Дэниел бегал хорошо, но легче покорялась ему короткая дистанция. Ноги же Мартина готовы были бежать во всю прыть хоть до Харшида, до… «Одинокий! – промелькнуло у него в голове. – Скрыться у Одинокого. Рассказать ему всё, как есть… Или оторваться от них и укрыться в расщелине. И… но для этого нужно зеркало». Едва Дэниел вкусил радость спасительного бега за мимолётной грёзой, как жгучая боль пронзила его левую ногу (сзади ниже колена) и тут же сковала её. Он шарахнулся об землю всем телом. Придя в себя, перевернулся на бок: четверо огненноволосых обступили его. Один из них присел на карточки подле, снял с пояса флягу и, выдернув из ноги беглеца стрелу, залил рану, потом ловко обмотал её лентой, очевидно, предназначенной для перевязки раненых. Тот из четвёрки, что был крепче других, отдал свой лук и колчан со стрелами товарищу и взвалил Дэниела на плечо…
Фэлэфи ждала вместе с Озуардом, Эвнаром и Ретовалом. Дэниелу помогли сесть у дерева, так, чтобы он опёрся спиной о ствол. Ретовал дал ему хлебнуть из своей фляги. Никто из них не спросил, почему он побежал.
– Дэнэд, это Фэлэфи, целительница из Дорлифа. Она поможет нам лучше понять тебя, – сказал Озуард и затем обратился к ней: – Прошу, приступай.
– Могу ли я вначале взглянуть на его рану, Озуард?
– Ты вольна делать всё, что сочтёшь нужным.
– Дэнэд, прошу тебя, ляг на живот. Я посмотрю, что с твоей ногой, и помогу ей ожить.
Она прислонила руку к повязке, пропитанной кровью… Приблизительно через четверть часа она попросила его встать и пройтись. Он сделал два десятка шагов, ничуть не прихрамывая. Палерардцы переглянулись между собой.
– Боли не чувствуешь? – спросила Фэлэфи.
– Будто во мне и вовсе не было стрелы доброго лесовика. Но я, пожалуй, присяду, чтобы не держать в напряжении войско, – дразня огненноволосых, сказал Дэниел и сел, прислонясь к дереву.
– Он имел право убить тебя: ты пленник, – не удержался Эвнар.
Фэлэфи подошла к Дэниелу и, коснувшись его плеча рукой, спросила:
– Почему ты назвался Дэнэдом?
– Потому что я и есть Дэнэд и никто другой, – в его словах прозвучал вызов: он поддался чувству, которое словно подзадоривало его: «Плевать на всё!»
Этот ответ смутил и Озуарда, и Эвнара, и Ретовала, но никто из них не промолвил и слова: они боялись помешать пленнику раскрыться. Фэлэфи спокойно продолжила:
– Но Эвнар сказал мне, что твоё настоящее имя Мартин.
Дэниел, уставив на неё свой живой правый глаз, сказал:
– Фэлэфи, будь добра, ответь: такому Дэнэду лучше быть Мартином? (Он обвёл лицо рукой.) Или кем-нибудь ещё?
– Но имя и лицо соединены меж собою… если с лицом или душой не сотворили колдовства. (В её глазах читался вопрос к нему.)
– Сама проверь, что со мной сотворили… или что со мной творится. Ты же умеешь.
– Теперь, Дэнэд, я сделаю то, для чего меня пригласил сюда Озуард.
Фэлэфи подняла руки над его головой ладонями вниз и вверилась их зрячей силе, отгородив взор своих глаз опущенными веками ото всего, что её окружало… Через несколько мгновений Дэниел вздрогнул и пронзительно простонал. Руки его дёрнулись вверх и прилипли к левому глазу. Всё его тело охватила тряска. Фэлэфи тотчас отступила от него. Лицо её заметно омрачила какая-то мысль, облёкшая то, что уже успели узнать её руки, в слова.
– Сейчас, сейчас пройдёт. Это мой глаз, мой уродливый глаз, – лихорадочно засеменил Дэниел, – уже лучше.
Подождав ещё немного, Фэлэфи спросила:
– Скажи мне, Дэнэд, прежде ты испытывал эту боль?
– Случалось.
– Расскажи мне об этом.
– Не знаю, что и сказать. Просто бывает больно… здесь и здесь, – Дэниел указал пальцами на неживой глаз и висок.
– Когда приходит боль? Что дразнит её?
Дэниел потупил взор.
– Вижу, ты не желаешь говорить об этом, – спокойно сказала Фэлэфи (она никогда не позволяла себе ни словом, ни взглядом укорить того, кто отдавал себя на волю целительной силы её рук).
– Похоже на то.
– Ты сможешь ещё немного потерпеть? Мне надо убедиться в том, что я почувствовала в первый раз.
– Ради истины я готов потерпеть, – с усмешкой ответил Дэниел.
Боль заставила его сжаться: на этот раз он терпел так долго, как только мог, но всё равно недолго.
