– Семён Перфильич, живо сюда! Прямой дорогой в Свиньин переулок вылезешь, на Хитров нырнешь. Давай поспешай, я ему зубы-то заговорю, не впервой. Ну, давай, давай, давай!
Семён медлил. Его чёрные глаза из-под тяжёлых век без всякого выражения смотрели на бегущие по окну капли.
– Парово-о-оз! - взмолился и Спирька. - Что ж ты, дьявол, канитель тянешь?
– Завернись, - поморщившись, сказал Паровоз. Спирька по-бабьи всплеснул руками, но больше сказать ничего не успел, потому что дверь отворилась, и в трактир, загородив на миг весь проём, шагнул городовой с Хитровки. Это был знаменитый на всю Москву Федот Иваныч, огромный человек в потрёпанной, давно потерявшей всякий вид и цвет шинели, из полуоторванного кармана которой торчал рыбий хвост. Внимательный взгляд маленьких бесцветных глаз мгновенно обшарил весь трактир и остановился на Паровозе. Федот Иваныч отряхнулся от дождевых капель, подошёл к стойке буфета (старые половицы отчаянно скрипели при каждом его шаге), выпил налитую Кузьмичом стопку водки. Бросил через плечо густым басом:
– Здорово, Семён.
– Здравствуй, Иваныч, - отозвался тот.
– Как живёшь-хлебуешь?
– Твоими молитвами.
– Эхма, грехи наши тяжкие… - Городовой поставил на стойку пустую стопку, обстоятельно вытер мокрые от дождя и водки усы. Не спеша произнёс: - А ведь мне тебя взять велено, Семён.
– Ну так бери, - усмехнулся Паровоз. На его лице блуждала странная улыбка, глаза то шарили по трактиру, то устремлялись к окну. Спирька у двери напряжённо следил за этим взглядом, надеясь уловить хоть какой-то знак, но Паровоз - нарочно ли, нечаянно ли - не замечал его.
– Да ты уж лучше сам поди, - спокойно сказал городовой, подцепляя из миски на стойке солёный огурец. Паровоз обернулся, поглядел на него, посоветовал:
– Лист сыми, заглотишь. - И, подождав, пока Федот Иваныч снимет с огурца прилипший смородиновый лист, сказал: - Обожди, чаю хочу. Кузьмич, тащи чайник.
– И мне тож, - в спину хозяину велел городовой.
Вздыхающий Кузьмич принёс два чайника, стаканы, Паровоз спросил ещё и сахару. Около получаса городовой и вор молча пили чай каждый в своём углу, не глядя друг на друга. Спирька, сидящий у порога, словно обратился в изваяние и лишь время от времени громко икал. Кузьмич надел треснувшие очки, снова взял газету и, казалось, углубился в чтение. Скрипнула дверь, в трактир заглянули два оборванца, насторожённо посмотрели на сгорбившегося за столом Паровоза, на огромную фигуру городового и молча, быстро вышли вон.
Паровоз втянул в себя последний глоток чая, перевернул стакан, взъерошил обеими руками волосы. Посмотрел на ходики в углу. Встал, потянулся и обернулся к городовому.
– А чёрт с тобой, Иваныч, веди. Надоели вы мне все.
Федот Иваныч встал. Подойдя к вору, сочувственно сказал:
– Да не убивайся ты за ей, Семён. Бабьё - оно и есть бабьё, ветер под хвостом свищет. Тем боле цыганка. Ничего, кроме золота, в уме не держится.
– Всё-то ты знаешь, Иваныч. - Паровоз устало улыбнулся, потёр глаза, и сразу стало заметно, что он не спал несколько ночей подряд. - Я так думаю, что ты нечистая сила всё-таки.
– Ты бреши, да не забрёхивайся… - полусердито проворчал городовой.
– А что? - Семён пошёл к двери. - Ведь, гляди, что выходит: в доме – домовой, в воде - водяной, а в городе кто? Городовой! Нечистая сила и есть.
– Всё бы тебе шутить, чёртушка. Ну, пошли, что ль?
– Пошли, не то… - Семён оглянулся с порога, снова посмотрел на Спирьку, на Кузьмича, на проснувшуюся и тупо трясущую головой старую нищенку. – Ладно уж… схожу гляну, что это за город Нерчинск. Вязать-то будешь, Иваныч?
– Обойдёшься… Трогай помаленьку.
Паровоз вышел первым, городовой - за ним. Дверь захлопнулась. Спирька и Кузьмич ошалело смотрели друг на друга. Слышно было, как за окном Паровоз запел: "Гулял, гулял мальчонка, гулял я в городах…" Вскоре стихла и песня.
– Ну, и дела! - Крякнув, Кузьмич вышел из-за стойки собрать со столов стаканы и чайники. - Вот тебе и фартовый… Вот тебе и пуля не берёт.
– Пуля его правда не возьмёт, - убеждённо сказал Спирька, вставая и перебираясь за стол, за которым сидел Паровоз. - Вот душу положу, если Семён Перфильич при первом же случае не подорвёт[132]. Месяца не пройдёт, опять в Москву прихряет и на Хитровке утвердится. Не для таковских каторга заведена.
– Ну, дай боже… Чаю тебе дать?
– Давай. Да не тащи чайник-то, стакан налей.
