Джонни снова потянулся к котелку, в котором был горячий чай. В ответ он слегка качнул головой и пробормотал:
— Нет.
— А вчера?
— Сначала очень, а потом чуть-чуть. — Он отправил себе в рот сразу два ломтика сала. — А теперь совсем не боюсь.
— Так говорят почти все…
— Кто именно?
Девушка не ответила. Джонни, не знавший, как истолковать ее молчание, продолжал жевать, пока на расстеленном платке ничего не осталось.
«Было бы совсем неплохо, — размышлял он тем временем, — если бы мне удалось пожить здесь несколько дней». И он сказал:
— Охотнее всего я бы остался здесь!
— Не пойдет, — заметила девушка.
— Почему?
— Наш командир против.
— Кто же ваш командир? Эта женщина в каске, что с санитарной сумкой?
— Тетя Даша? Нет, она наша санитарка.
— Может быть, старый солдат, который рубил вчера мясо возле кухни?
— Это дядя Коля, наш повар. А я имею в виду командира нашего санитарного подразделения. Он находится не здесь, а на перевязочном пункте, это где-то недалеко. Не знаю где. Мы вчера полдня его разыскивали. Но сегодня уж найдем обязательно.
— А почему вы его разыскивали? — спросил Джонни, опростав котелок. — Вы что, отстали?
— Мы отвозили раненых в тыл.
— На этих телегах?
— Не только, — ответила девушка и добавила: — На лошадях везде можно проехать, даже по самым плохим дорогам. Из-за дождя и талых вод все развезло до самого Одера. Да еще наши танки разъездили дороги. Но мы все-таки доставили всех раненых в полевой госпиталь. А теперь возвращаемся с лекарствами и перевязочными средствами к своим.
— А зачем вам эта кухня на колесах?! Ведь в ней можно готовить по крайней мере на двести человек!
— Это новая полевая кухня, — объяснила девушка, — старую разнесло снарядом. Хорошо еще, что дяди Коли в это время не было поблизости. А теперь у него современная кухня, в ней можно готовить чай и диетические блюда. Надо строго следить, чтобы больные и раненые получали только то, что им можно и нужно.
— У вас всегда много раненых?
— В последнее время много, — задумчиво отозвалась девушка, — особенно после того, как мы перешли Одер. И очень много погибает. И это незадолго до конца войны, когда мы уже стоим под самым Берлином.
— Сколько же километров осталось до Берлина? — спросил Джонни.
— Нашим осталось самое большее километров двадцать.
— Двадцать километров…
— Да. Может, даже меньше. Но бои будут длиться еще несколько дней или даже недель. И, к сожалению, еще будет много убитых и раненых. Фашисты огрызаются, как бешеные собаки. Но мы все равно свернем им всем шею.
— Фашисты, — задумчиво заметил Джонни, — вы все время повторяете это слово. Вот и ваш мальчик в форме назвал меня вчера фашистом…
— Петя еще маленький, ему только девять лет. Он особенно ненавидит немцев.
Джонни поднял глаза:
— А почему ты их ненавидишь?
Девушка оперлась на свой карабин и поднялась на ноги.
— У меня есть на это свои причины, — ответила она нехотя.
— Послушай, а как тебя зовут? — спросил вдруг Джонни.
— Это так важно?
— Меня зовут Иоганнес, — миролюбиво сказал Джонни, — но называют меня обычно Джонни.
Девушка покачала головой.
— Мне как-то все равно, как тебя зовут. Самое большее через полчаса ты уйдешь.
— И все же, — продолжал настаивать мальчик, — когда я буду думать о тебе, я буду хоть знать твое имя.
— Меня зовут Ганка. Теперь ты доволен? — резко ответила девушка.
— Ганка, — повторил Джонни, — чудесное имя. Звучит гораздо лучше, чем Лорелай…
— Что-что?
— Так звали красавицу из одной немецкой легенды…
— Ты начинаешь действовать мне на нервы, — сказала девушка, но прозвучало это совсем не сердито. Ганка взяла в руки котелок, платок и направилась к выходу. Подняв полог брезента, она еще раз обернулась к Джонни: — Кстати, когда будешь уходить, смотри, чтобы тебя никто не увидел.
— А ты больше не придешь?
— Я устала, — сказала девушка, — устала как собака, ни минуты не спала ночью. Пойду сейчас лягу.
Она хотела уйти, но ее остановил голос Джонни:
— Послушай, Ганка!
— Ну что еще?
— Только один вопрос: скажи, лошади могут плакать?
Девушка наморщила лоб.
— Как это? — спросила она неуверенно. — Это тоже из твоей немецкой сказки?
