Адам подошел и сел рядом с Ниной.
— Привет, — сказали они друг другу.
— Милый, — сказала Нина, — посмотри на нового поклонника Мэри Маус.
Адам посмотрел и увидел, что Мэри сидит с магараджей Поккапорским.
— Прелестная парочка, — сказал он.
— Мне так скучно, — сказала Нина.
Мистер Бенфлит, тоже бывший в числе приглашенных, разговаривал с двумя поэтами. Они говорили:
— …и я написал Уильяму, что я этой рецензии не писал, но что Тони прочел ее мне по телефону, прежде чем отправить, только мне в это время ужасно хотелось спать. Я решил, что лучше сказать ему правду, потому что он все равно узнал бы от Тони. Я только сказал, что не советую ее печатать, так же как Уильяму с самого начала не советовал печатать книгу. Ну а Тони позвонил Майклу и сказал ему, что я сказал, что Уильям думает, что рецензию написал Майкл в отместку за ту рецензию, что я дал на книгу Майкла год назад, хотя на самом-то деле Тони сам и написал ее…
— Сочувствую, — сказал мистер Бенфлит.
— …но даже если бы ее написал я, разве это давало бы Майклу основание говорить, что я украл у Уильяма пять фунтов?
— Разумеется, нет, — сказал мистер Бенфлит. — Сочувствую.
— Они просто не джентльмены, ни тот, ни другой. В этом все дело, только теперь как-то не принято на это ссылаться.
Мистер Бенфлит покачал головой печально и понимающе.
Тут миссис Оранг встала и приготовилась говорить. Зал притих — тишина, начавшись в задних рядах, волной прокатилась вперед по золоченым стульям, и несколько секунд был слышен только голос миссис Блекуотер, очень внятно излагающий какие-то подробности из прошлого леди Метроленд. Потом она тоже умолкла, и миссис Оранг начала свою знаменитую речь о надежде.
— Братья и сестры! — произнесла она хриплым, волнующим голосом. Потом сделала паузу и обвела ряды золоченых стульев глазами, чью магнетическую силу испытали на себе три континента. (Это было одной из ее любимых прелюдий.)
— Вы только оглянитесь на себя! — сказала она. Слушателей, как по волшебству, охватило покаянное беспокойство. Миссис Пэнраст заерзала на стуле: неужели эта глупышка проболталась?
— Деточка, — прошептала мисс Рансибл, — у меня нос не перепудрен?
Нина вспомнила, что некогда, всего двадцать четыре часа назад, была влюблена. Мистер Бенфлит подумал, что следовало поставить в договоре не пять, а три процента, начиная с десяти тысяч. У «незваных» мелькнула мысль, что лучше было бы, пожалуй, остаться дома. (Однажды в Канзас-Сити миссис Оранг вообще не пошла дальше этих вступительных слов: они вызвали такой взрыв эмоций, что все стулья в зале были изломаны в щепки. Как раз там в число ангелов вступила Кротость.) Леди Троббинг много чего вспомнила из собственной жизни… В каждом сердце нашлось, о чем поскорбеть.
— Опять она их заарканила, — шепнула Снятая Тревога. — Прямо двойной петлей.
Лорд Вэнбру юркнул к телефону передать в редакцию парочку хлестких абзацев на тему о фешенебельном благочестии.
Мисс Маус уронила две слезинки и потянулась к темной, унизанной кольцами руке магараджи.
Но внезапно в этой насыщенной самобичеванием тишине прозвучал органный глас самой Англии, охотничий покрик Старого режима. Леди Периметр проговорила громко и неодобрительно:
— Бывают же такие нахалки!
Адам, Нина и мисс Рансибл чуть не поперхнулись от смеха, а Марго Метроленд впервые за все свои вечера порадовалась, что ее почетную гостью ждет провал. В общем, минута получилась неловкая.
В кабинете отец Ротшильд и мистер Фрабник с упоением плели нити заговора. Лорд Метроленд курил сигару и спрашивал себя, удобно ли будет сейчас уйти. Ему хотелось послушать миссис Оранг и еще разок взглянуть на этих ангелов. Там была одна рыженькая… К тому же все эти интриги и международная политика никогда его не интересовали. В свое время, будучи членом палаты общин, он любил хорошие перепалки и до сих пор с легкой грустью вспоминал те неистовые состязания в притворстве, что помогли ему подняться до нынешнего высокого положения. И теперь еще, когда на обсуждении стоял какой-нибудь простой, всем понятный вопрос, вроде народного искусства или заработной платы беднякам, он не прочь был произнести возвышенную речь в палате лордов. Ну а к таким вот вещам у него душа не лежала.
Неожиданно отец Ротшильд выключил свет.
— Кто-то идет по коридору, — сказал он. — Прячьтесь за портьеры, быстро.
