Старший брат.
Официальный наследник отцовской империи.
Другой его брат, Ильдар, несколько лет назад уехал на север, где выкачивал свою маленькую нефтяную скважинку, и редко возвращался на родину.
А Линар жил в получасе езды, но это вовсе не значило, что кто-то из них двоих преодолевал это небольшое расстояние.
— Адам? — из мобильника разливалось изумление.
— Да.
— Что-то случилось? С отцом?
— Нет. В общем, нет. Я просто подумал…
Ася оглянулась на него с недоумением, — наверное, её удивил его напряженный, ломкий голос.
— Я просто хочу тебя кое с кем познакомить, — мучительно пробормотал Адам.
— Собрался жениться? — спросил Линар довольно дружелюбно.
В последний раз они разговаривали лет семь назад.
В тот день Адаму исполнилось восемнадцать, и он постыдно напился.
— Нет, это другое. У меня есть дочь, ей четыре года, и мне бы хотелось, чтобы она познакомилась с твоими детьми. В конце концов, они родственники.
— Вот так раз, — после долгой паузы произнес Линар. — Тайный ребенок завел своего тайного ребенка. Удивительная штука — гены.
Ася, склонившись над Евой, что-то ей сказала. Девочка подошла к Адаму и взяла его за руку. У неё была теплая и липкая после ягод ладошка.
Адам присел на корточки и поцеловал эту ладошку.
— Я думал о семейном ужине, — мужественно договорил он. — Мы могли бы пожарить шашлык в моем саду.
— Мама убьет меня, если узнает об этом, — хмыкнул Линар.
— Моя меня тоже.
Молчание стало оглушительным — никогда не следовало вспоминать о Мадине в семье отца. Адам только что нарушил одно из главных правил.
— Ладно, — наконец, сказал Линар. — Назначай дату.
Ева молча погладила его по щеке, и Адам уткнулся носом в её волосы.
— Я действительно похож на своего отца? — спросил он, закончив этот ужасно неловкий разговор.
— Ваш папа красивее, — невозмутимо ответила Ася. — Брутальнее.
— Я имею в виду…
— Ага. Страдашки и рефлексию. Кому это вы звонили?
Адам объяснил. Ася слушала его, нахмурившись.
— Никогда не пойму, почему в любой непонятной ситуации люди жарят шашлык, — только и сказала она.
Стало обидно: сейчас ему не помешало бы более основательное утешение.
К ночи у Аси настолько испортилось настроение, что она принялась за уборку, а хуже этого быть ничего не могло.
— Господи боже, — бурчала она себе под нос, похожая на сердитую пчелу, — как может быть дом таким огромным? А эти стеклянные стены? А эти перегородки? А эта лепнина?
Рассуждая таким образом, она лихо махала метелкой от пыли, начисто игнорируя валяющиеся повсеместно игрушки.
Ева отгородилась от неё букварем.
— Между прочим, — продолжала Ася, — в стране Нянландии маленькие девочки помогают своим няням. Встав рано утром, они надевают носочки, чистят зубы и бегут вприпрыжку к своим родителям. «Папа, папа, — ангельскими голосами воркуют они, — пожалуйста, разрешите мне убрать за собой игрушки…»
— Я учу буквы, — с важностью объявила Ева.
— А вот между прочим в стране Нянландии, — гнула свою линию Ася, — маленькие девочки сами читают книжки своим няням. После ужина они чистят зубы, надевают пижаму и с книжкой в руках бегут к своим…
— Ну хватит, — взмолился Адам, вырвал у Аси метелку и за руку отвел её на кухню. — Сидите спокойно, я приготовлю вам какао.
— Между прочим…
— И молча. Спокойно и молча.
Ася замолчала, надувшись.
Адам принялся считать про себя.
— Между прочим, — взорвалась она на четырнадцати, — я терпеть не могу пенку от какао.
— Понял. Без пенки.
— В садике меня тошнило от этой пенки. И еще от тушенной капусты. И от вареной моркови. И от горохового супа.
Адам терпеливо слушал.
— Я вообще не понимаю, для чего варить эту морковь. Разве она плоха в сыром виде? Дети должны много грызть, чтобы их челюсть тоже росла. Иначе потом зубы просто не поместятся во рту, и придется носить брекеты. Ева мало грызет! Завтра же купите ей килограмм моркови.
