Настя тоже засмеялась, тихо и весело.
– А помнишь, Настя, тот вечер у Воронина? Ты пела "Соловья", и так неожиданно для нас всех появился старый граф… И тогда Марья Васильевна… Они же так любили друг друга, а вот пришлось же расстаться из-за… из-за пустяка, по сути. Предрассудки, боязнь света, граф и цыганка… Какая же это всё чепуха!
– Вы не поверите, я тот вечер тоже часто вспоминала. - Настя наигрывала на струнах весёлую польку, но смотрела грустно. - Кто же подумать мог, что и мы с вами вот так же сидеть будем, как старый граф и Марья Васильевна, и прежние годы вспоминать? Вы… - Она вдруг опустила гитару, взглянула прямо в лицо Сбежнева. - Вы хоть сейчас-то простили меня, Сергей Александрович?
– Мне не за что было тебя прощать. Напротив, я и тогда, и сейчас дивился твоей смелости. Немногие и светские барышни сумели бы поступить так, как ты… - Князь взглянул на Настю и вдруг улыбнулся. - А это ты сумела сохранить?
– Это? - Настя коснулась пальцами длинной нити жемчуга, свисающей до талии. - Ещё бы мне было не сберечь. Ведь это единственный подарок, который мне от вас остался. Помните, я вам тогда сказала - жемчуг к слезам?
– И что - сбылось? - серьёзно спросил Сбежнев.
Настя не ответила, снова улыбнулась, опустив ресницы. Илья, стоящий рядом, знал: больше ничего не скажет. Отчётливо понимая, что ни Настьке, ни князю он тут не нужен, чувствуя, что надо бы уйти или, на худой конец, отойти к цыганам, он не мог этого сделать.
Так вот откуда у неё эти бусы… Подарок сбежневский сберегла. Столько лет, чёртова баба, берегла, и не потеряла, не подарила, не продала, как всё остальное, как даже то, что он, Илья, дарил ей… Сохранила и нацепила сразу же - вот, мол, любуйся, князюшка милый, как я тебя помню, как любила…
А князюшка и рад стараться. И ежу понятно, что из-за неё, Настьки, он и не женился. И врёт, что случайно мимо проезжал, наверняка рассказали друзья, тот же Толчанинов или Строганов, что Настька в Москве, вот и понёсся, как за святым спасением… Тьфу. Совсем совести у господ не стало, к чужим жёнам лезут в открытую. Что же Сбежнев так смотрит на Настьку? Неужто забыл, что законный муж здесь, рядом, и долго терпеть не станет? И плевать на Митро, и на цыган плевать - если этот князь ещё хоть раз на его жену вот так посмотрит, он…
Настя поудобнее устроила на колене гитару.
– Что же мне спеть вам, Сергей Александрович?
– На твой выбор. Я ведь так давно тебя не слышал… Хотя, впрочем, нет.
Спой, если не в тягость, "Снова слышу".
Аккомпанемент романса был трудным, Илья знал наверняка, что сама Настька его не вспомнит. И точно - через минуту она обернулась к нему, взглядом прося помощи. Всего-то и нужно было подойти и взять на гитаре с десяток аккордов, но Илья отвернулся, медленно отошёл. Стараясь не встречаться взглядом с цыганами, уставился в окно, за которым в темноте сада шуршал дождь. Хмуро подумал: и чего, в самом деле, беситься? Ну, приехал князь, ну, морочит Настьке голову словами всякими… Да ведь она не дура-девчонка, на слова не купится, не побежит за ним, подол задравши.
Так, посидит, молодость вспомнит - всего и дел. Илья потёр кулаком лоб, вздохнул… и резко обернулся, услышав высокую ноту скрипки.
Гришка стоял за спиной матери, и лицо его было совсем взрослым, серьёзным. Глядя куда-то поверх голов цыган, он касался смычком струн, и казалось, будто грустная мелодия сама собой рождается прямо из воздуха.
Вскоре к скрипке присоединились мягкие гитарные переборы, и Илья, вздохнув, понял, что Настька вспомнила-таки аккомпанемент. Короткий аккорд, пауза - и голос:
Снова слышу голос твой, слышу - и бледнею.Расставался, как с душой, с красотой твоею.Если б муки эти знал, чуял спозаранку, –Не любил бы, не ласкал смуглую цыганку.
Краем глаза Илья заметил какое-то движение у двери. Он повернул голову и увидел Маргитку, заглядывающую в комнату из сеней. Поймав взгляд Ильи, она поманила его и тут же скрылась. Какое-то время Илья медлил, затем осмотрелся и, убедившись, что внимание цыган поглощено Настей и князем, не спеша вышел из комнаты.
В сенях было темным-темно.
– Чяёри, где ты?
– Здесь, на сундуке.
– Что случилось? Зачем? Народу полон дом. - Илья на ощупь нашёл руку Маргитки, притянул её к себе. - Ты дрожишь вся, что с тобой?
Маргитка вырвала руку. Отрывисто спросила:
– Ну, что, - видал?
– Что? - растерялся он.
– Настьку свою! Крокодилицу свою! И этого гаджа! Видал? Понравилось?!
