- Майора Федотова!
Пока мы шли - привычный путь становился все короче по мере того, как я осваивал его за время пребывания здесь, - Николай успел вызвать наряд милиции и выслушать мой крайне лаконичный пересказ событий, разумеется, касающийся только церкви.
Ребята прихватили фонарики, и три ярких луча света скрестились сначала на поставленном у стены мужике, потом на другом, лежащем, из груди которого торчала рукоять ножа. Света было достаточно, так что я заметил, как Николай быстро взглянул на меня; остальные тоже не остались равнодушными. Особенно впечатлила всех смерть вертикального трупа (как пишут в протоколах "смерть трупа", мешая материальное состояние с потусторонним). Когда с чавкающим хлюпаньем мы отдирали его от штыря, тут же лакированно заблестевшего среди пыльных собратьев, утыкавших всю стену по периметру, один из парней не выдержал и с судорожным вздохом спросил:
- Как же это вы его?..
- Просто, - ухмыльнулся я. - Руками.
Они с непередаваемым выражением посмотрели на меня и засуетились, перетаскивая тело ближе ко второму мертвецу.
Хотя времени с того момента, как я прикончил обоих, прошло совсем мало, мне показалось - всему виной подвальная затхлость, а может, усталость, дающая простор впечатлительности, - что легкий дух мертвечины уже витал в воздухе.
Вскоре прибыли милицейские машины, неожиданно шикарные на мой взгляд: "Мерседес" и джип "Чирроки". Из "мерса" выполз молодой, но толстый как бочка майор. Он важно выслушал пояснения Николая и наконец резюмировал:
- Все ясно. Мы заберем их. Тела, думаю, вам не нужны? Завтра или послезавтра заеду, и кто-нибудь подпишет протокол.
Он ещё раз огляделся, вытащил пачку сигарет (мне сразу вновь нестерпимо захотелось курить) и предложил всем. Николай вытащил свои. Я взял у него. Мне не понравился, честно говоря, этот ожиревший майор, сразу же сменивший тон, когда с
официальной частью было покончено:
- Как поживает Михаил Семенович?
- Хорошо поживает, - кивнул Николай. - Он о вас помнит. Когда протокол завезете, мы решим, что и как.
Майор довольно хихикнул.
- Для Михаила Семеновича мы всегда готовы...
На что он был готов, не было уточнено. И так все было ясно.
- Николай! - сказал я, выдохнув дым в сторону майора. - Пойду спать. Устал.
- Иди, конечно. Мы сами тут управимся, - согласился он.
И я ушел.
По дороге к дому в той нетронутой тишине, которую хранила ночь (даже ветерок окончательно стих), я ощущал покой и радость. Непонятно почему сгинула усталость. И как же хорошо дышалось!
У входа в дом стоял книгочей, почтительно приоткрывший мне дверь. Я кивнул и на этот раз беспрепятственно, по пустынным, но все ещё ярко освещенным коридорам поднялся на третий этаж.
Дверь в мои, как говорили Курагин, апартаменты была незаперта. Но внутри на дверной ручке болтался ключ с брелоком. Я закрыл дверь на замок, включил свет, ещё раз оглядел гостиную. На журнальном столике в углу комнаты лежали блок сигарет, стационарная зажигалка в виде руки с факелом и стояла пепельница. Очень предусмотрительно. Я заглянул и в холодильник. Продуктов не было, если не считать пакетиков с орешками и прочей закусочной мелочью. Зато был полный набор бутылок, начиная с пива и кончая виски.
Я взял бутылку пива, поискал, чем открыть, но не нашел. Пришлось открывать о пробку другой бутылки.
Пива мне как раз и не хватало. Я вылакал всю бутылку. Стало ещё лучше. Пошел в ванную, разделся, пристроил кобуру с утерянным и вновь обретенным пистолетом на полочку под зеркалом. И полез под горячий душ.
Если у меня и оставались признаки усталости, то они были смыты горячими струями. Не одеваясь, я прошел в гостиную. На ходу вытершись, бросил полотенце в кресло. Со столика взял пачку "Мальборо". Достал сигарету, прикурил от казенно-литой
зажигалки и глубоко затянулся
Это ли не кайф! И все за один вечер!
Итак, что я имею?
Возможно, я закрепился на должности начальника службы безопасности в этом курагинском вертепе. Возможно, я одним махом заработал сто кусков "зеленых". А это уже греет. Какие ещё плюсы? Спас девчонку. Это тоже неплохо, если даже не учитывать лично меня касающиеся результаты.
