На кухне ни о чём не ведающий Порочестер всё ещё изучал журнал.
— Вот такая примерно у меня машина, — показал он мне глянцевый разворот, где была изображена покатая синяя тачка. Что одна, что другая — в автомобилях я ничего не понимаю. Но кивнул и, отобрав у него полюбившееся издание, направил указательный палец в сторону душевой кабинки, добавив на всякий случай:
— Поэкономнее с водой!
Про себя я дал зарок перед отъездом натаскать Лене воды под завязочку. Но это потом. А пока, дождавшись, пока эти двое, один за другим, скроются в комнате пыток, я позволил себе расслабиться — и блаженно растянулся на старом диванчике в проходной комнатушке.
Минуту-другую мой рассеянный взор лениво блуждал по доступным ему частям Елениного жилища. Вон та деревянная лестница, по-видимому, ведёт на второй этаж, где захламлено и неуютно; разобраться у маленькой женщины всё никак не доходят руки — судя по тому, что она нас туда не пригласила. Зато дверь в спальню гостеприимно приотворена, и я вижу её окно и угол, где стоит старинный шкаф, набитый книгами. С удовольствием взял бы почитать что-нибудь, но как-то неловко — спальня всё-таки. Интимное место. А ещё я вспомнил, что, кажется, видел во дворе, за пару метров от дома, технический фургон. Возможно, там тоже обустроены спальные места? Это я к тому, что с удовольствием провёл бы как-нибудь пару дней за городом.
Зайти в спальню я так и не решился. Что ж, со мной всё ещё был Порочестеров журнал, и от нечего делать я стал его листать. Пока вновь не дошёл до предъявленной мне иллюстрации. Симпатичная у Порочестера машинка. Я вглядывался в неё всё внимательнее, ловя себя на мысли, что, пожалуй, поставил на себе крест слишком рано и, пожалуй, я бы не прочь на такой машине поездить. В сущности, учиться в любом возрасте незазорно, тем более, что, если мы собираемся посещать Елену регулярно, автомобиль нам очень пригодится — уж очень гиблая дорога сюда пешком.
А я был уверен, что ездить сюда мы будем, и ещё как. Ибо я только теперь начал ощущать, что окружающий мир будто бы неуловимым образом изменился, в нём появилось что-то новое — приятное и многообещающее. Пытаясь сформулировать, нащупать причину странного чувства, я постепенно понял, что это новое — не вовне, а внутри меня, и проще всего описать его банальной формулировкой «заново родился». Забавно, я много раз слышал это выражение от других, но только теперь узнал на опыте, что за ним кроется. Лена и впрямь творила чудеса. Мне не только стало легче дышать и двигаться, что само по себе замечательно. Произошло и ещё кое-что. Где были прошлые житейские трудности, проблемы, тяготы, которые ещё нынче утром, пусть и не напоминая о себе впрямую, лежали на плечах мёртвым грузом? Я искал их и не находил. Удивительно, думал я, что такая вроде бы простая, банальная вещь, как массаж, к которому я раньше относился весьма скептически, способна, видимо, облегчать не только плоть, но и дух.
А я даже не поблагодарил Лену как следует… Ничего, успею ещё. В следующий раз надо будет купить ей цветы. Кстати, забегая вперёд, этот новый Я вполне мог позволить себе что-то столь же новое, ещё неизведанное. Например, лёгкий флирт с девушкой друга. Или курсы вождения. В конце концов, Ломоносов, уехавший с обозом учиться в Москву, тоже оказался старше всех в классе — и что?..
Так я размышлял и осваивался сам в себе, блаженствуя, покуда из соседней комнаты до меня вдруг не донёсся слабый, приглушённый, но всё же явственно слышимый вскрик.
«Чертовка, я же её просил!» — промелькнуло у меня в голове. Странно, что я так рассердился — теперь, когда уже по опыту знал, что эта боль стоит того, чтобы её терпеть. Не знаю, почему, но мне казалось, что мой друг куда восприимчивее к боли, чем я, да и кто бы то ни было иной. Чего доброго, такое испытание может и отторгнуть его от Елены. А я, как и прежде, болел душой за хрупкое счастье моих друзей, таких одиноких…
Я отложил журнал и приподнялся на диване, чутко вслушиваясь — что там, за стеной, происходит?.. Но крик больше не повторялся — и я вдруг усомнился в том, что слышал именно то, что слышал. То есть вроде бы мой друг действительно кричал, но… Я стал анализировать. Крик был такой… немного двусмысленный… Вполне возможно, то была вовсе не боль, а наслаждение. В таком случае… это многое меняло…
«Вот тебе и Леночка… а такой приличной женщиной казалась…» — полезли в голову мрачные мысли. Непонятно, почему я так расстроился. В конце концов, я ведь именно этого и хотел. Главным героем был тут Порочестер, а вовсе не я, и эти двое имели полное право заниматься чем угодно, — мне бы только порадоваться за них. Но почему-то я обнаружил вдруг, что во мне просыпается ревность и какое-то… как бы это сказать… обывательское возмущение. В самом деле, ну что это… не могли, что ли, подождать, пока я уеду…
Усилием воли я заставил себя заткнуть фонтан воображения, ведь, в конце концов, это были всего лишь мои домыслы, а на самом деле, наверное, чувствительный Порочестер попросту не сдержался, когда Лена случайно задела какое-нибудь его слабое (в смысле здоровья!) место. Для своего спокойствия именно так я и решил пока думать. И всё же сосредоточиться на разглядывании глянцевых автомобилей больше не мог, — а только помимо своего желания вслушивался и вслушивался в обступающее меня звуковое поле. Ровно тикали старые ходики в углу, где-то, сотрясая землю на много ярдов вокруг, проносилась электричка, изредка моё ухо улавливало ненавистные созвучия выморочного «релакса», — но ревниво и яростно ожидаемый мною крик так и не повторился. Я уж и не знал, радоваться этому или огорчаться.
