<Совсем другое лицо, - подумал Шелленберг, - вчера он был человеком, а сейчас он слепок с самого себя>.
Передав Шелленбергу папки с материалами из Стокгольма и Парижа, обсудив шифровки, поступившие за ночь из Чехословакии, он в конце беседы как бы между прочим сказал:
- А теперь о мелочах... Отправьте тройку верных людей в Бургос и организуйте поездку на фронт для Пальма вместе с парой итальянцев или испанцев - кого не жаль. И пусть на передовой наши люди ликвидируют их: если мы уберем одного Пальма - это может вызвать ненужные сплетни, а так на войне, как на войне. Это он раскрыл фирму Вельтена, больше некому. Играть с ним сейчас опасно, опять-таки война есть война. Когда нет доказательств, верных, как аксиома, подозрительного человека, который может серьезно мешать, надо убирать; это единственно разумный путь в дни, когда предстоят новые битвы.
- Хорошо. Я сейчас же радирую Лерсту.
- Не надо. Он пытается вербовать латыша, пусть себе... Это надо сделать тихо и спокойно, чтобы не сталкивать лбами Франко с Европой, сейчас это нецелесообразно.
...Газеты Бургоса вышли с большими красными шапками: <Варварство Мадрида продолжается. Вчера под Уэской, в горах, бандиты обстреляли машину военных корреспондентов. Мигель Фернандес Паселья из <Нуэво Диарио> и Викторио Лучиано из <Пополо дель Италиа> убиты; латышский корреспондент Ян Пальма, сотрудничающий в британской прессе, тяжело ранен. Попирая все и всяческие нормы международного права, красные обстреливают госпитали, машины журналистов, мирные селения. Гнев испанского народа обрушится карающим мечом на кремлевских марионеток, засевших в Мадриде и Барселоне>.
Бургос, 1938, 6 августа, 17 час. 09 мин. __________________________________________________________________________
Штирлиц продолжал бушевать. Он не лез с кулаками на Пальма. Он умел бушевать иначе - отходил к окну, сцеплял пальцы за спиной и, переступая с мысков на пятки, вколачивал фразы, словно гвозди:
- Вы сказали, Пальма, что это именно наши люди хотели вас угрохать под Уэской. Вы утверждаете, что в вас стреляли не красные, а коричневые то есть мы. Почему же вы остались после ранения здесь? Почему вы не уехали в свою родную Ригу? Или, на худой конец, в любимый вами Лондон?
- Я остался потому, что во мне до сих пор живут сомнения, Штирлиц. Окончательные решения я принимаю, лишь когда сомнениям места не остается. Тогда я принимаю единственное решение. Если в меня, друга Германии, стреляют немцы, значит, что-то случилось; значит, враги пытаются нас поссорить, мягко говоря.
- Какие враги?! - крикнул Хаген и осекся, потому что Штирлиц повернулся и отошел от окна. - Какие враги, господин Пальма? - повторил он тихо.
- Наши с вами, - ответил Пальма. - Наши общие враги...
Штирлиц снова включил лампу и направил яркий свет в лицо Яну.
- Хорошо... Поговорим о наших общих врагах...
Лондон, 1937, октябрь __________________________________________________________________________
Узнав о ранении Яна, Мэри Пейдж приехала в посольство Латвии - за десять минут до того, как клерки закончили свой рабочий день. Сначала швейцар учтиво объяснял этой красивой женщине, что посещение посольства в столь поздний час нецелесообразно, но потом, видя, что все разговоры бесполезны, соединил даму с советником Петерисом, который немедленно согласился принять ее.
- Вы уже знаете? - спросила Мэри.
- Да.
- Вы можете помочь мне получить испанскую визу сегодня же?
- Нет.
- Что говорят врачи?
- Врачи пока молчат. Это же ранение в голову...
- Вы думаете...
- Я думаю, что Ян пролил кровь не на той стороне и не за то дело.
- По-вашему, было бы лучше проливать кровь на стороне красных?
- А подыхать за фашистов?
- Сейчас я не сужу, когда, на чьей стороне и почему он пролил свою кровь, Петерис. Я сейчас просто жалею кровь - его кровь, понимаете? Вы же его друг...
- Мы были друзьями, Мэри. Так вернее. Как мне это ни обидно. Что вы собираетесь делать в Испании?
- Вы задаете дикие вопросы. Я собираюсь быть с ним. Просто-напросто.
- Простите, но меня спросят в испанском консульстве - кто вы ему: жена, сестра?
- Скажите, что сестра.
- Я чиновник министерства иностранных дел, и я не могу лгать: мне дорог престиж родины.
- Я жизнь... знакомого? Солгите им что-нибудь... Солгите, что я еду туда как сестра милосердия из Армии спасения...
- Я сострадаю вам, Мэри... Но врать не стану. Это не тот случай, чтобы врать. Постарайтесь понять меня. Впрочем... Если хотите, я попробую связать вас с одним джентльменом, он может помочь вам, только он может...
