Киму Александровичу Демину
Было то у самого Китая,В деревушке на краю болота.Жил старик, болезнями страдая,А поддаться смерти неохота.И узнал он об одном лекарстве:Рассказали старцу в утешенье,Будто есть в Китайском государствеКорень Жизни — от всего спасенье;Будто, кто попробует женьшеня,Снова станет крепким и здоровым.Так сказали старцу в утешенье,Чтобы обнадежить добрым словом.
А старик-то взял да и поверил,Что пройдет теперь его кручина.Открывает он у хаты двериИ зовет единственного сына,И кричит ему еще с порога.Чтоб, к отцу имея уваженье,Отправлялся парень в путь-дорогуИ не возвращался без женьшеня.
Смирен сын был и отцу покорен.Повела его судьбина злая,И пошел искать он этот корень,Никаких путей к нему не зная.По горам бродил он и по скалам,Ночью наземь голову склоняя,И с утра опять его искал он,Приказанье свято выполняя,По лесам плутал на лисьих тропках…Стал уж непохож на человека —И нашел женьшень в маньчжурских сопкахРовно через половину века.
И вернулся он к себе в деревню,Одичавший, грязный и лохматый,Видит — вдвое выросли деревья,Что склонялись над отцовской хатой.Только хаты нету и в помине,Лишь одна труба торчит уныло,А отец зарыт в песке и глине,И заброшена его могила.
«Самому-то семь десятков с лишним, —Так он думать думу начинает, —Что уж вспоминать тут о давнишнем,Все равно отец и не узнает.Для чего лежать мне без движеньяРядом с ним под камнем надмогильным?Дай-ка сам попробую женьшеня,Снова буду молодым и сильным».
А кругом пустынно все и глухо,Не узнать совсем родного края,Нищета везде и голодухаПод проклятым игом самурая.До того уже дошло на свете,Что не слышно смеха молодежи,И, в морщинах, маленькие детиНа печальных стариков похожи.
«Нет, — старик подумал, — погляжу я,Не найти покоя мне в отчизне,Если, проклиная власть чужую,Молодость и та не рада жизни.Лучше покорюсь своей я долеИ умру в назначенные сроки,Чем в японском рабстве и неволеБуду жить, как нищий у дороги».
Лег старик на землю, где когда-тоСтарая его стояла хата,И уснул, склонившись головою,Под небесной крышей голубою.
Он проснулся в страхе и смятенье,Потому что гром гремел могучий,Содрогались камни и растенья,А на небе — ни единой тучи.Много повидал он в годы странствий:Слышал грохот горного обвала,В бурю плавал на морском пространстве —Но такого в мире не бывало.Он стоял один, бледнея ликом,А потом пришли к нему соседиРассказать о празднике великом,О еще не слыханной победе.
То не гром небесный волей богаНад землею прогремел корейской —То пришла советская подмогаСилою своей красноармейской.Это пушки русские гремели,Танки по дорогам грохотали,Сосчитать их люди не сумелиИ не смогут, хоть бы год считали.И уж вся стальная эта силаТак японцев начисто косила,Так уж била их и добивала,Что теперь — их будто не бывало.
Как бывает после дней ненастья,Все светлее стало и моложе,И старик был рад людскому счастью,Своему он радовался тоже.Будто выиграл и он сраженьеСо своею горькою судьбоюИ к нему, подвластная женьшеню,Молодость придет сама собою.И о жизни думал в этот миг он,О ее таинственном бессмертьи,Думал он о зле ее великомИ ее великом милосердьи.
Долго он сидел, душою светел,И, склоняя старческое тело,Погруженный в думы, не заметил,Как вокруг все странно опустело.А когда глаза свои он поднял,Видит — что-то в мире изменилось,Будто здесь, где праздник был сегодня,Горе непонятное случилось.И побрел он пыльною тропоюИ дошел до хаты, где стоялиЛюди неподвижною толпоюВ молчаливой скорби и печали.
