– А я аборт сделаю! – сказала Люда, с ненавистью глядя на Хамзу.
Ничего она ему не скажет.
Китайгородцев вышел из палаты. За дверью был один охранник. Баранов и его опекуны уже ушли. Сидели, наверное, в машине.
Через несколько минут из палаты вышел злой Хамза. Коротко бросил Китайгородцеву:
– Пошли!
Значит, и с глазу на глаз ничего ему Люда не сказала, подумал Китайгородцев. И тотчас Хамза эту его догадку подтвердил.
– Лживая сучка! – сказал в сердцах Хамза.
В его интонациях угадывались одновременно ярость и растерянность.
Он разговорил бы эту дамочку, не останавливаясь ни перед чем, – но тут был замешан работающий у него Баранов, и это обстоятельство путало Хамзе все карты.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ
Мы охраняем. В нас стреляют. Мы стреляем тоже. Когда стрельба на поражение, когда есть четкое разделение, без полутонов, на «мы» и «они», на «свои» и «чужие» – это, в сущности, война. А на войне свои правила. Там, где убивают, всякие некрасивости случаются. То, что в обычной жизни считается недопустимым или даже преступным. С врагами на войне не церемонятся. И если взяли языка, выражаясь терминологией военного времени, его разговорят любой ценой. Потому что информация, которой он обладает и которую утаивает до поры, может помочь избежать проблем нам и охраняемым нами людям, а порой и вовсе спасти кому-то жизнь. На войне как на войне. Кто-то может возразить, что не война сейчас. И вообще, у нас ведь есть милиция – пускай она и разбирается. Про войну вообще можно не рассуждать – ее нет для тех, в кого ни разу не стреляли и у кого не убивали друзей и коллег. А что касается милиции – там не ангелы работают, и признания там тоже выбивают. Я даже не о тех громких случаях последних лет, когда подозреваемых забивали насмерть на допросах, и только потому становилось известно о случившемся. Я про гораздо более многочисленные истории, о которых в газетах ежедневно пишут и по телевизору показывают, – в криминальной хронике. Как часто в этих историях упоминается о том, что задержанный по какому-то поводу гражданин на допросе признался еще в целом ряде преступлений, совершенных им ранее. Вы можете себе представить вменяемого человека, которого задержали за кражу кошелька с тридцатью рублями, что в самом худшем случае грозит ему мизерным тюремным сроком, а на него вдруг ни с того ни с сего такая словоохотливость напала, что он добровольно еще про пять других своих преступлений рассказал, хотя такая искренность грозит ему длительной отсидкой? У такой словоохотливости должны быть какие-то основания веские. Или увесистые.
– Я найду, как к ней подступиться, Роман Александрович, – пообещал Китайгородцев. – Я даже примерно знаю, как действовать.
Они подошли к кабине лифта. Хамза молчал, насупившись.
– Надо разыскать ее ребенка и ее мужа, – сказал Китайгородцев.
– Мужа у нее нет. Прочерк в свидетельстве о рождении.
– Я помню. И все равно надо разыскать. А еще ее родственников близких. Тех, кто с нею в контакте, если есть такие.
Пришел лифт. Старый лифтер в белом халате с невозмутимым видом распахнул дверь.
– А чего ты так стараешься? – спросил Хамза у своего спутника, входя в лифт.
– Баранова жалко, – коротко ответил Китайгородцев.
* * *
– Ты мне нужен! – сказал Петя Проскуров Китайгородцеву.
– Уезжаю я, дружище. Командировка у меня.
– Когда?
– Да прямо сейчас, – сказал Китайгородцев. – Сяду в машину и – в Муром. Не хочешь со мной прокатиться? – почти серьезно предложил он.
– Ты мне нужен! – проявил упрямство Петя. – Два часа займет. Туда – обратно.
Китайгородцев всмотрелся в лицо мальчишки. Вдруг вспомнилось, что давненько ему не доводилось читать переписку Pedro со Swiss’дой. Насколько далеко эта дамочка продвинулась в деле воспитания непутевого Pedro? И какие такие мысли она еще смогла вложить в его вихрастую голову?
– Далеко едем? – поинтересовался Китайгородцев.
– В Отрадное.
– К тебе домой?
– Не-а. Вещицу одну заберем и назад.
– Но не дома?
– Нет.
А где? Интересно.
– Ладно, поехали, – сказал Китайгородцев.
Он хотел взять «Хаммер» из проскуровского гаража, но неожиданно запротестовал Петя.
– Нам светиться ни к чему, – сказал мальчишка. – Надо быть попроще.
Взяли самую маленькую машинку. «Ауди ТТ». Два места. Шестьдесят тысяч долларов. Вряд ли они на такой машине будут неприметными в Отрадном, ведь это не Рублево-Успенское шоссе. Но никакого другого подходящего варианта не было.
