— Ну, а эта проба, — он показал блестящий кусок галенита, полученный от дядьки и повертел его под солнечными лучами. — И это бесполезно? Вот настоящая проба, с этого участка.
Ему хотелось ещё что-то сказать, но он махнул рукой, помял в руке свою шапку и сделал несколько шагов в сторону. Потом опять что-то вспомнил, вернулся на прежнее место и, поднимаясь от волнения на цыпочки, заговорил тоном, не терпящим возражений:
— Завтра, когда наши потомки увидят геологические карты этой области, они должны иметь доверие к тому, что мы сейчас изучим и им покажем. Они должны знать, что здесь имеется именно то, что мы нашли, не более и не менее того. Так создается истинная наука, так растет прочная культура, пользующаяся доверием повсюду и у всех. К этому должны быть направлены наши усилия… А не к нашим премиям и расчётам. — Потом, помолчав, он протянул руку Петрову. — Дайте-ка посмотреть эту сфалеритовую пробу, которая так вас взбаламутила. Дайте, пожалуйста.
Старший геолог медленно подал ему кусок руды. Профессор слегка поднял его в воздух, переложил из одной руки в другую, внимательно осмотрел и, уронив свою шапку на землю, сгорбился и сел. Все, затаив дыхание, смотрели, что будет дальше. Профессор будто забыл о людях, окружавших его. Взгляд его блуждал где-то вдали, туманный, непонятный. Потом лицо его побледнело, рука задрожала, он сжал кулак, снова лихорадочно осмотрел кусок руды, уронил его и опустил голову на грудь.
— Ему стало дурно! — крикнул Петров. — Так я и думал, давно не случалось ему видеть такой пробы.
Профессор поднял голову и бросил на Петрова взгляд, полный насмешки и сожаления.
— Товарищ Петров, — обратился профессор к геологу, — вы пьяны.
Наступила мёртвая тишина. Петров хотел что-то сказать, но промолчал, густой румянец покрыл его лицо, шею, даже руки его покраснели.
— Вы напоследок много пьёте. А кто вам носит водку?
— Вы не имеете права говорить об этом, — выдавил из себя Петров.
Но профессор не обратил внимания на его слова.
— Кто заинтересован в том, чтобы затемнить ваши мысли? Кто заинтересован в том, чтобы здесь не работали, не работали в Чёртовых Берлогах, не трогали старых выработок, а? Мы знаем и скажем, если у вас нет мужества сказать.
— Клевета! — пробормотал Петров.
— Не бойтесь. Больше я ничего не скажу. Завтра рано утром я приду на станцию. Там закончим объяснения. А пока что, скажу здесь перед вами, что эта сфалеритовая проба краденая. Да, она украдена, чтобы отвлечь ваше внимание, и украдена из коллекции нашей центральной станции. Посмотрите, товарищ Петров, повнимательнее. Видите, она обита. Вот новый излом. Но вот здесь, в уголке, остался клочок бумажки этикетки. А я уже несколько дней как заметил, что именно этой пробы нет на месте. Вас обманывают. Постыдитесь и опомнитесь. С утра до ночи вас поят водкой, и ваш мозг уже неделями не был трезв.
Старший геолог вскочил, хищным жестом схватил пробу сфалеритовой руды, внимательно рассмотрел её расширенными, покрасневшими глазами, скривил лицо в грозной, устрашительной гримасе и бросился в свою палатку. Через секунду он выскочил оттуда с ружьём в руках. Несколько рабочих, опасаясь, что может случиться беда, кинулись остановить его, но он растолкал их и, ни слова не сказав, скрылся в лесу.
— Трудный человек! — произнес кто-то. Профессор Мартинов покачал головой, вздохнул, но ничего не ответил.
— Протрезвеет после прогулки, и всё пройдет! — дополнил кто-то другой.
В эту минуту прибежал от вертолёта профессор Иванов.
— Торопитесь. Возвращаемся! — крикнул он ещё издали, задыхаясь от волнения. В центральную станцию кто-то забрался. Скорее!
Все изумленно посмотрели друг на друга. Сам профессор Мартинов недоумевал, что такое могло случиться, но испуганный вид профессора Иванова заставил его быстро сесть в вертолёт. Аппарат поднялся и понёсся к вершине Орлиное Гнездо, к центральной станции экспедиции.
— Только Хромоногий и Медведь могли заварить эту кашу — сказал один из работников, оставшихся на месте и следивших за полётом вертолёта.
— Эх, где сорока посидит, там и напакостит, — пробормотал глубокомысленно другой рабочий.