Во всяком случае, когда он, снова одетый в свой несказанный розовый костюм, озираясь, вылез из «массажки» — с блудливой улыбочкой и с махровым полотенцем в руках, — я старательно изобразил на лице индифферентность. И лишь когда мы с ним уже сидели на кухне за бутылочкой честно нами выстраданного вина (Лена копошилась в своём застенке, видимо, воскуряя там очередную «палочку-вонялочку» и очищая после нас помещение), я осторожно спросил его:
— Ну как?..
— Мастерица!.. — выдохнул Порочестер, явно довольный донельзя — вот только чем именно?.. Развивать эту тему я не стал — сам расскажет, когда сочтёт нужным. Чуть позже, в электричке, которая теперь, в темноте, из романтической колесницы превратилась в не очень уютное обособленное от мира общежитие, я заметил:
— Ну, кажется, Ваша дама Вам понравилась.
Это был даже не вопрос — я был полностью уверен в ответе; к моему изумлению, Порочестер заявил:
— Не знаю, дружище, эээ… не знаю. Массажистка она, конечно, потрясающая (тут он снова плотоядно закатил зенки), но сама по себе… эээ… немного не мой типаж. Вы были правы. Хотя, конечно… да… Честно говоря, я сам ещё не понял…
Я, оскорбившись за Елену, уже собирался сказать ему что-нибудь резкое, но тут он почти шёпотом продолжил:
— И Вы знаете, дружище, что странно?.. Я жду не дождусь, пока приеду домой — и скорее за компьютер. Очень соскучился по аcidophileen. Хочу к ней. К той, какая она на самом деле, ну — там. Приду, включу ноутбук, сразу на форум, она, наверное, тоже вся заждалась меня уже… чайку с ней попьём вместе, ммм, поболтаем, обсудим сегодняшний день… — он предвкушающе потёр пухлые ладошки и аж зажмурился от удовольствия.
Мне было и неприятно, и одновременно приятно всё это слышать. Он крепко завяз, ему предстоял очень долгий путь, если он хотел излечиться от интернетзависимости. Ну, а я?.. Вслух я не сказал, но подумал, что, раз так, я ничего не имею против того, чтобы разделить с ним джентльменские обязанности.
6
К первым холодам я уже числился учеником автошколы.
В назначенный день придя на вводную лекцию по теории, я с приятным удивлением обнаружил, что не так уж и устарело выгляжу, как мне это представлялось в воображении. На добрую половину группа состояла из моих… скорее ровесниц, чем ровесников — как ни странно. Был один бодрый шестидесятилетний дед (с задней парты я видел его обрамлённую седыми клочьями лысину с торчащими ушами), по его словам, никогда в жизни не подходивший к автомобилю ближе, чем на метр. Были и помоложе, с переменным успехом колыхавшиеся где-то между тридцатью и сорока, но совсем юных я не встретил. Очевидно, не без зависти подумал я, нынешнее поколение рождается уже с водительскими правами в пелёнках.
Все эти наблюдения несколько меня подбодрили. Обрадовало и то, что практические занятия будут идти параллельно с теорией — а я-то думал, как всегда, сначала суп, затем — компот. Уже без ложного стеснения я поинтересовался у директора школы, когда мне следует созвониться с инструктором, и тот, испуганно замахав на меня руками, ответил:
— Вчера.
Времени у меня, слава Богу, было навалом. Куда сложнее обстояли дела с финансами. Инструктор, кряжистый пятидесятилетний кабан с авторитарным характером, усасывал мои деньги, как пылесос; пришлось заметно урезать личный бюджет и подтянуть пояс. В возмещение этого я стал часто ездить в гости к Порочестеру, чей холодильник всегда был под завязку набит всякими вкусностями, — и вообще он жил на широкую ногу. Мы усаживались кто на диван, кто — в кресло, ставили на столик свечи и под неизменный коньячок беседовали о том, о сём — чаще всего о Елене, которая была теперь нашей излюбленной общей темой, прочнейшим связующим звеном.