Кузьмич уже выносил из-за стойки дымящийся стакан для Спирьки, когда дверь трактира с пронзительным визгом распахнулась и внутрь, растрёпанная, запыхавшаяся, влетела Маргитка. Увидев приподнявшегося навстречу Спирьку, она хрипло спросила:
– Где?..
– Здрасти, откровение небесное… Ты бы ещё к зиме схватилась! - возмущённо сказал мальчишка. - Тебе же человеческим языком было прописано:
с полудня до четвёртого часу. А сичас скольки? Дура цыганская! Из-за тебя Семён Перфильич погоревши! Забрали сокола твоего тока что!
– Куда забрали? - прошептала она.
– К генерал-губернатору на кофей! - съехидничал Спирька. - Куда нашего брата забирают, не знашь, что ли? А они тебя, промежду прочим, до последнего мига ожидамши тутова! Какого чёрта лысого… - Он осёкся, потому что Маргитка как подкошенная рухнула на табуретку, уронила голову на руки и взвыла так, что из-за стойки испуганно выскочил Кузьмич.
– Девонька, ты что ж это? Да не сокрушайся ты так за ним, чёртом… Да что ж ты, как по мёртвому-то, хосподи?
– Да совсем и не долго они в отсутствии будут! - вторил ему Спирька, азартно брызгая Маргитке в лицо остывшим чаем. - Ты что, Паровоза не знаешь? Скоро возвернётся к тебе, родимый!
– Скоро - это когда? - давясь рыданиями, спросила Маргитка.
– Да, думаю, в осенях уж получим в лучшем виде…
– В осенях?! - Маргитка хрипло рассмеялась сквозь слёзы, отбросила с лица волосы, встала. Не переставая смеяться, сдавленно выговорила:
– Нет, чяворо… Мне до осени ждать недосуг.
Шатаясь, как пьяная, она пошла к двери. Спирька, глядя ей вслед, озадаченно пробормотал:
– Ну, дела… Ума решилась. Эй! Машка! Постой! Подожди, я хоть извозчика тебе словлю!
Маргитка, не останавливаясь, покачала головой и вышла из трактира под дождь. На столе остался лежать её скомканный платок. Схватив его, Спирька понёсся следом за цыганкой на улицу, но у трактира уже никого не было.
*****До Живодёрки Маргитка шла пешком. От растерянности и горя ей даже в голову не пришло взять извозчика. Путь был неблизкий, дождь то прекращался, то припускал с новой силой, и вскоре Маргитка была мокра до нитки. Впрочем, она не замечала этого - как не замечала пройденных улиц, бегущих по лицу слёз, удивлённых взглядов прохожих. Оказавшись в Грузинах, она даже не сразу поняла, что уже вернулась домой. На Живодёрке не было ни души. С трудом передвигая ноги из-за отяжелевшей, прилипшей к ним юбки, Маргитка подошла к Большому дому, взялась за кольцо калитки. И вскрикнула от неожиданности, когда на её руку вдруг опустилась чья-то ладонь.
– Ты?.. - пробормотала она, оборачиваясь и глядя на такого же мокрого, как она, Гришку. - Тебе чего?
– Я шёл за тобой. - парень взял Маргитку за плечи, повернул к себе, сжал в ладонях её холодную руку. - Ты вся промокла… Извини, я всё видел.
– Что - всё? - равнодушно спросила она, глядя на вздувающиеся в луже под калиткой серые пузыри.
– Ну, тебя… в трактире. Я от самой Живодёрки шёл за тобой, ты какая-то странная сегодня. Это из-за Паровоза, да? Ты его любила? Ты с ним уехать хотела? Ты… была с ним?
Гришка покраснел, задавая последний вопрос, но Маргитка не заметила этого.
– Да, - так же безразлично, не глядя на Гришку, сказала она, - Я с ним спала.
– Как же тебе теперь… - Гришка наморщил лоб, глубоко вздохнул и вдруг выпалил, - Слушай, едем со мной!
Маргитка вздрогнула, словно только сейчас сообразив, кто стоит перед ней. Подняла глаза, улыбнулась:
– Ехать? С тобой? Куда?
– Куда хочешь! Не подумай, мне всё равно, что ты с кем-то там была. Мы с тобой к цыганам уйдём, где никто тебя не знает. Ты ко мне привыкнешь, и хорошо будем жить, правда! Я… я тебя всегда любить буду!
Маргитка молчала. Гришка напряжённо ждал ответа. Она высвободила свои пальцы из его руки; приблизившись вплотную, пристально вгляделась в лицо парня. Вздохнув, спросила:
– Ну, зачем ты на него ни капли не похож? Почему, а? Всё - она, и глаза, и брови…
– Кто - она? - ничего не поняв, переспросил Гришка. - Ты слышишь меня?
Поедешь? Если хочешь, прямо сейчас…
Маргитка отвернулась от него. Снова странно улыбнулась, покачала головой.
– Да нет… не поеду. На что ты мне, птенчик такой? Вон кого уговаривай… - Она махнула рукой на дом. Гришка взглянул через её плечо и увидел стоящую на крыльце Анютку. Та зевала, встряхивала в руках плюшевую кофту, но в сторону Гришки и Маргитки косилась исправно.