Минусы тоже существуют. Во-первых, чем глубже я погружаюсь в это дворянско-банкирское хозяйство, тем меньше понимаю, откуда исходитреальная угроза семье Курагина. Вернее, угроза, надо понимать, присутствует везде. Взять одну крепостную деревню! На месте этих крепостных я бы затаил лютую ненависть к хозяину. Впрочем, люди на земле разные. Во-вторых, по большому счету, угроза может исходить от каждого из Курагиных в отдельности. Все они любят Ирину - это несомненно, но разве любовь сильнее ненависти? Совершенно не удивился бы, если бы Ирину использовал в качестве разменной монеты даже и сам Курагин. Слабое место здесь в том, что мои
умозаключения строятся на чужих рассказах, а не на собственных наблюдениях.
Я подошел к холодильнику, открыл дверцу, подумал и извлек бутылку джина и банку с тоником. Глазами пошарил по комнате и нашел собрание различного рода сосудов для питья в стеклянном подобии буфета. Выбрал стакан, плеснул джина и долил доверху тоником. После душа да для поднятия тонуса - это самое лучшее и самое легкое пойло.
Но я отвлекся. Итак, самый выпуклый подозреваемый (если продолжать семейную линию) - Иван, потому что он якобы точно ненавидит Григория как любимчика и мужа прелестной Ирины. Ненавидит и своего отца, отодвинувшего его, Ивана, на второй план. Григорий скорее всего жертва. Его пока не будем учитывать. Есть ещё сам Курагин. Этот тоже как-то слишком пылко любит свою невестку.
Еще этот племянничек-наркоман, изгнанный из общего рая на периферию, где он, правда, совсем не теряется, а живет как свинья, то есть в полное свое удовольствие.
От джина с тоником в голове у меня посветлело, но эта ясность вдруг родила мысль неожиданно трезвую: а не пойти ли мне почивать? Утро вечера, как говорят, мудренее.
На стеклянном буфете стоял электронный будильник в виде башни или спутника со шлейфом. Громко тикала секундная стрелка. Я поставил звонок на семь часов утра, захватил свой недопитый стакан и, как был голый (в зубах дымящаяся сигарета), открыл дверь спальни и вошел в темноту.
На самом деле здесь было совсем не темно, потому что шторы были раздвинуты и месяц продолжал светить. Поставив будильник на тумбочку у кровати, я подошел к окну, нашарил задвижку, распахнул створки и так застыл на пару мгновений, неожиданно пораженный красотой открывающегося из окна вида: подстриженные в виде зверей и птиц кусты, неровные зубья темнеющего леса вдали... бледное, млечно-зеркальное и молчаливое озеро, церквушка, возле которой видна какая-то мотыльковая суета (еще не закончили работу опера), и луковичный купол, словно пытающийся
возне тись в синюю черноту неба с тихо плывущим облаком, везде белым, а возле
невысокой луны голубым...
Тут мое восторженное настроение, навеянное, разумеется, выпитым за вечер спиртным, было неожиданно нарушено. Позади меня раздался мелодичный женский голос:
- Голый ты мне больше нравишься. Геракл... нет, Аполлон. Точно, Аполлон.
И Катенька (это была, конечно, она) торжествующе засмеялась, отчего её дивные холмики грудей затрепетали под лунными лучами.
"Почему бы и нет? - подумал я. - По большому счету, после того, как меня вынудили уйти из органов, во мне что-то сломалось... А может быть, появилось? Свобода?..."
Я едва успел поставить стакан и бросить в окно сигарету - светлячок полетел! - как тут же оказался в постели. Нас обоих захлестнула страсть. Катенька была вся мягкая и по-звериному гибкая, она мгновенно завела меня так, что, когда наконец мы стали засыпать, я, прислушиваясь к бешеным ударам своего сердца, порадовался, что все ещё жив.
ГЛАВА 11
ДОЛЛАРЫ ПРИЯТНО ДЕРЖАТЬ В РУКАХ
Катеньку не разбудил тонкий зуммер будильника. Я осторожно освободился от её сонных, но цепких объятий, нажал кнопку выключения, чтобы прервать трезвон, и поправил на ней одеяло.
В голове продолжало звенеть, и страшно хотелось опохмелиться. Тряхнув головой, я пошел в ванную комнату. Там же в шкафчике выбрал купальный халат самого большого размера, но все равно руки у меня торчали из рукавов, словно у неухоженного подростка.
Мой костюм пришел в некоторую негодность. Его следовало отдать в чистку и хорошенько прогладить. У себя в сумке я отыскал джинсы и рубашку. Подумал и взял блокнот для записей. Терпеть не могу ходить безоружным, но в рубашке, без пиджака с пистолетом в наплечной кобуре естественно чувствуешь себя лишь среди своих... которые уже не мои, отметил я. Пистолет я оставил в сумке, а сумку задвинул поглубже в шкаф.
Зашел в спальню и некоторое время смотрел на безмятежно спящую Катеньку. "Устала", - подумал я и ухмыльнулся. Решил не будить. Если что, сама сориентируется: она здесь дома.
