Кравчук опустил карабин и молча прошел мимо меня с насупленным лицом. Я тоже ничего ему не сказал, в тот момент мне хотелось одного: побыстрее выбраться ш этого леса. Хорошо, что Кравчук сам уходил все дальше и дальше.
На самой опушке леса, примыкавшего к деревне, мне встретился боец с уздечкой. Я сразу понял, что он ищет лошадь. Тут же последовал оклик:
— Эй, друг! Не видал коня? Запропастился куда‑то.
— Иди прямо. Там! — показал я рукой…
В нашу землянку Кравчук вернулся позже меня. Бросил в мою сторону уничтожающий взгляд.
— Чистоплюй…
Устало кряхтя, снял с плеча пустой вещмешок. Почему‑то в тот миг мне представилось, как он, не окликни я его тогда, доставал бы сейчас из мешка куски синеватого жилистого мяса… Меня замутило, и я поспешил выйти из землянки на свежий воздух.
Вышел из землянки и Кравчук. Развел костер, повесил на перекладину котелок с водой.
Долго и одиноко сидел он у огня, дымя толстой самокруткой, а потом молча пил пустой кипяток.
12
Передовая в километре от нас, если не меньше. По доносившейся оттуда перестрелке угадывалось, что ничего особенного там не происходит. Перестрелка велась лениво — то чуть усиливаясь, то почти затихая. Совсем не слышно было артиллерии.
Передо мною стояла повозка, доверху нагруженная винтовками и ручными пулеметами, собранными на передовой за последние дни. Я отбирал винтовки, нуждающиеся только в чистке и смазке, приводил их в порядок. Работа монотонная, надоедливая. Долго приходилось опирать ржавчину снаружи, еще дольше — доводить до блеска капал ствола.
— Быстро к командиру полка! — услышал я голос Кравчука.
— Что случилось?
— Там узнаешь…
Добежать до полкового КП много времени не потребовалось — он располагался совсем рядом. Командир полка
сидел на плащ — палатке под громадной елью и говорил по телефону. Прервавшись на минуту, сказал мне:
— Во второй роте вышел из строя станковый пулемет. Надо немедленно исправить или заменить.
— Есть!
— Покажи ему, где обороняется вторая рота, — обратился командир полка к начальнику штаба.
Тот ткнул карандашом в какую‑то точку на карте. Я не сразу сориентировался, где это будет на местности, и начальник штаба стал словесно объяснять, как найти вторую роту: °
— Иди по опушке леса, пока не увидишь баню на огороде. Там место открытое. До бани придется — перебежками и ползком. В бане командир роты. Телефонист его сидит с тыльной стороны бани, в окопе…
Что случилось с пулеметом, никто не знал, не работает, и все. Значит, нужно было прихватить с собой разнообразный инструмент и запчасти.
На мое счастье, к этому времени вернулся с дивизионного артсклада Петр, ездивший туда за боеприпасами. Он вызвался помочь мне. Кравчук неохотно, но согласился отпустить его.
На опушке леса стояла наша минометная рота. С ее огневых позиций хорошо была видна крыша бани.
— Неужто туда? — удивился знакомый лейтенант — минометчик, кивнув в сторону бани.
— Туда.
— Суньтесь только. Фриц поддаст жару.
Бойцы, выглядывая из окопов, тоже подтрунивали над нами.
— Станьте пока за дерево или залезайте в окоп, — посоветовал лейтенант. — Иначе не бывать вам в бане.
Деревья и кусты вокруг были иссечены пулями и осколками.
— Подождите до темноты, — советовал лейтенант.
— Не можем. Приказ командира полка.
— Тогда возьмите чуть влево и ползите по телефонному проводу. Там безопаснее. Связист знает, где прокладывать нитку. Учтите, снайпер никого к бане не подпускает.
Лейтенант показал на едва заметный бугорок меж огородных грядок:
— Видите? То наш сержант лежит. Утром пошел на НП второй роты и вот…
— Что же вы его не вытащите?
— Темноты ждем. А то еще кому придется лечь рядом…
Мы пустились к бане сначала перебежками, потом
поползли по — пластунски. Я впереди, при мне сумка с инструментом, за мной Петр волочил сумку с запчастями. Пули посвистывали где‑то в стороне.
Я заметил воронку и вполз в нее. Петра пришлось ’ ждать долго. Со стороны бани ударил пулемет. Пули засвистели над головой. Мелькнула тревожная мысль: «Уж не по Петру ли?»
Осторожно выглянул из воронки. Петр лежал справа и чуть позади меня, прижавшись к земле.
— Сюда! — позвал я его.
Некоторое время он не шевелился. Затем в несколько прыжков благополучно достиг воронки. Опустился рядом со мной, тяжело дыша.