Вот и попробуй мне теперь голову дурить, как она тебе верной семнадцать лет была. Ни за что не поверю!
– Не верь, коль не хочешь, - мрачно сказал Илья. - Не твоё это дело.
– Ах, не моё?! - взвилась она. - Илья, да ты ослеп, что ли? Ты посмотри на свою Настьку - она же засветилась вся, как князя увидала! Всякий стыд потеряла, прямо на лестнице на шею ему кинулась, а сама старуха давно!
– Чяёри…
– Ну, давай, давай, дожидайся! - продолжала бушевать Маргитка. - Жди, пока она тебя на всю Москву опозорит! Дэвлалэ, где ж ты свой ум похоронил, морэ?! Да ты подумай, что делать-то будешь, если Настька твоя с князем пойдёт?
– Да ничего не буду делать, - через силу ухмыльнулся Илья. - С тобой в Сибирь уеду.
Он сказал это в шутку и никак не ждал, что Маргитка вдруг всплеснет руками и кинется ему на шею, чуть не задушив:
– Господи, Илья… Милый мой, золотой мой… Ты сам сказал, ты сам, не я…
Илья, надо ехать нам… Пойми, надо ехать, ждать нельзя…
– Ку… куда?
– Ты же сам сказал - в Сибирь! Или в Крым! Или в Бессарабию, в степи табунные! А хочешь - веди меня в свой табор! Илья, едем, прошу тебя, прямо сейчас едем! Никто и не хватится! За Настьку не бойся, она одна не останется, князь подберёт, она ещё счастливой будет, а мы… Илья, не могу я больше так, пора ехать, я же… мне…
"А может, и правда?" - отчаянно подумал Илья, прижимая Маргитку к себе и зарываясь лицом в её волосы. Может, и давно надо было сделать это, а не тянуть мерина за хвост невесть зачем. Нужен он разве Настьке? Нет. Пропадёт она без него? Никогда. Несчастной будет? Да князь не даст… А дети? Дети взрослые давно. Так чего же он, дурак, дожидается? И боится чего?
– Едем, Илья? - плача у него на плече, спросила Маргитка.
– Едем, чяёри! - вырвалось вдруг у него. - Едем… – Сейчас, прямо сейчас! Илья, брильянтовый, никак ждать нельзя! Я тебе просто говорить не хотела, а я ведь уже третий месяц как… - Она запнулась.
– Что "третий месяц"? - не понял он.
– Я, Илья…
Внезапно совсем рядом прозвучал отчётливый вздох. Маргитка с тихим "ах" отпрянула от Ильи, закрыла лицо руками. Он отодвинул её. Медленно повернулся. Увидел открытую дверь, полосу света, падающую из зала в сени.
И стоящую в этой полосе Дашку.
Маргитка не выдержала первая. Тихо взвизгнув, она оттолкнула Илью, спрыгнула с сундука и бросилась в темноту. Хлопнули одна за другой несколько дверей, последняя - уже наверху, и опять наступила тишина. Из зала доносились звуки скрипки и гитары, Настин голос. Илья остался стоять где стоял, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляда от лица дочери.
Дашка медленно пошла через сени. Пошарив ладонями по двери, она отворила её, на миг впустив в сени сырость и шум дождя, и вышла на двор.
Дверь за ней захлопнулась.
Илья сам не знал, сколько времени он просидел на сундуке, сгорбившись и уткнувшись лбом в кулаки. Сначала он пытался соображать, что теперь будет и что ему делать, но потом бросил: делать было нечего. "Что ж ты, господи… Зачем же ты Дашку… лучше бы уж Настьку прислал…" Господи, как всегда, не ответил. Глядя в темноту и слушая звуки весёлого вальса, доносившиеся теперь из залы, Илья подумал о том, что Дашка никому ничего не скажет. Даже словом не обмолвится - уж ему ли не знать своей дочери? Тем более что и не видела, слава богу, ничего, только слышала… Хотя ведь и этого хватит! Жить-то теперь как? Через неделю её замуж выдавать, за руку выводить к жениху… Как? После такого-то? Господи, сукин ты сын, да почему же Дашка? Почему она? Что ему делать теперь?
Внезапно Илья вспомнил о том, что дочь ушла туда, на тёмную улицу, и бродит под ледяным дождём уже невесть сколько времени. С минуту он собирался с духом. Затем вздохнул, поднялся и, провожаемый вальсом из залы, вышел за порог.
Дашка не ушла далеко. Илья увидел её стоящую в круге тусклого света под единственным на всю Живодёрку фонарём. Илья подошёл, ступая по лужам, остановился рядом. Дашка, казалось, не услышала его шагов. Глаза её смотрели в темноту, губы что-то шептали. По лицу, по слипшимся волосам, по облепившей плечи шали стекала вода. Илья осторожно коснулся её плеча.
– Пойдём домой, Дашка. Пожалуйста, пойдём.
Дашка не ответила, не обернулась. Лицо её болезненно сморщилось, когда Илья взял её на руки. Прижав дочь к себе, он почувствовал, что и шаль, и платье её мокры насквозь, а сама Дашка дрожит с головы до ног. Илья молча, торопливо понёс её к дому.