— Ну что у вас случилось? — спросил Адам, поставив перед нею большую кружку и непрерывно помешивал какао ложечкой, чтобы избежать появления тошнотворной пенки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ничего у меня не случилось! Что у меня могло случиться? Разве я похожа на человека, с которым что-то случается?
— Ася!
Она посопела, следя за движением ложечки.
— Ваша семейная сантабарбара вывела меня из душевного равновесия, — неохотно призналась Ася, — секретные дети, несчастные женщины, разлученные братья. На сцену выходят трое индийцев и начинают весело, но грустно танцевать. Ганг, твои воды замутились!
— Кажется, мы вплотную приблизились к морально-этической пропасти. Собрались идти признаваться?
— Как признаваться? — снова разозлилась Ася. — Отец моей козявочки женат. У него дети. Я буду совершенно неуместна со своими новостями. Дорогой, помнишь, мы спели дуэтом на встрече выпускников? Так вот, у тебя смычок, у меня скрипочка, и ты скоро станешь папой. Та-дам, он стреляет мне в грудь из театрального пистолета, и алые ленты розой распускаются на белом платье.
— Значит, решили не признаваться?
— Как не признаваться? Чтобы в итоге меня все возненавидели? Представляете, через двадцать лет моя козявка случайно встречается со своим отцом, видит его глаза и восклицает: ах боже, у меня точно такие же три крапинки на радужке! Потом они начинают сверять родинки, а потом находят меня и — та-дам — стреляют вдвоем из театрального пистолета! Ну про белое платье вы помните.
Адам молча поднял кружку и поднес её к губам Аси. Она послушно сделала несколько глотков.
Кажется, в минуты душевных терзаний его няня несла ахинею.
— Бросим монетку? — предложил Адам.
— Бросим, — согласилась с ним Ася. — Меня с Астрономической башни. Как так может быть, что у меня два выхода, и оба неправильных? Тоннель — смотри Туннель. Туннель — смотри Тоннель.
— Компромисс, — поднял руку Адам. Ася великодушно кивнула, позволяя ему продолжать. — Вы идете сдаваться, говорите про скрипочку и смычок, но ради всего святого, забудьте о театральном пистолете. Просто информируете о факте беременности.
— А он такой: да это вообще не мой ребенок.
— Идеальный расклад. Тогда вы разворачиваетесь и уходите.
— А если он решит проявить ответственность? — засомневалась Ася.
— Тогда вы предъявляете меня. Скажите — вот человек, который прокормит ребенка и позаботится обо всем необходимом. Нам ничего не надо, у нас все хорошо. Ваша совесть спокойна, совесть смычка спокойна, а в мой дом возвращается покой.
— Вы что, собираетесь со мной? — поразилась Ася.
— Между прочим, — наставительно провозгласил Адам, — в стране Нянландии хороших людей в беде не бросают.
— Пафос-пафос-пафос, — замахала руками она и на той же ноте продолжила: — пенка-пенка-пенка!
Адам пожал плечами и залпом допил какао. Вместе с пенкой.
— Фу, — ужаснулась Ася.
12
В последнее время Вика редко поднималась наверх, словно старательно игнорируя все, что было связано с Асей и Евой. Она не пыталась подружиться с его дочерью, перестала ерничать по поводу нелепого выбора няни и вела себя так, будто бы все шло по-прежнему.
Но известие о семейном ужине с Линаром что-то взорвало внутри этой сдержанности.
— Не понимаю, — сердито воскликнула Вика, — почему тебе стрельнуло в голову встречаться с ним сейчас, когда мы твердо стоим на ногах. Ты помнишь, как тяжело мы раскручивались? Как я просила тебе обратиться за помощью к своей семье? Вот если бы ты пять лет назад поужинал с Линаром и уговорил отдать маркетинг его фирмы нам на аутсорсинг…
— Это не имеет ни малейшего отношения к бизнесу, — обескураженно ответил Адам, — это… дела семейные.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да с чего вдруг ты вспомнил о брате, который знать тебя никогда не хотел!
— Из-за Евы. Я хочу, чтобы она познакомилась с родственниками.
Вика вскочила со стула, уронив планшет. Прошлась по кабинету, выглянула в офис, куда подтягивались самые ранние из сотрудников, и плотно закрыла дверь.
