем еще одно свидетельство о том, что происходило в эти минуты на броненосце «Победа», вслед за «Петропавловском» ставшим жертвой японских минных постановок в предыдущую ночь. Рассказывает судовой священник иеромонах Никодим.
На «Победе»
«Во время выхода нашей эскадры в бой с неприятелем 31 марта и во время сражений я всегда имел за правило: в епитрахили, с крестом в руках и святою водою обходить весь корабль, батареи и башни с пением церковных тропарей и канонов, окропляя святой водою с подобающей речью воодушевления офицеров и нижних чинов.
Остальное время в момент морского сражения я стоял и ободрял пастырским словом назидания со святым крестом на мостике и рубке.
В момент взрыва “Петропавловска” я находился в носовой батарее второго яруса и воодушевлял нижних чинов с крестом в руках, а при самом прикладывании матросов к кресту корабль “Победа” взорвался от неприятельской мины и получил в правом борту сильную пробоину.
«Победа» подходит ко входу на внутренний рейд. 31 марта 1904 года. Отчетливо виден крен на правый бортСмятение матросов было ужасное, тем более, что, насмотревшись на гибель и взрыв “Петропавловска”, они все в паническом страхе, сбив меня с ног, бросились бежать на верхнюю палубу, падая друг на друга на трапах. Когда же я оправился, то около меня не было уже ни одного матроса.
Я поспешил на палубу, где увидел ужасную картину: все матросы держали в руках койки и кидали их за борт корабля. Не теряя ни минуты, я начал их убеждать и умолять Животворящим Крестом не бросаться за борт, оставить койки и быстро подводить пластырь под пробоину, что они и исполнили, говоря: “Спасибо вам, батюшка, что нас спасаете”.
Пластырь был подведен, корабль спасен, никто из матросов не погиб. Все это произошло на глазах неприятельской эскадры. Мы без посторонней помощи вошли в гавань и встали к стенке»{349}.
Иеромонах Никодим — один из немногих судовых священников, удостоившийся отдельной строки в Хронологическом перечне действий флота в Порт-Артуре.
В записи от 18 ноября 1904 года, в частности, отмечено: «Участие морских команд в отражении штурма японцами позиций на Высокой Горе… Судовые священники эскадренного броненосца “Победа” иеромонах отец Никодим и крейсера 1 ранга “Баян” отец Анатолий во время боев поднимали боевой дух, обходили войска, служили молебны и давали прикладываться к кресту на редутах и в окопах».
Если учесть, что ожесточенность боев за высоту 202 — гору Высокую в Порт-Артуре можно сравнить лишь с ожесточенностью борьбы за Малахов курган в Севастополе в 1855 году и за Мамаев курган в Сталинграде в году 1942, то поневоле подумаешь: крутые были батюшки!
На берегу
О том, что испытывали в это время оставшиеся на берегу рассказывает морской врач Я.И. Кефели:
«Погиб “Петропавловск” с адмиралом Макаровым, пронеслась мрачная и страшная весть по внутреннему бассейну.
Все бросились на Дачные Места, откуда видна была катастрофа. Это было в 11 часов утра 31 марта 1904 года.
Когда я прибежал на взгорок у берега около Дачных Мест, “Петропавловска” уже не было. От него оставалось рассеивающееся облако дыма. Массы шлюпок еще толпились у одного места между судами эскадры, видимо, спасая тонущих. На вершинах холмистого берега всюду кучками стоял народ, смотря в сторону моря на рассеянную в беспорядке эскадру. Со всех сторон еще сбегались из города и порта люди, потрясенные новым несчастьем и новой неудачей, постигшей флот.
Около меня стояло много моих знакомых офицеров, прибежавших из порта. С ручным фотографическим аппаратом военный инженер, полковник Рашевский, полный серьезности и внимания, не сводил глаз с места гибели броненосца и периодически приставлял аппарат к глазам, делая снимки или готовясь к ним[266].
Вдруг началась частая и беспорядочная стрельба с судов, но мы видели, что снаряды падали близко возле своих же кораблей. Громадные всплески разрывов ясно были видны нам всем. Не понимая происходящего, все стали обмениваться короткими вопросами: “В чем дело? Почему стреляют?” Потом оказалось, что на японских минах, поставленных неприятелем в ночь накануне, не только погиб “Петропавловск”, но подорвался и эскадренный броненосец “Победа”, получивший пробоину. Но в тот момент с берега нам ничего нельзя было понять.
По возвращении эскадры в гавань выяснилось, что после подрыва “Победы” на судах почему-то заподозрили появление японской подводной лодки[267], увидели якобы перископы и открыли беспорядочный, почти панический огонь, каждый вокруг себя.
И какая была стрельба?! Как друг друга не перебили? А может быть, за перископы принимали головы тонущих?
Когда эта стрельба стихла и миноносцы стали медленно двигаться в сторону входа в гавань, я бросился опять в порт, чтобы оказать помощь пострадавшим, если миноносцам посчастливилось кого-либо спасти…
Гибель адмирала Макарова и “Петропавловска” в течение одной-двух минут потрясла всех до глубины души: рабочие, матросы, офицеры, кто мог отлучиться, были еще на Дачных Местах. Прямо жутко было идти — ни живой души кругом.
Перенос останков погибших, найденных на месте гибели «Петропавловска». На заднем плане — «Победа» с креном на правый бортВдруг сзади и справа от себя я услышал топот коней. Оглянулся и вижу — карьером мчатся из портовых ворот два всадника. Они резко остановились у берега, шагах в двадцати от меня, и стали, как вкопанные, устремляя взоры на вход в гавань. Там никого не было видно. Первый офицер зарыдал, содрогаясь всем телом, сидя в седле. Он вынул платок и уткнулся в него лицом. Плакал он так горько, что мне слышны были его глухие рыдания. Это был Великий Князь Борис Владимирович. Второй был его адъютант.
Вскоре во входе в гавань из-за Золотой Горы показались первые миноносцы и стали втягиваться во внутренний рейд. Часть их потянулась в восточный бассейн. Я побежал туда… На одном из миноносцев было около десятка спасенных и несколько трупов. Среди живых все были легко раненые, но дрожали от стужи, мокрые. Вода в море была еще очень холодная, но в воздухе было хорошо…
Мичман Петя Воробьев (мой соплаватель по “Пересвету”), в те дни плававший уже на миноносце, рассказал мне потом, что Великий Князь Кирилл Владимирович плавал на обломках в числе чудом спасшихся. Когда миноносец приблизился к плававшим, Воробьев увидел среди них и Великого Князя. Всех быстро втащили на палубу и повели в кают-компанию миноносца.
С миноносцев, стоявших в бассейне, я пошел в сторону портового лазарета, так как узнал, что большинство спасенных были доставлены туда. Когда я быстро шел по набережной внутреннего бассейна, навстречу мне два офицера вели, поддерживая под руки, флаг-офицера адмирала Макарова, мичмана Яковлева, только что доставленного на берег[268]. Он был без фуражки и едва передвигался. Голова его все опускалась и свисала. Лицо было испачкано и измучено.
