– Да! – просияла заведующая, услышав знакомую фамилию.
На нее за последние три минуты обрушилось столько информации, что она осмыслить ее не могла и потому в нее поверить – тоже, но упоминание о Потаповой вдруг многое объяснило и даже сделало повествование гостя логичным. Потому что Люда Потапова действительно уехала в Москву, действительно к богатому человеку, и увез ее влюбившийся в нее охранник того человека – и все остальное, что заведующая сейчас услышала, тоже правда, соответственно.
– Скучает, кстати, – сказал Китайгородцев. – Вам привет просила передать.
– Спасибо, – зарделась заведующая.
– И работница хорошая.
– Да.
– Как же вы ее отпустили так надолго? Сколько она уже ваш садик обходит стороной? Два года? Или три?
– Ну почему? В декрете она. Год всего.
– Год как не работает у вас? – продолжал якобы благожелательный треп Китайгородцев.
– Да. С июня прошлого года она не выходит.
– А на дачу она устроилась работать…
– Это неофициально, – сказала заведующая. – Без оформления. Деньги всем нужны.
– То есть она после рождения ребенка – туда…
– Да.
– И получается, что где-то год…
– Да, – снова сказала заведующая.
– Ее трудовая книжка у вас хранится. Мне бы в нее одним глазком взглянуть.
– А это зачем?
– Чтобы доложить начальству, что трудовая этой девушки в полном порядке. У нас о ней был разговор. Там, в Москве. Хотят ей работу предложить хорошую. Как раз по профилю. За детишками присматривать. Одного очень большого человека. Но требование – чтобы документы были в порядке. Чтобы образование, чтобы трудовая книжка…
– Так она тогда и вовсе не вернется к нам, – сказала заведующая, запечалившись, но сама уже направлялась к сейфу.
– Надеюсь, вы не встанете на ее пути к счастью, – шутливо произнес Китайгородцев.
– Нет-нет, – заверила его собеседница. – Она давно в Москву хотела. Уже пыталась даже…
– Пыталась в Москве на работу устроиться?
– Да. Еще в прошлом году. И у нее там ничего не получилось. А теперь работает и, видимо, довольна. Так дай ей бог!
Китайгородцев не ошибся: трудовая книжка Люды Потаповой хранилась вместе с ее личным делом. И Китайгородцев, увидев тонюсенькую папочку в руках у заведующей, тотчас заинтересовался:
– Это личное дело Потаповой? Позволите взглянуть?
И раскрыл папку, не дожидаясь разрешения. Черно-белая фотография привлекла его внимание.
– Это кто? – спросил он, всматриваясь.
Незнакомая совершенно девушка.
– Это Люда. Ой, она так изменилась! Ее вовсе не узнать. Правда? Вы ее видели там, в Москве? – говорила заведующая.
А Китайгородцев не мог глазам своим поверить. Довольно упитанная девица с копной роскошных волос. Ее легко было представить в белом поварском колпаке где-нибудь в рабочей столовой.
– Это она, когда к нам на работу поступала, – сказала заведующая. – Вот какая она была. А сейчас и не узнать.
Что правда, то правда. Ничего общего с той Людой Потаповой, которую знал Китайгородцев. Едва-едва что-то угадывается.
– А изменилась она – когда? – прозревал постепенно Китайгородцев. – Когда устраивалась на дачу к богатым этим людям работать?
– В то самое время, – подтвердила заведующая.
Люда Потапова, прежде чем устроиться на работу к Проскурову, изменила внешность до неузнаваемости. И случилось это год назад.
* * *
Павел Семенович Никодимов пять лет проработал управляющим в имении Проскуровых – именно так, на старый манер, он прежде предпочитал представляться при общении с людьми незнакомыми и малознакомыми. Хозяева на свою муромскую дачу наезжали крайне редко, поэтому работа Никодимову нравилась, и он не против того был, чтобы и далее за хозяйским добром приглядывать, да не сложилось. В далекой Москве Сергей Алексеевич Проскуров надумал вдруг нанять профессиональную охрану, взамен той, что раньше у него была, и это не имеющее, казалось бы, к Никодимову никакого отношения событие повлекло катастрофические последствия для карьеры Пал Семеныча.
От новой охраны, из агентства «Барбакан», на дачу приехал молодой, но очень уж смурной человек по фамилии Баранов, чтобы посмотреть, что и как надобно подправить в хозяйстве перед прибытием хозяев, накатал сорок страниц разных предложений и замечаний, в чем ему без всякой задней мысли помогал и Никодимов, и только уже позже выяснилось, что едва ли не первым из предложений Баранова было уволить Павла Семеновича – этим вопросом Баранов озаботился сразу, едва узнал о том, что в давние времена, еще при социализме, Никодимов отмотал пятерочку за растрату.
