Аббат провел в постели пять дней — ничего не ел, а пил, лишь когда Филемон подносил кружку к губам. Не мог ясно думать, не мог двигаться, не мог решить, что нужно делать. Рыдал, засыпал, затем просыпался и вновь рыдал. Смутно осознавал, что какой-то монах щупает его лоб, говорит о воспалении мозга, берет мочу и пускает кровь. Наконец, в последний день декабря, испуганный Филемон принес весть о смерти Петрониллы.
Годвин встал. Сам побрился, надел новое облачение и пошел в госпиталь. Монахини обмыли, причесали Петрониллу и одели в платье дорогого итальянского сукна. Настоятель увидел покрытое смертельной бледностью лицо, навеки закрытые глаза, и его опять охватила дрожь. Однако, совладав на сей раз с собой, он приказал:
— Отнесите тело в собор.
Подобной чести удостаивались только монахи, священники, высокие должностные лица и представители знати, но Годвин знал, что возражать ему никто не станет. Когда Петрониллу перенесли в собор и положили перед алтарем, он встал возле нее на колени и стал молиться. Молитва помогла ему успокоиться, и постепенно аббат начал соображать. Встав, приказал Филемону немедленно собрать монахов в здании капитула.
Его трясло, но священник знал, что нужно сосредоточиться. Он всегда обладал даром убеждения. Теперь предстояло использовать его как можно эффективнее. Когда монахи расселись, настоятель открыл книгу Бытия:
— «И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог».
Годвин оторвался от книги. Монахи напряженно и внимательно смотрели на него. Все прекрасно знали эту историю. Их интересовало, что будет дальше.
— Чему учит нас история Авраама и Исаака? — риторически начал настоятель. — Бог велит Аврааму убить своего сына, не просто старшего сына, но единственного, рожденного, когда отцу исполнилось сто лет. Возразил ли Авраам? Молил ли о пощаде? Спорил ли с Богом? Говорил ли, что поступить так — убийство; что детоубийство — страшный грех? — Аббат вновь опустил глаза в книгу и прочел: — «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего»… Бог может испытывать и нас. Он может повелеть нам совершить поступки с виду дурные. Он может даже повелеть сделать то, что на первый взгляд кажется грехом. Когда это происходит, мы должны вспоминать Авраама. — Годвин знал, что в этом его сила — говорить веско, как на проповеди, образно, но не заумно. — Не нам задавать вопросы, не нам спорить. Когда Бог ведет нас, мы должны следовать за Ним, какими бы нелепыми, грешными или жестокими ни казались нашему слабому человеческому рассудку Его веления. Мы слабы и ничтожны. Нашему разуму свойственно ошибаться. Не наше дело принимать решения и делать выбор. Наш долг прост — повиноваться.
И настоятель сказал братьям, что делать.
Эскорт епископа, освещая дорогу факелами, прибыл в аббатство почти в полночь. Насельники уже несколько часов спали, только несколько сестер работали в госпитале. Одна из них разбудила Керис.
— Приехал епископ.
— Зачем я ему понадобилась? — сонно спросила целительница.
— Не знаю, мать-настоятельница.
Ну конечно, откуда ей знать. Новоизбранная аббатиса поднялась с постели и накинула плащ. Она помедлила в аркаде, попила воды из фонтана и несколько минут глубоко дышала холодным ночным воздухом, пытаясь взбодриться ото сна. Хотела произвести хорошее впечатление на епископа, чтобы тот поскорее одобрил ее избрание. В госпитале монахиня нашла усталого архидьякона Ллойда — кончик его длинного носа покраснел от холода.
— Пойдемте, поздоровайтесь с епископом, — сердито буркнул помощник Мона, будто она обязана была только и делать, что ждать.
Молча вышла следом. У дверей стоял служка с горящим факелом. Все вместе пересекли лужайку. Епископ сидел верхом. Этот маленький человек в большой шапке имел кил, будто ему все надоело. Керис поздоровалась по-нормандски:
— Добро пожаловать в Кингсбриджское аббатство, лорд епископ.
Всадник ворчливо спросил:
— Вы кто?
Монахиня уже видела нового епископа, но никогда не говорила с ним.
— Я сестра Керис, избранная настоятельница.
— А, ведьма.
Ее сердце упало. Значит, Годвин уже попытался настроить Анри против нее.