— Право же, Ротшильд… — начал мистер Фрабник.
— Послушайте… — сказал лорд Метроленд.
— Быстро, — повторил отец Ротшильд.
Государственные мужи попрятались. Лорд Метроленд, не переставая курить, откинул голову, и сигара встала торчком. Они услышали, как дверь открылась. Щелкнул выключатель. Чиркнула спичка. Потом еле слышно звякнул телефон — кто-то поднял трубку.
— Центральная десять тысяч, — сказал приглушенный голос.
— Пора, — сказал отец Ротшильд и выступил из-за портьеры. С телефонной трубкой в руке и зажженной сигарой из запасов лорда Метроленда у стола стоял бородатый незнакомец, возбудивший его подозрения.
— А-а, здравствуйте, — заговорил он, — я не знал, что вы здесь. Хотел сказать два слова по телефону. Прошу прощения. Не буду вам мешать. Очень веселый вечер, не правда ли? Всего хорошего.
— Ни с места, — сказал отец Ротшильд. — И сейчас же снимите бороду.
— Вот еще, — сердито возразил незнакомец. — Нечего мной командовать, точно я какой-нибудь ваш служка… старый вы сводник.
— Снимите бороду, — сказал отец Ротшильд.
— Снимите бороду, — сказали лорд Метроленд и мистер Фрабник, внезапно появляясь из-за портьер.
Столь дружного натиска Церкви и Государства, притом после целого вечера сплошных неудобств, Саймон не выдержал.
— Ну хорошо, хорошо, — сказал он, — если вам так уж приспичило… только это очень больно, ее бы нужно отмочить горячей водой… уф!
Он подергал черные завитки, и понемногу они поддались.
— Вот, пожалуйста, — сказал он. — А теперь советую, заставьте леди Троббинг снять парик… Работать так работать, чего уж там.
— Я, видимо, переоценил серьезность обстановки, — сказал отец Ротшильд.
— Да кто это, в конце концов? — вопросил мистер Фрабник. — Куда делись мои детективы? Что это все значит?
— Это, — с горечью произнес отец Ротшильд, — это мистер Таратор.
— Никогда о таком не слышал… По-моему, такого и нет в природе. Мистер Таратор, скажи на милость… вы заставляете нас прятаться за портьерой, потом уверяете нас, что какого-то молодого человека с накладной бородой зовут Таратор… Право же, Ротшильд…
— Лорд Балкэрн, — сказал лорд Метроленд, — будьте добры немедленно покинуть мой дом.
— Так как же зовут этого молодого человека, Таратор или нет?… Честное слово, вы все с ума посходили.
— Да, я уйду, — сказал Саймон. — Не воображали же вы, что я вернусь в зал в таком виде? — И правда, лицо его с приставшими к подбородку и щекам кустиками черных волос выглядело по меньшей мере странно.
— Лорд Мономарк сегодня здесь, я не премину поставить его в известность о вашем поведении…
— Он пишет в газетах, — попробовал отец Ротшильд объяснить премьер-министру.
— Я тоже, черт возьми, пишу в газетах, но я не ношу фальшивую бороду и не называю себя Таратором… Я просто не понимаю, что произошло… где мои детективы?… Кто мне наконец объяснит? Вы обращаетесь со мной, как с ребенком, — сказал он. Вот так же бывало на заседаниях кабинета, когда все они толковали о чем-то, чего он не понимал, а на него не обращали внимания.
Отец Ротшильд увел его и с чуть ли не унизительным терпением и тактом попытался открыть ему глаза на некоторые сложности, с коими сопряжена в наши дни работа газетчика.
— Не верю ни единому слову, — твердил премьер-министр. — Все это несерьезно. Вы чего-то недоговариваете. Таратор, скажи на милость!
Саймону Балкэрну вручили его шляпу и пальто и проводили его до порога. Толпа у подъезда рассеялась. Дождь все шел. Саймон зашагал домой, в свою квартирку на Бурдон-стрит. Дождь затекал ему за воротник, смыл с его лица еще несколько черных прядок.
Перед дверью его дома мыли машину; он пробрался между машиной и помойкой, открыл дверь своим ключом и поднялся к себе. Квартира его была как ресторан «Chez Espinosa» — сплошь клеенка и лаликовское стекло; еще несколько довольно смелых фотографий работы Дэвида Леннокса, граммофон (купленный в рассрочку) и великое множество пригласительных карточек на камине. Купальное полотенце лежало на кровати, где он его бросил перед уходом.
Саймон прошел в кухню, отколол кусочек льда из холодильника. Потом приготовил себе коктейль. Потом подсел к телефону.
— Центральная десять тысяч, — сказал он. — Миссис Брэйс, пожалуйста… Алло, говорит Балкэрн.