Пал Семеныча уволили с такой обидной для него поспешностью, что он в считаные недели после этого превратился из человека, что-то значащего в здешних местах, в завсегдатая грязной столовой при местном рынке – там торговали дешевой водкой и всегда было с кем выпить, а переставшему чураться земляков Никодимову его былое зазнайство быстро забыли, поскольку он теперь нередко платил за своих собутыльников, что не могли не оценить по причине редкости столь благородного поведения.
Китайгородцеву подсказали, где Никодимова искать. Там он и нашелся. Сидел за грязным неустойчивым столиком в самом углу столовой и в компании с двумя столь же «достойными» джентльменами приканчивал первую за этот день бутылку водки. Китайгородцев сел на пустующий четвертый стул, выставил бутылку коньяка и сказал, глядя Никодимову в глаза:
– Есть разговор.
Насторожившийся Павел Семенович разглядывал незнакомца: хорошо одет, хорошо выбрит, и одеколон хороший у него – тут добра не жди, тут какая-то будет неприятность, не иначе.
Китайгородцев глянул на собутыльников Никодимова так, что они сразу поняли: не для них коньяк. Встали, мрачнея на глазах, и переместились за другой столик, любопытствуя, чем дело кончится.
– Наливай, – предложил Никодимов, все еще осторожничая.
Китайгородцев подчинился. Выпили. Китайгородцев тут же налил еще. Снова выпили. Китайгородцев налил по третьей. При этом собутыльники перебрасывались ничего не значащими фразами.
– До скольких работают? – спрашивал Китайгородцев, обводя равнодушным взором неприглядное заведение.
– До семнадцати, – отвечал Никодимов, сверля собеседника взглядом.
Снова выпивали.
– Народу мало, – оценивал посещаемость заведения Китайгородцев.
– Понедельник потому что, – мрачно напоминал Пал Семеныч.
Он хотел знать, в чем все-таки дело, но не решался торопить события, поскольку было у него предчувствие, что ничего хорошего его не ждет. Струсил он, в общем. Только виду пока не подавал.
Прикончили бутылку коньяка. Должно было последовать какое-то продолжение.
– Выйдем на улицу? – предложил Китайгородцев. – Спокойненько поговорим.
Спокойненько – это без свидетелей. Это Никодимов понял. Он бы с удовольствием остался здесь, в столовой, но вовремя смекнул, что его страх тотчас обнаружится.
– Пойдем, – произнес он с неискренним равнодушием в голосе.
Вышли за порог.
– Вы ведь у Проскурова трудились? – осведомился для затравки Китайгородцев.
– А что такое? – спросил мрачно Пал Семеныч.
– У вас женщина работала, Потапова Людмила Антоновна.
Никодимов промолчал, лихорадочно соображая, чем сей факт может лично ему аукнуться.
– Меня интересует, как она на работу к вам попала, – сказал Китайгородцев.
И Никодимов сильно испугался.
– А вы откуда? – спросил он хриплым голосом.
Китайгородцев смотрел насмешливо, как могут позволить себе смотреть люди, способные стереть собеседника в порошок.
– Я ничего не будут признавать! – сообщил Никодимов, стремительно трезвея от страха.
– За взятку вы ее на работу приняли, – поделился Китайгородцев результатами собственных изысканий среди местных жителей и бывших подчиненных Пал Семеныча.
– Я не буду признавать! – еще сильнее испугался Никодимов. – И подписывать не буду тоже!
– А мы бумаг не будем составлять, – проявил великодушие Китайгородцев. – Вы сказали, я услышал и тут же все забыл.
Не очень-то Пал Семеныч поверил собеседнику, но сама мысль, что они могут договориться, очень ему понравилась.
– Вы из милиции? – спросил он.
– Угу, – невнимательно отозвался Китайгородцев. – Она сама к вам пришла?
– Кто? – от страха перестал соображать Никодимов.
– Потапова.
– А-а, да!
– То есть не вы ей работу предлагали?
– Нет-нет! Сама добивалась! Очень активно!
– А это как – активно? – захотелось Китайгородцеву подробностей.
– Неоднократно приходила. Уговаривала. На любую, говорит, работу.
– Чего это ей так загорелось? Медом там намазано было, что ли?
Пал Семеныч, услышав шутку, подобострастно засмеялся.
– Сильно хотела, – сказал он. – И деньги предложила сама. Подсунула. Я отказывался, а она подсунула.
– Много?