— Жду тебя в окопе возле бани, — сказал я, вылезая из воронки, и, пригнувшись, побежал.
Метров через десять прыгнул в окоп, прямо на голову связисту.
— Куда тебя несет? — заворчал он.
— К командиру роты.
— Ругаться будет, — предупредил связист.
— За что?
— Вход в баню со стороны немцев, войти туда незамеченным труда! о. А заметят — разобьют башо, и всем там крышка…
К бане пришлось буквально красться. Командир роты лежал на полу с автоматом в руках, лицом к двери. Вначале действительно выругался, но, узнав, кто я и зачем пришел, подобрел. Кроме него в бане было еще трое. Они лежали на скамейках вдоль фронтальной степы. Двое спали.
— Так… — протянул командир роты. — Пулемет стоит внизу, метрах в ста отсюда, над самой речкой. Сейчас туда снайпер не подпустит. Придется ждать темноты.
— Что с пулеметом‑то? — спросил я.
— А черт его знает. Рядом разорвалась мина. Второго номера — наповал. И пулемет замолчал. Что ни делали с ним, все без толку. Стреляет только одиночными.
— В темноте там ничего, пожалуй, не увидишь. Поползу сейчас, — сказал я.
Командир роты смотрел на меня покрасневшими от долгой бессоницы глазами; строго потребовал:
— Только чтобы пулемет работал! Немцы завтра с Уфа наверняка попрут. Чем я их держать буду?
— Постараюсь, товарищ капитан.
— Проводи его, Чумак, — приказал командир роты бодрствовавшему бойцу.
— У меня там, за баней, еще напарник с запчастями, — предупредил я.
— Не все сразу…
В глубокий окоп, на дне которого стоял пулемет, мы проскочили удачно. Тут же лежал убитый пулеметчик, накрытый шинелью. Другой, уцелевший, положил на бруствер карабин и пристально смотрел в сторону противника. Попросил меня и Чумака разговаривать потише.
Вскоре вслед за нами приполз и Петр. В окопе стало тесно. Чумака пришлось отослать обратно. Как только он покинул окоп, стали разбирать пулемет. Проверил! работу механизмов, смазали их, намотали новые сальники, кожух залили водой. Попробовали стрелять — результат прежний: только одиночные выстрелы. Опять разобрали, тщательно осмотрели все детали, заменили замок. И это ничего не дало.
В окопе, да еще под огнем противника, работать было крайне неудобно. Каждый раз при довольно частых минометных обстрелах нам приходилось склоняться над разобранным пулеметом, чтобы уберечь его от сыпавшегося со стенок окопа песка.
Стыдно было перед пулеметчиком за пашу беспомощность. Подозревая нас в неопытности, он скептически относился к нашей бесплодной возне — не знал, что нами возвращены в строй десятки пулеметов, подобранных на поле боя с самыми замысловатыми неисправностями.
— В мастерскую надо тащить, — твердо сказал Петр.
— Командир роты не согласится, — возразил я и принялся расспрашивать пулеметчика, при каких обстоятельствах отказал пулемет.
Пулеметчик слово в слово повторил нам то, что я уже слышал от командира роты.
— А до разрыва мины все было нормально?
— Стрелял.
— Вмягмна от осколка. Она почти незаметна, но мешает свободному опусканию замка, — высказал я свои предположения Петру.
Мы еще раз разобрали пулемет и проверили линейкой то место, где предполагали вмятину. Она сразу обнаружилась.
Уже стемнело, когда я пришел к командиру роты и доложил, что пулемет исправить невозможно, надо заменять.
— Так и знал! — сказал он с досадой. — Не отпущу, пока не исправите. Делайте, что хотите, но пулемет должен стрелять, как пулемет, а не как винтовка.
Я отправился в окоп связиста и оттуда позвонил начальнику штаба полка. Доложил, почему не работает пулемет, сказал, что его надо заменить. Начальник штаба согласился: «Другого выхода нет». Приказал произвести замену до Уфа. Я попросил передать это приказание и Кравчуку.
Ночью мы отнесли неисправный пулемет за баню, а сами вернулись в окоп к пулеметчику.
— Помогите мне, хлопцы, захоронить боевого товарища, — попросил он, укладывая убитого на плащ — палатку.
Втроем мы опустили тело на дно соседнего, пустого окопа. Пулеметчик положил под голову напарника его вещмешок со всем содержимым, прикрыл ему лицо пилоткой, молча взял из моих руте лопату и принялся засыпать могилу. Слышно было, как сухие комки посыпались на плащ — палатку. К этим звукам присоединился сдержанный всхлип пулеметчика. <
