Джей никогда прежде не видел цыган. Эти неряшливые, прозаичные бродяги были совсем не такими, какими он представлял их по книгам. Он воображал запряженные лошадьми кибитки с диковинно раскрашенными боками, опасных темноволосых красоток с кинжалами, заткнутыми за пояса, слепых старух с даром к прорицанию. Конечно, рассказы Джо о цыганах все это подкрепляли. Джей наблюдал за фургонами со своей выигрышной позиции над шлюзом, и вторжение его раздражало. Они казались совсем обыкновенными, и пока Джо не подтвердил их экзотическую родословную, Джей склонен был считать их всего лишь отдыхающими, туристами с юга, приехавшими на торфяники.
— Нет, сынок, — сказал Джо, когда мальчик показал на далекий лагерь, на бледную струйку дыма, поднимающуюся из жестяной трубы в небо Дальнего Края. — Это не туристы. Еще какие цыгане. Может, и не настоящие ромалэ, но чавэла-то уж точно. Бродяги. И я таким же был. — Щурясь в сигаретном дыму, он вперил любопытный взгляд в лагерь. — Небось зазимуют. Как весна — в путь. На Дальнем Крае никто их не тронет. Туда больше не ходят.
Конечно, он был не совсем прав. Джей полагал Дальний Край своей территорией и несколько дней наблюдал за цыганами с возмущением, как за бандой Зета в первый год. Он редко видел шевеление вокруг фургонов, хотя иногда замечал белье, развешанное поблизости меж деревьев. Пес, привязанный к ближней повозке, иногда захлебывался пронзительным лаем. Пару раз Джей видел женщину, что несла к фургону воду в больших канистрах. Вода поступала из какого-то крана, вделанного в квадрат бетона у гаревой дороги. Такой же агрегат красовался на противоположной стороне лагеря.
— Сто лет назад поставили, — объяснил Джо. — Цыганский лагерь с водой и лектричеством. Там дальше счетчик и резервуар. Даже мусор забирают раз в неделю. Вроде подумаешь — больше народу могло б использовать, ан нет. Забавный народ эти цыгане.
Насколько Джо помнил, в последний раз цыгане появлялись на пустоши лет десять назад.
— Это были ромалэ, вот кто, — сказал он. — В наши дни настоящих ромалэ раз, два и обчелся. Покупали у меня фрукты и овощи. С ними в те дни мало кто торговал. Говорили, они ничем не лучше попрошаек. — Он усмехнулся. — Что ж. Я не говорю, что все их делишки кристально честные, но надо же как-то сводить концы с концами на дороге. Они чего-то нахимичили со счетчиком. Он принимал полтинники, понимаешь? В общем, они пользовались водой и лектричеством все лето, а когда уехали и из совета пришли забрать монетки, на дне счетчика была только лужица воды. Так и не дознались, как они это провернули. Замок был на месте. Похоже, вообще ничего не трогали.
Джей с интересом посмотрел на Джо.
— И как же они это провернули? — полюбопытствовал он.
Джо снова усмехнулся и постучал себя по носу.
— Алхимия, — прошептал он к досаде Джея и больше ничего об этой истории не рассказал.
Байки Джо возродили интерес Джея к цыганам. Джей несколько дней следил за лагерем, но никаких примет тайной жизни не обнаружил. В конце концов он покинул свой наблюдательный пост на шлюзе ради занятий поинтереснее: искать комиксы и журналы на свалке, изучать мусор, выносимый каждый день железной дорогой. Он разработал отличный способ добычи халявного угля для кухонной плиты Джо. Дважды в день угольные поезда медленно громыхали от «Главной Керби». В каждом двадцать четыре платформы, на последней сидит сторож и следит, чтоб никто не забрался. А то раньше случалось, поведал Джо, что дети друг друга подзуживали запрыгивать на поезда.
— Хоть и кажется, что они еле тащатся, — мрачно сказал он, — но в каждой платформе — сорок тонн весу. Даже не пытайся на них забраться, сынок.
Джей и не пытался. Он нашел способ получше, и плита Джо топилась его углем все лето и начало осени, пока линию не закрыли окончательно.
Ежедневно, дважды в день, аккурат перед прибытием поезда, Джей выстраивал на мосту старые жестянки. Он выставлял их пирамидой, как в ручном тире, для вящей привлекательности. Скучающий сторож на последней платформе ни разу не устоял перед искушением. Когда поезд проходил по мосту, сторож кидался обломками угля в банки, стараясь их сбить, и Джею неизменно перепадало с полдюжины увесистых кусков угля за раз. Джей хранил их в пустой трехгаллонной банке из-под краски, спрятанной в кустах, и каждые несколько дней, когда банка наполнялась, относил в дом Джо. И однажды, ошиваясь у моста, он услышал выстрелы из Дальнего Края и застыл, уронив банку.
Зет вернулся.