И сказали старику соседи,Что деревня горестью объята,Что нашли сегодня на рассветеРаненого русского солдата.Принесли его недавно в хату,Он лежит без памяти в постели,Шевельнуться не дают солдатуДесять ран на богатырском теле.Две старухи, что лечить умеют,Непрерывно там колдуют вместе,И крестьяне разойтись не смеют:Ждут плохой или хорошей вести.
И одна старуха вышла вскоре,Поглядела, полная печали,Молча поглядела, но о гореГромче слов глаза ее кричали.И все те, кто глянул в очи эти,Вздрогнули от боли и кручины,Женщины заплакали и дети,И не скрыли слез своих мужчины.И они в душевном потрясеньеДруг у друга спрашивали снова:Где найти им средство для спасеньяРусского солдата молодого?
И тогда перед толпою скорбной,Смолкнувшей, как поле после боя,Вышел старец, странствиями сгорбленИ сказал, что он спасет героя. —Люди добрые, — сказал он, — верьтеСтарику, чей век почти уж прожит,Потому что перед ликом смертиЧеловек не лжет и лгать не может.
И крестьяне расступились, веря,Что, быть может, совершится чудо,И старик вошел, согнувшись, в двери,И не скоро вышел он оттуда.И молились все молитвой древней,Чтоб судьба сменила гнев на милость,И всю ночь никто не спал в деревне,И всю ночь толпа не расходилась.
А когда на облачной дорогеВстал рассвет, по-летнему спокоен,Появился старец на пороге,И за старцем следом — русский воин.И друг другу протянули руки,И друг друга обняли за плечи,Словно после долгих лет разлукиДолгожданной радовались встрече.
И сказал старик притихшим людям: —Дорогие земляки и братья,Мы о многом говорить не будем.А немногое хочу сказать я.Половину века на чужбине,Своему родителю покорен,Я искал знакомый мне отнынеКорень Жизни — драгоценный корень.Почему же, старый и согбенный,Я, вернувшись к отческому дому,Отдал этот корень драгоценныйРусскому солдату молодому?
Потому что он в минуты этиНаучил нас всех, живущих вместе,Чтобы мы не думали на светеО себе лишь и своем семействе.Одному себе хотел добра я —Он его хотел всему народуИ, от ран кровавых умирая,Умирал за общую свободу.Жизнь хотел от старости спасти я —Он спасал нам сотни тысяч жизней,Ибо так велит его Россия,Та страна, что нету бескорыстней.И отныне мы в своей отчизнеНикогда, корейцы, не забудем,Что несет Россия Корень ЖизниВсем простым и угнетенным людям. _______
Было то у самого Китая,В деревушке на краю болота.Может, повесть эта небольшаяНе доскажет нужного чего-то.Но устами старика седого,Душу нам своею правдой грея,Говорила праведное словоВся освобожденная Корея.Ибо здесь отныне и навечноНет того, что было б больше святоМаленькой звезды пятиконечнойНа фуражке русского солдата.
1949
Танец
Позабыв о праздничном собранье,Словно старый счет сводя с судьбой,Танцевала женщина в Пхеньяне,Никого не видя пред собой.
Древние там пели инструменты.Голосами тонкими звеня,И мелькали и кружились лентыВ полосе печального огня.
И, одной тревогою объятый,Не дышал битком набитый зал,Где сидели русские солдатыМеж друзей — корейских партизан.
И как будто видели темницуЧерез дальний времени туман,Где скорбит Корея и томитсяВместе с милой девушкой Чун Ян.
Кто учил актрису? Может, горы,Горестный встречавшие восход?Может быть, бродячие актеры,Помнившие старый танец тот?
Может быть, на свадьбе деревенской,В хате, скрытой от японских глаз,Видела актриса танец женскийИ душа от боли извелась?
И она в горах родного края,Где неволи властвовала мгла.По частицам танец собирая,Как бы вновь создать его смогла.
И теперь, обретшая свободу,Страстью окрыляя мастерство.Возвращала своему народуСтарое сокровище его.
1949