– Как дела вообще? – спросил Китайгородцев.
– Нормально все, – коротко ответил Петя.
Хмур был и загадочен. Как какой-нибудь агент в шпионских фильмах.
Когда приехали в Москву, Китайгородцев хотел, как в прошлый раз, свернуть с Алтуфьевского шоссе к метро «Отрадное», но у Пети были свои соображения, и они проехали до станции метро «Владыкино», миновали промзону, на перекрестке повернули направо и оказались на небольшой безлюдной площадке: навес, рядом запертая будка, стенд с информацией для автолюбителей, в отдалении – закрытый на множество замков пункт технического контроля.
Площадка прохождения техосмотра, понял Китайгородцев. Сегодня понедельник? У них, по-видимому, выходной.
– Оставь меня здесь, – сказал Петя. – Вернешься через десять минут.
– Нет, – покачал головой Китайгородцев. – Когда ты без меня – ты делаешь, что хочешь, я ничего не имею против. Но, если ты взял меня с собой – я все время рядом, потому что несу ответственность.
– Я тебе сказал! – обозлился Петя.
Вместо ответа Китайгородцев газанул, и они поехали с этой площадки прочь.
– Хорошо! – сдался Петя.
Вернулись на площадку. Петя вышел из машины и скрылся за будкой. Он отсутствовал всего минуту. Когда вернулся, было видно, что он взволнован.
– Поехали! – скомандовал отрывисто и зыркнул обеспокоенно по сторонам.
Похоже, он действительно ощущал себя шпионом.
Он говорил Китайгородцеву перед поездкой, что заберет какую-то вещицу. У него здесь тайник? Что вообще происходит?
Надо бы почитать, что ему за последнее время написала Swiss’да.
* * *
Вечером этого же дня Китайгородцев был в Муроме. Мать Люды Потаповой жила в деревне километрах в тридцати от Мурома, об этом он узнал без труда. И дом ее в деревне нашел легко. Вот только в дом попасть оказалось непросто.
За грязным и никогда, похоже, не мытым стеклом в призрачном, неярком свете угадывался человеческий силуэт. Как возник там, едва Китайгородцев постучал в оконце, так и маячил бессловесно, словно это был не человек, а неодушевленный предмет.
– Мария Петровна! – взывал Китайгородцев. – Я от вашей Люды.
Безуспешно.
Он еще стучал.
– Я друг Антона, – сказал Китайгородцев. – Он здесь у вас работал… не здесь, а с вашей Людой, в смысле… И он помог ей перевестись в Москву…
Только это возымело действие.
Силуэт пропал, а вскоре звякнула щеколда на двери. На хлипкое, полуразвалившееся крыльцо, кутаясь в пропахший насквозь нищей старостью платок, вышла пожилая женщина невысокого росточка, настороженным взглядом всматривалась в лицо незнакомца.
– Я из Москвы, – сказал Китайгородцев. – Приехал в Муром по служебным делам и заодно решил заехать к вам. Гостинцы вот.
Он продемонстрировал увесистые пакеты со снедью, предусмотрительно закупленной в Москве.
Пакеты женщину явно заинтересовали. Но осторожности у нее не убавилось.
– У Люды все нормально, – продолжал ровным голосом гипнотизировать собеседницу Китайгородцев. – Снова мамочкой будет – вы об этом знаете?
– А то! – сказала женщина.
И совсем было не похоже, чтобы она радовалась такому обстоятельству.
– Передавала, чтобы вы не волновались. И просила фотографию сыночка привезти.
Китайгородцев продемонстрировал женщине цифровой фотоаппарат.
– Скучает, – пояснил он.
– Не очень верится, – сухо оценила женщина.
– Все-таки на расстоянии, – примирительно произнес Китайгородцев. – Тут чувства обостряются.
– Пускай потоскует. Может, чувства материнские у нее и проснутся.
Похоже, в вопросах воспитания ребенка у мамы и у бабушки существовали определенные разногласия.
– Одежду передала, – сказал Китайгородцев. – Для малыша. Заботится. Не сильно новое, конечно. Но очень качественное. Все импортное.
На самом деле по его просьбе няня, Оксана Петровна, подобрала кое-что из вещей Алеши Проскурова – то, из чего он либо вырос, либо пятна какие посадил и теперь неудобно было надеть.
– И денег передала, – сделал еще одну попытку Китайгородцев.
Достал бумажник, демонстрируя готовность тут же отсчитать дензнаки. Подействовало наконец. Не хотела, наверное, женщина, чтобы гость на крыльце демонстрировал деньги – еще увидит кто.
– В дом пройдите! – сказала поспешно и зыркнула по сторонам, пытаясь высмотреть в сгущающихся сумерках недоброжелательных, алчных соседей.