– Прости меня, Дэнэд, за то, что заставила тебя страдать и за то, что я должна сейчас открыть тем, в чьих руках твоя судьба, – сказала она и обратилась к Озуарду: – Я могу говорить при всех?
Озуард велел четверым воинам отдалиться и затем предложил Фэлэфи сообщить выявленное ею.
– Руки мои распознали присутствие в этом юноше тёмного начала. Оно воспротивилось доброму току, исходящему от них, и оттого он испытал боль. Оно сильно в нём и подстрекает разум и чувства его вершить зло.
Эти слова, всколыхнув память Дэниела, вернули его к другому признанию: «Не люблю я никого. Еду сейчас по городу, смотрю через стекло: лицо, другое… глаза попадаются, и мне не по себе, так не по себе, что лучше не смотреть…»
Фэлэфи продолжала:
– Но это тёмное начало уравновешивается в Дэнэде (или в Мартине) некой сущностью, пока недоступной моему разумению. Она словно отвлекает огонь тьмы от его души на себя… Ещё моим рукам почудилось знакомое тепло. Они уже прикасались к нему. И я не могу сказать с достоверностью, его ли это изначальная данность или это… тень другого человека, забранная им.
– Чью же тень угадала ты в нём, уважаемая Фэлэфи? – спросил Озуард.
– Уважаемый Озуард, не вправе я выдавать за весомый довод то, что являя себя, порождает сомнение. Прости, но сомнение это я до времени удержу в себе.
– Это тень загубленного им Дэнэда, не так ли? – выплеснул свою правду Эвнар.
Озуард кинул на него короткий взгляд: в нём был упрёк.
– Что с Дэнэдом?.. друзья мои?.. почему – загубленного?.. он убит? – в недоумении спросила Фэлэфи.
Палерардцы молчали.
– Он жив, Фэлэфи! – поспешил со спасительным словом Дэниел (он помнил о Нэтэне и Новоне).
– Но ты же утверждал, что он погиб! – возмутился Ретовал.
– Остановись, Ретовал! И уйми свой пыл, который ненароком может обжечь чувства. Сначала мы должны разобраться во всём сами, – сказал Озуард, взывая не только к благоразумию, но и к великодушию, и затем обратился к Фэлэфи: – Благодарю тебя, уважаемая Фэлэфи. Эвнар проводит тебя.
– Я отправлюсь без провожатых. Прошу тебя, Озуард.
– Будь по-твоему.
– Озуард, ты позволишь Дэнэду отойти со мной в сторону: хочу спросить его для себя, но не для расследования.
– Дэнэд, ты можешь поговорить с Фэлэфи с глазу на глаз.
Они отдалились на два десятка шагов.
– Скажи мне, юноша, веришь ли ты сам, что Дэнэд жив? – выдавая голосом волнение, спросила Фэлэфи.
– Лучше спроси себя, веришь ли ты тому, что сказали тебе твои руки, – ответил Дэниел, резко повернулся и направился к палерардцам.
* * *
– Эвнар, просигналь нашим: пора доставить пленника, – попросил Озуард.
Рожок дважды вторгся в привычное многоголосье Садорна. Вскоре из-за деревьев со стороны Зеркальной Заводи вышел небольшой отряд палерардцев. Они вели корявыря, высокого, широкого в плечах, мощного. Он был облачён в панцирную рубаху, отмеченную знаком войска Зусуза – оранжевой стрелой, пронзающей чёрный круг. Верёвка туго обвивала его туловище вместе с опущенными руками, прижатыми к нему. Лицо его, словно неколебимый лик гигантского баринтового ореха, пугало и подавляло всё, что случайно или неслучайно натыкалось на него своим взглядом. Глаза его выражали презрение к участи пленника, которого ждала неминуемая казнь. Дэниел сразу узнал его. Воины подвели корявыря к Озуарду.
– Правитель, вот тот пленник, о котором я говорил третьего дня, – сказал один из них.
– Дэнэд, тебе знаком этот корявырь? – спросил Озуард.
Оживший баринтовый орех зычно рассмеялся.
– Да, я знаю его. Это Гура, правая рука Повелителя Выпитого Озера.
– Ты, я вижу, тоже не впервые повстречал Дэнэда?
Гура снова рассмеялся. Затем сказал:
– Это Мартрам.
– Ответь, Гура, что тебя связывает с Мартрамом.
– Ничего. Он не из наших. Он явился в Выпитое Озеро, спасаясь от людей. Они гнались за ним и схватили его. Но мы напали на них и отбили пришлого.
– Почему воины Зусуза не убили его?
– Он искал Сафу. Он знал её. Она тоже признала его, как только увидела. И он пришёлся по нраву Повелителю. Зусуз испытал его, и он выказал преданность делу.
– Сафа? Кто это?
– Служанка Повелителя.
– Ты знаешь, почему люди преследовали его? – спросил Ретовал.
