За окнами эти женщины были похожи на рыб в аквариуме. Они делали призывные знаки прохожим — по улице и в ту, и в другую сторону шли только мужчины, останавливались, разглядывали товар, и то один, то другой вдруг ныряли в мгновенно распахивающуюся и тут же закрывающуюся дверь. И окно рядом с дверью гасло, а изнутри дома слышалась музыка, чаще сентиментальная, по-видимому, там включали магнитофон…
Женщины были и молодые, и пожившие, блондинки и брюнетки — на любой вкус. Одни ели конфеты или пирожные, другие пили, третьи раздевались или одевались, но все происходило деловито, трезво, и тем более страшным казался Лидумсу этот странный парад манекенов.
Малый Джон провел своего спутника по одной стороне улицы до самого конца ее, где открывалась новая маленькая площадь, тоже залитая безразличным светом реклам и витрин. Тут он остановился, спросил:
— Ну как, нравится?
— Нет! — Лидумс отрицательно покачал головой. Но, не желая обижать спутника, пояснил: — У нас эти жрицы любви тоже занимали несколько улиц, Рига ведь портовый город, но меня они никогда не привлекали.
— А я думал, что все художники любят богему… — разочарованно протянул Малый Джон.
— Я совсем не хочу лишать вас удовольствия и буду сопровождать куда угодно, только уж извините, если воздержусь от некоторых развлечений.
— Я так и знал, что вы, Казимир, свой парень! — обрадовался Джон и, подхватив Лидумса под руку, перевел на другую сторону улицы.
Их странное несоответствие: белокурый гигант в шляпе и маленький простоволосый Джон — вызывало улыбки женщин за окнами. Они простирали к ним руки, манили их, смеясь, но Малый Джон упрямо шел дальше. Наконец он остановился, отыскал кнопку звонка и позвонил в дверь рядом с широким, почти квадратным окном, за которым какая-то красавица в одном белье натягивала на длинную ногу черный чулок.
Дверь отворила высокая полная женщина лет сорока или больше. Увидев Джона, она обрадованно улыбнулась, протянула руку и похлопала его по щеке:
— Опять здесь, мой мальчик?
— Да, на несколько дней!
Она приняла от них пальто, шляпу Лидумса и провела в крохотную гостиную, из которой три двери вели в другие комнаты, спальни, как догадался Лидумс, и в «витрину» с квадратным окном. Женщину он правильно посчитал за «хозяйку заведения»: она была несколько старовата, чтобы зазывать гостей. Каково же было удивление, когда он понял, что это и есть возлюбленная Джона!
Однако «возлюбленная» отнюдь не забывала о деловой стороне в своих отношениях с Джоном. Ее первые слова были:
— Деньги вперед, мой мальчик!
Джон вытащил бумажник и отсчитал пятьдесят марок. Лидумс видел, как жадно хозяйка разглядывала толстую пачку, от которой Джон отделял кредитки. Но она тут же принялась накрывать на стол, крикнула в сторону комнаты-витрины: «Эмма!» — и красивая женщина в пеньюаре вошла к ним.
Джон представил им своего друга — мистера Казимира, старшая назвала себя Эльзой, все заговорили по-немецки, так что Лидумсу пришлось сознательно коверкать язык, чтобы сойти за англичанина хотя бы по акценту. Но так как их «друг» был действительно англичанином, то и Лидумс сошел за англичанина, а за хорошее знание немецкого его даже похвалили.
Пиршество сразу начинало принимать угрожающие размеры. Вместо одной бутылки «корна», о которой, как помнил Лидумс, договаривался его спутник, на столе появились сразу три, кроме того, для дам бутылка мозельского и бутылка шампанского, хотя дамы тоже предпочитали «корн», затем бутылки кока-колы, соки, какие-то консервы, — одним словом, Джон загулял.
Пить он явно не умел, а может, хотел просто похвалиться перед своей знакомой и Лидумсом, потому что выпил сразу несколько рюмок водки, затем стакан мозельского — за возвращение к Эльзе, бокал шампанского и через полчаса был уже пьян. А пьяный оказался задиристым, несговорчивым, и Лидумс понял: придется его оставить…
Впрочем, Джон, сообразив, что ни Эмма, ни Эльза не привлекают его спутника, пробормотал, что Казимир может убираться к черту, и настойчиво потянул Эльзу во внутренние комнаты. Лидумс попрощался, напомнил, что к трем утра вернется за Джоном, и ушел из этого «чайного домика», устроенного на такой истинно немецкий лад.
До вокзала было не больше километра, и Лидумс прошелся по затихающему городу. Толпы на улицах поредели, но рестораны, кафе и танцевальные залы, бильярдные и кино работали с таким напряжением, как будто всем их посетителям оставалось прожить всего одну ночь.
