осталось, — пластиковая коробка и куча бессмысленных, бесполезных вещей.
Дмитрий хотел уже сдаться, вернуть сержанту коробку и остановить эту изощренную пытку над собой. Он протянул руку, чтобы положить сумку на место, когда профессиональное чутье все же возобладало, и журналист стал одну за другой отмечать странности. Он снова взял фотографии, пролистал, вынул из пластиковой коробки все вещи, разложил их перед собой, осмотрел, изучил особенно тщательно.
На первый взгляд машина Лисы выглядела именно так, будто ее бросили в спешке, поддавшись панике. Сначала на пассажирском сиденье, а теперь в пластиковой коробке, стоящей на столе в полицейском участке, лежала ее сумочка, в ней были бумажник, паспорт, телефон, расческа и косметичка. Полицейские достали из бардачка чеки с заправок, а с заднего сиденья пустую бутылку из-под кока-колы и упаковку влажных салфеток.
Стандартный набор. Все личные вещи на месте. Деньги и документы в сумке. Стриженов открыл бумажник Лисы. Там нашлось три тысячи исландских крон, двести евро, две банковские карты, несколько монет. Все.
Дмитрий вынул все из кошелька, положил перед собой, затем прикрыл глаза и надолго задумался.
Он вспомнил, как несколько лет назад Лиса подвозила его в поселок в Подмосковье, где журналист встречался с информатором. Было раннее утро. Они летели по трассе со скоростью никак не меньше ста шестидесяти километров в час. Лиса смотрела на дорогу и что-то напевала себе под нос. А Дмитрий был зол. На себя, что тащится в такую даль непонятно зачем, на редактора, что подкинул очередное мутное дело, на информатора, что тот не согласился приехать на встречу хотя бы в Москву, и на Лису, что летит как сумасшедшая и точно их угробит.
Накануне вечером Дмитрий выехал на поезде из Питера, до столицы добирался всю ночь. В бюджетном плацкартном вагоне, место в котором забронировала секретарша шефа, сильно не выспался и чувствовал себя паршиво. Болела то ли голова, то ли шея, а может, и то и другое. И когда машину резко тряхнуло на очередной яме, Стриженов со злости стукнул по крышке бардачка. Та резко распахнулась, засыпав журналиста целым ворохом нужных вещиц. В бардачке у Лисы хранились бумажные дорожные карты, злаковые батончики, газеты, мешки для мусора, салфетки, мятные леденцы, целая стопка фотографий детей и другие мелочи.
— Черт, Лиса! — еще больше рассердился Стриженов, запихивая обратно пожитки. — Что у тебя тут за бардак?!
— У меня порядок, — спокойно и строго отозвалась Лиса, паркуясь на обочине. — Просто некоторые с утра не в духе. Я тебе сейчас кофе из термоса налью и подушку для шеи дам, а то ты завтра снова голову повернуть не сможешь. Или, может, тебе таблетку обезболивающего найти?
— Лучше мини-гильотину, — съязвил Стриженов. — Нет у тебя ее в машине, случаем? А то у меня чувство, что ты тут живешь, а не в квартире. На кой черт ты возишь с собой термос, плед и вот эту всю ерунду?
Дмитрий махнул рукой в сторону бардачка. Однако стучать по нему больше не решился.
— Потому что мне так удобно, — невозмутимо отозвалась Лиса и налила Стриженову кружку горячего кофе, — я запасливая, предусмотрительная, аккуратная и немного куркуль.
— Кто? — засмеялся Стриженов, отхлебывая горячий кофе.
— Куркуль — скупой, прижимистый человек, — засмеялась в ответ Лиса, — у меня так бабушка говорила.
Стоя посреди полицейского участка Рейкьявика, Дмитрий вспомнил те слова Лисы, ее звонкий, пьянящий смех и прерывисто выдохнул. Сердце у него в груди стучало так, что, казалось, вот-вот выскочит наружу или взорвется.
«Ну конечно. Конечно, — думал Стриженов. — Как я сразу не догадался? Вещей слишком мало. Словно это инсценировка. Игра. Была же такая игра. Как она называлась?»
— «Я беру с собой в поход», — по-русски сказал Стриженов и растерянно улыбнулся.
— Простите, что? Вам нехорошо? — Сержант Хоульм встревоженно смотрел на журналиста.
— Нет, нет. Все в порядке. — Дмитрий хотел что-то еще добавить, но передумал и только спросил, может ли он забрать с собой фотографии.
Сержант с сомнением покосился на фотокарточки, подумал с минуту, но все же кивнул. Дмитрий поблагодарил полицейского, попрощался и торопливо вышел из здания.
Оказавшись на улице, он взглянул на наручные часы. Они показывали без четверти семь, так что Стриженов надеялся успеть на ужин к Эдде. Эта обаятельная пожилая женщина внушала ему больше доверия, чем сержант Хоульм, так что именно с ней Дмитрий собирался поделиться своими соображениями. К тому же Эдда могла внести кое-какую ясность. Подтвердить или опровергнуть догадку Стриженова. Пусть она сначала выслушает его, скажет, что такое возможно, что русский журналист не сошел с ума, а уже потом он подумает, что делать дальше.
— Что с вами? — с порога спросила Эдда, когда Дмитрий ввалился в столовую отеля «Эрик Рыжий». — На вас лица нет! Вы что-то узнали? Что-то плохое?!
— Хорошее! Думаю, что хорошее. — Дмитрий тяжело дышал, хотя от полицейского участка до отеля ехал на машине и запыхаться не мог.
Эдда понимающе кивнула, окинула тревожным взглядом восемь человек своих постояльцев, мирно ужинающих за большим деревянным столом в столовой, и взяла Стриженова под локоть.
— Идемте на кухню, я накормлю вас мясным супом и выслушаю.
Дмитрий послушно пошел вместе с пожилой дамой на кухню.
— Скажите, Эдда, Лиса показывала вам фотографии детей? — спросил Стриженов, едва перед ним оказалась миска горячего наваристого супа.
Женщина на секунду задумалась.
— Да, сразу как приехала. — Эдда потерла виски, припоминая нюансы разговора. — Я спросила, почему такая славная девушка путешествует одна, без мужа. Она ответила, что муж предпочитает теплые страны и к тому же присматривает за детьми. И показала фотографию троих подростков: девочек-близняшек и очаровательного парнишки, если я ничего не путаю.
— Не путаете. А где она взяла фотографию? Открыла в телефоне? — Дмитрий затаил дыхание, дожидаясь ответа, который все расставит по местам.
— Нет. Фотография была в бумажнике. Она как раз рассчиталась, убрала в бумажник банковскую карту и достала фото. А почему вы спросили?
— Просто хотел убедиться, — Дмитрий облегченно вздохнул, — хотел убедиться, что фото было. Понимаете, Эдда, Лиса носила в бумажнике фотографию детей. А еще она всегда хранила в машине целую гору полезных вещей: теплую кофту или плед, какую-нибудь еду на перекус, термос с чаем, шоколад, карту, наконец, — она обожает бумажные карты. Конечно, в арендованной машине могло не быть этого всего. Но хоть что-то для удобства она должна была взять. Это же привычка. Понимаете?
Эдда удивленно приподняла брови.
— Не уверена, что понимаю, — начала она, но Дмитрий перебил.
— Есть в России такая детская игра, — нервничая и запинаясь, начал рассказывать журналист, — или, может, сейчас нет, но в моем детстве