— Нет, лорд епископ, здесь ведьм нет. — Целительница заговорила неблагоразумно резко. — Только несколько простых монахинь, которые делают все возможное в городе, охваченном чумой.
На эти слова Анри никак не среагировал.
— Где аббат Годвин?
— У себя во дворце.
— Да нет его там!
— Туда мы прошли в первую очередь, — объяснил архидьякон Ллойд. — Во дворце никого нет.
— Вот как?
— Ну да, — раздраженно ответил архидьякон. — Вот так.
В этот момент Керис увидела кота Годвина с белым кончиком хвоста. Послушники прозвали его Архиепископом. Он шествовал вдоль западного фасада собора, заглядывая за контрфорсы, будто искал хозяина. Настоятельница растерялась.
— Как странно… Может, решил заночевать в дормитории, с остальными монахами.
— А зачем? Я надеюсь, здесь не творится никаких безобразий.
Керис отмахнулась. Епископ имел в виду разврат, но к этому греху аббат склонности не имел.
— Аббат очень переживает смерть матери. У него что-то вроде удара. Бедняжка умерла сегодня от чумы.
— Если он плохо себя чувствует, то тем более должен находиться в своей постели.
Наверное, что-то случилось. Годвина здорово выбила из колеи кончина Петрониллы. Монахиня спросила:
— Может, лорд епископ хочет поговорить с его помощником?
— Хоть бы кто-то нашелся, — сердито буркнул Анри.
— Тогда я отведу архидьякона Ллойда в дормиторий…
— И поскорее!
Ллойд взял у служки факел, и Керис быстро повела его через собор в крытую аркаду. Все было тихо, как и должно быть в это время в монастыре. Дойдя до подножия лестницы, ведущей в дормиторий, избранная настоятельница остановилась.
— Вероятно, вам лучше подняться одному. Сестрам не пристало видеть братьев в постели.
— Конечно. — Ллойд пошел по лестнице, оставив провожатую в темноте. Целительница с интересом ждала. Послышался оклик: — Эй! — Тишина. Через несколько мгновений Ллойд как-то странно позвал: — Сестра?
— Да?
— Вы можете пройти.
Ничего не понимая, монахиня поднялась по лестнице и вошла в дормиторий. Остановившись возле Ллойда, рассмотрела комнату при неверном свете факела. Пустые соломенные матрацы аккуратно лежали на своих местах.
— Никого, — прошептала Керис.
— Ни души. Да что же здесь происходит?
— Не знаю, но могу догадаться.
— Уж пожалуйста, просветите меня.
— А разве не понятно? Они бежали.
Часть VI
Январь 1349 года — январь 1351 года
63
Уезжая, Годвин прихватил с собой драгоценности из монашеской сокровищницы и все хартии, в том числе и сестринские, которые так и оставались в запертом сундуке. Он забрал даже священные реликвии, включая мощи святого Адольфа в бесценном ковчеге. Керис обнаружила это на следующее утро, в первый день января, в праздник Обрезания Господня. Монахиня вошла с епископом Анри и сестрой Элизабет в сокровищницу из южного рукава трансепта. Мон обращался к ней прохладно-вежливо, что ее несколько беспокоило, но он вообще слыл брюзгой и, возможно, говорил гак со всеми.
Кожа Джилберта Херефорда все еще красовалась на двери, но стала жесткой, пожелтела и издавала слабый дух гнили. Дверь была отперта. Керис не заходила сюда с тех пор, как аббат Годвин украл у сестер деньги. После этого монахини построили собственную сокровищницу.
Что произошло, стаю ясно сразу. Плиты над опустевшими тайниками были приподняты, крышка обитого железом пустого сундука открыта. Целительница поняла, что не зря презирала Годвина. Ученый врач, священник, глава монахов удрал именно тогда, когда больше всего нужен людям. Теперь, конечно, все поймут его истинную натуру. Архидьякон Ллойд пришел в бешенство:
— Он забрал все!
— И этот человек против моей кандидатуры, — бросила Керис Анри.
В ответ епископ буркнул что-то невнятное. Элизабет отчаянно пыталась оправдать Годвина:
— Я уверена, лорд аббат взял ценности из соображений безопасности.
На это епископу все-таки пришлось ответить.
— Вздор, — отрезал он. — Когда слуга вытаскивает у вас деньги из кошелька и, никого не предупредив, исчезает, он не думает о безопасности ваших средств, просто крадет.