21
Ланскне, март 1999 года
Джей вытащил носовой платок из сумки и остановил кровь; он мерз и жалел, что не захватил свой плащ «Берберри». Еще он достал один из сэндвичей, купленных на станции утром, и заставил себя поесть. Вкус омерзительный, зато отступила тошнота, и Джей, кажется, немного согрелся. Уже почти ночь. Ломтик луны поднялся ровно настолько, чтобы легли тени, и, несмотря на боль в ноге, Джей с любопытством озирался. Он бросил взгляд на часы, почти ожидая увидеть светящийся циферблат «Сейко», которые ему подарили на Рождество, когда ему было четырнадцать, и которые Зет разбил в последнюю, самую кошмарную неделю августа. Но «Ролекс» не светились. Тгор[49] вульгарно, mon cher. Керри всегда предпочитала высший сорт.
В тени, на углу дома, что-то пошевелилось.
— Эй! — крикнул он, встал, опираясь на здоровую ногу, и похромал к дому. — Эй! Пожалуйста! Погодите! Тут есть кто-нибудь?
Что-то хлопнуло по стене дома — тот же глухой звук. Ставня, видимо. Джею показалось, что он видит ее контур на фиолетово-черном небе, видит, как она расхлябанно качается от ветерка. Он вздрогнул. Все-таки никого. Если б только забраться в дом, спрятаться от холода.
Окно футах в трех над землей. Внутри широкий подоконник, наполовину заваленный мусором, однако Джей обнаружил, что вполне в состоянии расчистить себе путь. Воздух пахнул краской. Выставив перед собой сумку, Джей осторожно перебросил ногу через подоконник, в комнату, нащупывая осколки стекла. Глаза привыкли к темноте, и теперь он видел, что в комнате почти ничего нет, не считая стола да стула посередине и какой-то груды — тюки, наверное, — в углу. Опираясь на стул, Джей добрался до угла и обнаружил спальный мешок и подушку, аккуратно свернутые и придвинутые к стене, а также картонную коробку с банками краски и связкой восковых свечей.
Свечей? Что за черт?..
Он полез в карман джинсов за зажигалкой. Обычная дешевенькая «Бик» почти выдохлась, но ему удалось высечь огонек. Свечи были сухими. Фитиль зашипел и занялся. Пламя уютно осветило комнату.
— Ну хоть что-то.
Можно спать здесь. Вполне уютно. Есть одеяла, постельное белье и остатки обеденных сэндвичей. На мгновение он забыл о боли в ступне и усмехнулся: наконец-то дома. Это надо отметить.
Он порылся в сумке, достал одну из бутылок Джо и кончиком перочинного ножа срезал печать и зеленый шнурок. Явственный аромат бузины разлился в воздухе. Джей отпил, наслаждаясь знакомым, насыщенным вкусом фруктов, оставленных гнить в темноте. Определенно удачный урожай, сказал он себе и, несмотря ни на что, слабо рассмеялся. Он выпил еще чуть-чуть. Невзирая на вкус, вино согревало, отдавало мускусом; Джей сел на свернутую постель, глотнул еще, и ему полегчало.
Он снова полез в сумку и достал радио. Включил, наполовину ожидая лишь белый шум, который слушал всю дорогу от Марселя, но, как ни странно, сигнал был четким. Не ретростанция, конечно, но что-то местное, французское, тихие музыкальные трели, которых он не узнавал. Джей снова засмеялся, внезапно закружилась голова.
В сумке четверо «Особых» вновь слились в хоре, забродившей мешанине криков, свиста и воинственных кличей, что лихорадочно двоились, пока напряжение не обернулось диким, тревожным, вульгарным шампанским звуков и впечатлений, голосов и воспоминаний, взболтанных в горячечном коктейле триумфа. Оно тянуло меня, тащило, и на миг я перестал быть собой — «Флёри», респектабельным винтажом с легчайшим оттенком черной смородины, — но стал варевом вкусов, кипящим, и бурлящим, и бьющим в голову в дикой вспышке тепла. Что-то вот-вот произойдет. Я знал. И внезапно упала тишина.
Джей внимательно огляделся. Мгновение он дрожал, словно ощутив порыв ветра, ветра нездешнего. Краска на стене свежая, заметил он; рядом с банками краски — вымытые и аккуратно уложенные в поддон кисти, еще влажные. Ветер свежел, пахнул табаком и цирком, жженым сахаром, яблоками и кануном середины лета. Радио тихонько потрескивало.
— Ну, сынок, — раздался голос в тени, — смотрю, ты не спешил.
Джей развернулся так быстро, что чуть не потерял равновесие.
— Осторожней, — добродушно посоветовал Джо.
— Джо?
Он не изменился. Старая кепка, футболка с «Худышкой Лиззи», рабочие брюки и горняцкие ботинки. В руке два винных бокала. Перед ним на столе стояла бутылка «Бузины 1976».