— Я слышал сегодня ночью, как одна лошадь плакала.
— Быть того не может!
— Нет, совершенно точно. Плакал пони возле повозки.
Губы девушки скривились, когда она строго сказала:
— Какая чепуха! — Взметнулся полог у входа, и Джонни остался один.
16
Трехногий пес поднимает тревогу.
Более близкое знакомство с Петей.
Возле походной кухни.
Штрафная работа, переставшая быть наказанием.
«Останешься до тех пор, пока мы не тронемся с места!»
Джонни выбрался из-под попоны и оделся, сидя на деревянном ящике. Вещички его почти совсем высохли. Он озабоченно оглядел свою обувь. Ботинки если только можно было назвать ботинками неуклюжие чуни, сшитые ему Густавом, начали разлезаться по всем швам, а подметки в некоторых местах протерлись до дыр.
Он подполз к выходу и осторожно отодвинул край брезента. Местность выглядела куда веселее, чем накануне. День был напоен солнцем. Капли дождя, повисшие на тонких, покрытых блестящей зеленью ветках березы, сияли, словно хрустальные. В нескольких метрах от него стояла еще одна повозка. Мокрый брезент на ней дымился под солнечными лучами, пустая оглобля напоминала штангу шлагбаума. Рядом паслись две коричневые лошади. Иногда они вытягивали тонкие шеи и терлись друг о друга большими головами. Возле прогретой солнцем стороны повозки стоял пони, положив морду на теплый брезент.
«И все-таки ты плакал, я совершенно ясно слышал», — подумал мальчик. И ему вдруг стало жаль оставлять этот надежный мирный уголок. Он широко распахнул брезентовый полог и медленно выскользнул наружу.
Вдруг ногу ниже колена пронзила резкая колющая боль.
Ошеломленный Джонни попробовал осторожно согнуть ногу, но тут услышал угрожающее рычание. Он посмотрел вниз и увидел розовую собачью пасть с острыми зубами. Трехногий! Его уши стояли торчком на лохматой голове, обрубок хвоста раскачивался из стороны в сторону.
— Пошел вон! — цыкнул на него мальчик. — Я хочу только выйти отсюда!
Пес вытянул единственную переднюю ногу и, положив на нее косматую голову, выжидательно уставился на Джонни.
Мальчик нырнул обратно в повозку. «Что же теперь делать?»
Он подождал немного в надежде, что пес уйдет. Потом перелез через ящики, надеясь вылезти с другой стороны. Высунул голову и осторожно огляделся. Невдалеке под деревом стояла полевая кухня на колесах. Выглядела она заброшенной. Между деревом и повозкой был натянут кусок брезента, видимо, для защиты от ветра. За ним не раздавалось ни звука. Едва Джонни спустил вниз ноги, как из-под колес снова вылетела собака. Она воинственно ковыляла на своих трех ногах.
— Пошла вон! — крикнул Джонни, стараясь придать голосу решительность и сжимая кулаки. — Убирайся!
Тут собака по-настоящему разъярилась и отчаянно залаяла.
Мальчик снова залез на сено. Собака, не переставая лаять, металась под повозкой.
«Кто-нибудь да обязательно услышит», — подумал Джонни. И вдруг в повозке стало светло. Две маленькие руки раздвинули края брезента, и в телегу забрался Петя. На его голове красовалась фуражка с красной звездочкой. Вглядываясь в темноту, он что-то спросил, наверное: кто тут?
— Я, — жалобно отозвался Джонни.
— Кто?
Джонни на четвереньках подвинулся к свету.
Петя, уставившись на него и покусывая нижнюю губу, что-то пробормотал, что Джонни не понял, но не слишком любезное. Внизу как одержимый все еще заходился лаем пес. Джонни молил бога, чтобы пришла Ганка и помогла ему выбраться из столь неловкого положения. Но она, видимо, уже уснула.
Наконец Петя сделал энергичное движение рукой вниз, что, видимо, означало: давай вылезай
Джонни повиновался этому приказу. Пока он стоял около телеги, собака прыгала вокруг него, стараясь зубами ухватить за брюки и обувь.
— Давай, давай! — приказал Петя, слегка подтолкнув своего пленника в спину.
— Куда? — спросил Джонни, неохотно трогаясь с места.
— Давай, давай! — Петя сам пошел вперед, при этом вид у него был такой, будто он конвоировал важного пленника.
Джонни уныло плелся за ним, понимая, что побег сейчас не имеет ни малейшего смысла: собака тут же помчится за ним по пятам. Петя несколько раз оборачивался, подгоняя его и повторяя всего два слова:
— Давай, давай!