На вокзале Лидумс узнал, что следующий поезд пойдет только через четыре часа — последний ночной перед утренними рабочими поездами. Ну что ж, он найдет чем занять это свободное время! В первый раз за все эти напряженные месяцы он оказался по-настоящему один — никто его тут не знает, никто не следит за ним.
В почтовом отделении вокзала он купил несколько открыток с видами Миндена, пожалел, что нет на этих открытках улицы Лох (вот бы посмеялся Будрис, получив такую открытку и просмотрев путеводитель по Миндену!), но и открытки со старинной ратушей и не менее старым костелом тоже сойдут, друзья поймут, что он находился не так уже далеко от них, в центре Федеративной Республики Германии. Устроившись поудобнее, он написал несколько открыток, вписал в каждую по одной-две условные фразы. Открытки получились вполне милые, невинные.
Из расписания он выяснил, что скоро пройдет поезд в Восточную Германию. Этого поезда он и дождался, а потом бросил в щель почтового вагона свои сообщения и снова пошел в город.
За час до отхода ночного поезда он снова был у домика с квадратным окном. Теперь окно было не освещено, но даже с улицы слышался шум продолжающейся попойки.
Лидумс позвонил. Дверь открыла Эмма. Она была сильно пьяна, но на ногах держалась твердо.
— А, это вы! — равнодушно сказала она. — Пойдете ко мне?
— Нет, я за приятелем.
— Ну и хорошо, а то он так разошелся, что мы с Эльзой не знаем, как его выставить. Соседи сверху могут позвонить в полицию.
«Этого еще не хватало!» — подумал Лидумс и прошел в гостиную, не снимая пальто. Число бутылок значительно увеличилось, почти все были пусты. Эльза, казавшаяся от пьяного утомления совсем старой, пыталась надеть на Джона его пиджак, а тот сопротивлялся, кричал, что желает еще вина и любви. Лидумс рывком поставил «друга» на ноги, женщины помогли одеть его и, подталкивая в спину, выпроводили из дома.
На улице Джон вырвался, но Лидумс уже не стеснялся: натер ему уши, чтобы хоть относительно привести в чувство, взял под руку и повел.
Джон попытался было сопротивляться и на вокзале, но скоро подали поезд, и Лидумс втолкнул пьяного в вагон. В Херфорде он взял такси и доставил Джона в отель.
Утром Джон пришел к нему в номер крайне расстроенный: у него пропали все деньги, выданные полковником на поездку.
— Съездите в Минден и потребуйте их у Эльзы! — посоветовал Лидумс — На билет у меня еще найдется сдача с той десятки.
— Так она и отдаст! — уныло сказал Джон. — Во-первых, она наверняка поделилась добычей с полицейским своего района. Во-вторых, полиции будет небезынтересно узнать, кто я такой. В-третьих, сегодня же к вечеру полицейская телеграмма будет лежать у Маккибина на столе…
— Да, вы, по-видимому, лучше знаете здешние порядки! — посочувствовал Лидумс. — Но все-таки пойдемте пока позавтракаем. Насколько я понял из лежащего на письменном столе проспекта отеля, стоимость завтрака входит в оплату номера?
— А на что мы станем обедать? — уныло спросил Джон.
Лидумс думал. Эта история ставила Джона в некоторую, пусть и неловкую, зависимость от спутника. Если сейчас помочь бедняге, он будет долго благодарен Лидумсу. Он взглянул на кольцо Норы, на свои золотые часы и медленно снял все это с руки:
— Хватит нам этого на первое время?
— Боже, что вы хотите сделать?
— Надеюсь, что мы избежим некоторых неприятностей, — ответил Лидумс. — Пойдемте поищем скупщика…
— У меня есть знакомый офицер в немецкой администрации, я позвоню ему, он одолжит мне сотню-другую…
— Это тоже можно сделать, тем более что я не представляю, сколько нам могут дать за часы и кольцо. Но сначала займемся продажей.
Какой-то букмекер, сидевший в лавочке под вывеской «Тото», вручил за часы Лидумса семьдесят марок, а за кольцо — сто девяносто. Лидумс поинтересовался: не может ли герр покупатель переправить в течение ближайших недели-двух кольцо в Лондон? Там Лидумс выкупит его за двойную цену.
— Вы с ума сошли! — проговорил Джон.
— Видите ли, милый Джон, о том, что у меня есть это кольцо, знают в отделе. Часы я могу потерять, а кольцо — довольно сложно. И потом на нем выгравированы инициалы…
Немец безразлично слушал их переговоры на английском, хотя Лидумс и подозревал, что он отлично понимает их. И действительно, немец позвонил кому-то по телефону, только потом спросил:
