Пчелкина повели мимо харвестеров и форвардеров, и гендиректор все вещал что-то о том, что с новой американской техникой производительность труда вырастет в десятки раз и что с такой скоростью работы можно будет запросто заготовить все леса на десятки километров вокруг Иркутска за считанные месяцы, было бы разрешение, Филипп Андреевич, было бы разрешение…
Но Филипп Андреевич почти не слышал его — он прислушивался к себе. Где же оно? Где то самое? Как оно наступит? Разверзнутся небеса? Или куст заговорит с ним?
— Вот это наш стахановец, — гендиректор указал на восседавшего в кабине харвестера Пронина. — Семен… эээ… Семен.
Пчелкин нехотя поднял глаза, и вдруг сердце его екнуло.
Лицо рабочего за рулем харвестера отличалось от лиц всех прочих людей, липнувших к министру.
В нем не было суетливости, подобострастия, тревоги. Человек смотрел на Пчелкина спокойно, пожалуй, даже равнодушно, словно пребывал вне системы координат, на которой должен был бы считаться точкой минимума, а стоящий рядом с ним министр — точкой максимума. Это было не лицо механизатора, но бесстрастная маска оракула.
И Пчелкин, к восторгу телеоператоров, полез в кабину харвестера.
— А что это за рычажок? — почти заискивающе спросил министр у Пронина, коря себя за то, что стесняется отринуть предрассудки, стесняется заговорить сразу о главном…
Пронин пожал плечами, внимательно глядя на министра. Разве затем ты пришел сюда, истолковал его жест тот. И решился.
— В чем смысл жизни? — громко спросил министр.
Его замы насторожились, звукооператоры протянули в кабину лохматые микрофоны на длинных удочках, а Пронин наградил Пчелкина долгим взглядом.
Уста оракула отверзлись…
— Пилить! — трубно произнес он. — Осваивать!
И обвел рукой редеющий смешанный лес.
Толпа оживилась. Согласно зашуршали все заместители министра, и заместители директора фирмы, и корреспонденты со своими операторами.
Пчелкин молчал. В его сознании вспыхивали и гасли вселенные, через него струились энергии мира, и великие истины, сокрытые за кисейными покрывалами, послушно обнажались пред его взором.
Как смел он усомниться в том, что существование его было изначально наполнено смыслом? Кто позволил ему желать иного, чем то, для чего он был предназначен Господом?
— Спасибо, — облизнув губы, хрипло промолвил Пчелкин. — Вы дали мне силы продолжать дальше.
Пронин усмехнулся, пожал плечами, нажал на газ. И огромный харвестер с двумя крошечными человеческими фигурками внутри неспешно покатил по бесконечной лесной просеке, уходящей прямо в огромное закатное солнце.
Главные новости
Хочу рабом на галеры, подумал Саша.
Окна тарахтящей «девятки» запотели от кислого похмельного дыхания телеоператора и звуковика. Если стекла потереть рукавом, за ними стало бы видно парализованное Третье кольцо, забитое чадящими машинами, тонущие в смоге бетонные ленты развязок, уткнувшиеся в низкие облака башни «Москва-Сити» где-то вдалеке… Но Саша представлял себе, что ему восемь лет, и наступили зимние каникулы, и он едет сейчас в поезде к бабушке в крошечную деревню под Шарьей. И что за затуманенным окном — не Богом проклятая «трешка», не тысячи тысяч слипшихся вместе машин, а заваленный снегом полустанок, зажатый между разлапистыми елками. И что вот-вот поезд тронется, и припорошенные, нарядные ели побегут от него все быстрее и быстрее, а потом придет проводница с чаем в тех самых подстаканниках и с продолговатыми бумажными упаковками сахара, на которых нарисован точно такой же поезд, а в нем, наверное, сидит точно такой же мальчишка и собирается протереть запотевшее окно, чтобы посмотреть на заснеженные ели, прихлебывая чай с точно таким же сахаром — и так до бесконечности…
Запиликал мобильный. Похолодев от определившегося номера, Саша набрал побольше воздуха и ответил.
— Какого черта?! — взвизгнул в трубке выпускающий редактор.
— Пробки… Все стоит, — пролепетал Саша.
— А ты не знал?! Надо было выехать заранее! Доверили тебе раз в жизни сделать прямое включение с важного события! Заместитель председателя подкомитета Госдумы по ЖКХ дает пресс-конференцию по уборке улиц от палой листвы! А ты что? Клянусь, если не успеешь за пятнадцать минут доехать до Думы, ты труп! Все сделаю, чтобы ты до конца жизни продолжал рассказывать телезрителям о пробках! И работать будешь за славу и признание, потому что зарплаты у тебя больше не будет, понял?!