Вертолёт высоко поднялся в небо, спустился наискось вправо и скрылся за еловым лесом. Его гуденье слилось со свистом сверчков, стрёкотом цикад и потонуло в шуме солнечного летнего дня.
12
В летящем шаре
Кто не изведал искушений дали,Не знает опьянения простора,Не испытал восторга быстрой птицыИ сладкой дрожи на краю у бездны,Кто не устал от трепетных скитаний,Тому нельзя понять ни жизнь, ни смертьИ не постигнуть ни добро, ни зло.
Ел. Багряна
Нам известно, что не Хромоногий, а Павлик был тот человек, который проник в центральную станцию. Его увидел в телевизор профессор Иванов.
Но кто же такой этот Павлик? — спрашивали себя двое ученых, когда сойдя с вертолёта, они обошли помещения и нашли, в конце концов, оставленную им записочку. Что он здесь искал? И почему он скрылся?
Остановившись у ворот ангара, куда они поставили вертолёт, оба громко разговаривали, не подозревая, что мальчики их подслушивают.
— Хромоногий становится опасен для экспедиции! — сказал со вздохом профессор Мартинов. Сперва я думал, что его чудаковатые скитания по скалам — обычные повадки кладоискателя. Но после нашего появления кладоискательская жадность стала у него острой до болезненности. Со дня на день он всё больше нас ненавидит, думая, что мы отнимем у него сокровище, которое он здесь подозревал.
— А почему бы и не признать, что здесь вправду есть какое-то сокровище. В наших горах происходили такие удивительные события, сюда приходили завоеватели, здесь бродили повстанцы, бесчинствовали шайки разбойников, четы гайдуков исходили горы и долы. Наше государство попало под турецкое иго, попало и в духовное подчинение грекам, а ведь известно всему миру, что до этой национальной катастрофы у нашего народа была своя письменность, была культурная жизнь, среди него появлялись социальные движения, и всё это так вдруг не могло исчезнуть. В нашей земле есть скрытые национальные ценности, которых мы ещё не знаем, которые мы должны открыть. Отчего не предположить, что ему что-то известно. Лучше будет выслушать его, понять его мысли.
— Он убегает от нас. Он дик как зверь. Ночью бродит как шакал и днём тоже нет от него покоя. Будто подстерегает тебя за каждой скалой.
— Надо заговорить с ним его языком, приручить его.
— Были, коллега, и такие, которые пробовали с ним говорить его языком. К сожалению, так заговорили, что стали хуже его самого, потому что мы возложили на них задания, потому что мы рассчитываем на них, — вздохнул профессор Мартинов.
— Я не досидел до конца совещания. Мне не хотелось слушать этого Петрова. Вы сейчас его имеете в виду?
— Да-а. Его. С ним Хромоногий успел поговорить по-своему. Это свидетельствует о его хитрости. Да, да, он вовсе не глуп. Он понимает психологию людей. Вот, он понял слабости Петрова, сумел водкой склонить его к тому, чего, может быть, и добивался. Да, ему это удалось. Ему удалось заставить Петрова думать не о своей прямой задаче, а о других делах. Он сумел даже забросить удочку, на которую наш пьяница геолог поймался — подкинул ему эту рудную пробу, вероятно с объяснением, будто нашёл её где-то в горах, на другом краю. Нет, об этом пока нечего говорить, в этом я ещё не убеждён. Впрочем, я жду, чтобы Петров сам мне объяснил.
— Вы верите, что он вразумится и заговорит с вами?
— Если я правильно понимаю людей, коллега, — а я долго их изучал, хотя это и не входило в мои научные задачи, — то надо думать, что Петров придёт ко мне и всё мне расскажет. Впрочем… профессор призадумался… — Если с ним ничего не случится.
— Чего вы опасаетесь?
— Оставьте, оставьте, — тяжело вздохнул профессор Мартинов. — Но давайте войдём в виллу и посмотрим подробнее, причинило ли это внезапное посещение какой-нибудь вред.
— Действительно, странное посещение, — рассмеялся Иванов.
Когда калитка виллы хлопнула, Павлик нетерпеливо выбежал из своего укрытия. Он перескочил через ограду и оказался перед вертолётом. Такое счастье ему и не снилось. Можно было рукой пощупать летательный аппарат, даже влезть по лесенке, которая не была убрана.
Белобрысик в свою очередь сделал то же. Глаза у обоих радостно сверкали.
— Знаешь что, Саша? Заберёмся внутрь и спрячемся! Что ты на это скажешь?
— Ты с ума сошёл? — прошептал Саша. — А если они вернутся и захотят опять полететь?
— Тогда мы честно признаемся во всём и даже… знаешь что… поможем им. Расскажем им про Хромоногого. Они нас простят, и всё тут.