Генерал Гортон успел внимательно оглядеть Мэри, пока шел ей навстречу по толстому белому ковру, скрадывавшему шаги: казалось, что он двигается бесшумно, как кошка.
- Я понимаю ваше горе, - сказал он, усаживая женщину в кресло возле камина. - В наше время ваш стоицизм был правилом, ныне, в век прагматизма, это исключение - тем приятнее мне помочь вам... Кофе?
- Спасибо.
- Можно спросить чаю... Говорят, правда, что он портит цвет лица.
- Сейчас хорошая косметика.
- Вы сохраняете чувство юмора. Господин Петерис просил меня принять участие в вашей судьбе...
- В судьбе моего друга.
- Мисс Пейдж, вы англичанка?
- По паспорту я латышка... Моя мать - англичанка.
- Видимо, кровь сильнее паспорта?
- Генерал, в госпитале умирает мой друг.
- Не считайте медлительностью внешние ее проявления. Я могу договориться о вашей поездке в Бургос сегодня же. Петерис объяснил вам, кто я?
- Нет. Он просто сказал, что вы можете помочь мне.
- Напрасно он играет в детскую конспирацию. Я из контрразведки империи, мисс Пейдж. У меня корыстный интерес к вашему больному другу. Я хочу, чтобы мой интерес, корыстный, и ваш, бескорыстный, совпали.
- Вы предлагаете мне шпионить?
Гортон отрицательно покачал головой:
- Нет. Я предлагаю вам охранять вашего друга. Если, конечно, он выкарабкается из этой передряги. Говорят состояние у него тяжелое.
- Он выкарабкается.
- Вы его хорошо знаете?
- Именно поэтому я и убеждена в том, что он выкарабкается.
Гортон улыбнулся:
- Он чувствует, как вы постоянно молитесь о нем.
- Я атеистка.
- Можно молиться и не веруя. Как правило, большинство людей обращается к богу в минуты трудностей: в дни счастья мы забываем о нем.
- Я актриса, генерал...
- Разве у актрис не бывает трудностей?
- Я говорю о другом. Я не умею охранять. Я умею петь, и то довольно плохо...
- Охранять любимого надо от друзей - всего лишь От врагов мы вам поможем сохранить его
- Почему латыш пользуется таким вниманием британской контрразведки, генерал?
- Я объясню, если услышу ваше согласие помочь мне.
- Вам или той службе, которую вы представляете?
- Я не разделяю два эти понятия, мисс Пейдж. И я, и моя служба отдали себя делу охраны империи от посягательств извне - отныне и навечно.
- Не думала, что разведчики так сентиментальны...
- Я контрразведчик, мисс Пейдж. А мы сентиментальны куда больше, чем вам думается. Во имя империи мы должны положить на заклание друга, если он окажется врагом; враг может сделаться братом, если он оказал помощь Острову - при этом мы сделаны из такого же человеческого материала, как и все остальные.
Неслышная горничная принесла две чашки чаю. Гортон подвинул Мэри сахарницу и спросил:
- С лимоном?
Бургос, 1938, апрель __________________________________________________________________________
<Л е р с т у. Совершенно секретно, напечатано в 2 экз. После
выхода Пальма из госпиталя <Санта крус> агентурная и оперативная
разработка серьезно затруднилась в связи с присутствием в Бургосе его
любовницы Мэри Пейдж. Все время они проводят вместе. Два раза мне
удалось выехать с ним на рыбалку, но на какие-либо откровенные
разговоры он не идет, подчеркивая свою приверженность идеологии
фюрера, сохраняя при этом определенные сомнения по поводу жестокости
нашей внутренней политики. Данные телефонных прослушиваний и
наружного наблюдения никаких результатов не дали. Можно также с
уверенностью сказать, что никаких компрометирующих контактов он не
имеет. Ни с кем. из подозрительных или неизвестных лиц не встречался.
Прошу санкционировать продолжение работы с Пальма. В случае, если вы
санкционируете продолжение работы, прошу разрешить завтра выезд
вместе с ним за город на лов форели.
Штурмбанфюрер Ш т и р л и ц>.
Штирлиц, Вольф и Ян - со шрамом на лбу, бледный еще после недавнего ранения (новый, 1938 год он встречал в госпитале) - сидели в сосновом, напоенном запахом смолы лесу так, чтобы видеть всех, кто мог подойти к реке, а их чтобы никто заметить не мог: лес был молодой, саженый, частый. В сумках у Штирлица и Пальма уже лежало по несколько маленьких форелей. Покусывая травку, Вольф говорил:
- Нужны либо технические данные нового <мессершмитта>, либо, что еще лучше, сам самолет. Это просит Москва. После того как Ян провалил Вельтена, фашисты поняли, что пришло время испытывать свою новую технику, а не жульничать с продажей чужого старья... А новая техника у них, говорят, весьма серьезная.