— Но…
— А если будешь спорить, поедешь обратно в свой Ярославль! И репортаж о новорожденных бельчатах останется пиком твоей карьеры, понял?! Чтобы через пятнадцать минут ты уже был на позиции, и чтобы «флайку» развернул, и чтобы ты у меня на спутнике висел, понял?!
— Да.
У рабов на галерах была не такая уж сложная работа, подумал Саша. Без стресса. А главное, у них не было иллюзий, что однажды они смогут сбежать, или стать надзирателями, или даже свободными гражданами, поэтому в будущее они смотрели с уверенностью. А тут… Последние два года Саша числился в новостях Главного канала стажером, и очень надеялся, что скоро ему начнут платить человеческую зарплату, будут доверять нормальные события, может быть, даже отправлять в командировки… А когда-нибудь он сделает действительно блестящий сюжет, или добудет эксклюзивный материал, или проведет безупречный прямой эфир с места крушения самолета, и его заметят… И сделают специальным корреспондентом. А потом отправят в заграничное бюро! В Париж… Или Нью-Йорк… А потом, потом вернут в Москву уже маститым профессионалом и поставят вести вечерний выпуск новостей… А потом доверят и собственную аналитическую программу! Конечно, без настоящего эксклюзива, без репортажа, который увидит вся страна, включая телевизионных богов, на это могут уйти двадцать и тридцать и сорок лет. Но если бы с ним случилось чудо… Саша зажмурился и изо всех сил загадал, чтобы с ним случилось чудо. Запиликал телефон.
Саша посмотрел на определившийся номер и сглотнул. Думал — может лучше не подходить? Потом понял — нет, тогда точно — в Ярославль, к бельчатам.
— Ну и где ты?! — заорал выпускающий.
— Пробка тут… Метров сто проехали только… — приврал Саша.
— Или через десять минут ты стоишь с развернутой антенной у Думы, или можешь сразу брать билеты до Ярославля! — выпускающий швырнул трубку.
Саша обреченно посмотрел на совсем окоченевшее уже Третье кольцо. У Думы он не будет ни через десять минут, ни через двадцать, ни через час. Настало самое время раскусить капсулу с цианистым калием; жаль, стажерам на Главном их не выдавали. Не быть ему ведущим аналитической программы, не брать интервью у Генсека ООН в Нью-Йорке, не летать с Президентом в заграничные вояжи, и даже в Иркутск на заседание Госсовета не летать, и вообще никуда за пределы Москвы, да и в Москве его теперь прикуют цепями к допотопному компьютеру в казематах Главного канала, и будет он долбить по клавишам, не видя дневного света… До пенсии. До слепоты. Ведь из сотен только что вылупившихся черепашат-стажеров, наперегонки ползущих к океану славы, к карьерным глубинам, лишь единицы достигнут спасительной линии прибоя. Остальные… А на судьбах остальных и воздвигнут телецентр, неспроста прозванный «Останкино».
* * *
— … твою мать! — воскликнул водитель, ударил по тормозам и повторил еще раз, — … твою мать!
— Что такое? — всполошился Саша.
— Ни … себе! — ответил водитель.
— Что там? — Саша налег на скрипучую ручку, открывая окно.
— Ни … себе! — прохрипел проснувшийся оператор.
— … твою мать! — остолбенело вымолвил звуковик.
— Да что там?! — ручку заело, и Саша, распахнув дверь, вывалился прямо на асфальт.
Вокруг уже бурлила толпа; никто больше никуда не ехал. Застрявшие машины разом раскрылись разноцветными бутонами, растопырили дверцы, и десятки тысяч людей роились между ними… И все они глядели вверх, снимали что-то на камеры своих мобильных…
— Ни … себе! — неслось над толпой.
— О господи! — прошептал Саша.
Прямо над его головой… громадная, как весь Черкизовский рынок, выдранный из земли с корнями… в пыльном московском небе зависла, переливаясь ярчайшими огнями, летающая тарелка! Настолько не похожая ни на что земное, и настолько при этом соответствующая земным представлениям об инопланетных космических кораблях, что сомнений не оставалось: да, это он. Инопланетный космический корабль. Заслоняя собой полнеба, он спускался неспешно и бесшумно, и по дну его струились световые потоки, рисуя загадочные знаки, а весь непостижимо огромный корпус словно перетекал, немного изменяя свою форму. И сразу становилось ясно, как жестоко ошибались те, кто считал НЛО секретными разработками отечественной оборонки. Отечественную оборонку от создания подобного аппарата отделяли сотни тысяч лет. Корабль все снижался, будто намереваясь приземлиться точно на Сашину голову и на Третье кольцо вообще, уничтожив в мгновение ока плоды многолетних трудов мэра Москвы и других асфальтовых баронов. Люди вокруг занервничали, зашептались, но бросить машины не могли; большинство, кажется, приняло мужественное решение остаться со своими автомобилями до конца. Саша не мог отвести от тарелки взгляда.
