Немцы, вероятно, заметили суету возле КП и предприняли массированный огневой налет. Один их снаряд задел макушку сосны. Вверxу блеснул красный огонек разрыва. Зашуршали посыпавшиеся вниз осколки. С головы капитана — сапера, находившегося почти рядом со мною, слетела шапка, и стала видна страшная рана чуть выше уха. Капитан рухнул на спину. Вокруг его головы на снегу расплывалось кровавое пятно.
Подбежали бойцы, подхватили капитана на руки, но тут же опять опустили на снег. Накрыли лицо ему шапкой и вернулись к прерванному делу — приставлять лестницу. Я первым забрался по ней к наблюдателю. Хотелось взглянуть оттуда на передний край.
В этот миг залп «катюш» возвестил о начале артподготовки. Загрохотали пушки и минометы. Передний край обороны противника затянуло дымом, пронизанным багровыми всплесками.
Я спустился вниз, совершенно уверенный в том, что в немецких окопах не останется ничего живого. Командир полка и начальник штаба по — прежнему сидели за столом, принимая доклады и отдавая распоряжения.
— Пора, — сказал командир полка по прошествии некоторого времени.
Это означало, что пора начинать атаку. Телефонисты и радисты, дублируя один другого, одновременно передали команду в батальоны. В блиндаже воцарилась тишина напряженного ожидания. Первым нарушил ее начальник штаба — связался по телефону с наблюдателем:
— «Глаза», что видите?
«Глаза» доложили, что батальоны вылезли из окопов и пошли вперед. Через минуту — новый доклад:
— Противник встретил атакующих плотным пулеметным огнем.
— Не может быть! — усомнился кто‑то.
Командир полка вызвал и^)вый батальон. Комбат тоже доложил о сильном сопротивлении противника, но заверил, что одна рота прорвалась к немецкой траншее.
Последовали команды артиллеристам. Они должны были подавить ожившие огневые точки немцев. Я отметил про себя спокойствие и выдержку командира полка.
— Вот что, — обратился он к двум помощникам начальника штаба, — давайте‑ка в батальоны. Надо сразу после артиллерийского налета поднять в атаку всех и развить успех третьей роты.
На КП позвонил командир дивизии. Все притихли.
— Товарищ десятый, третья рота ведет бой в первой траншее, — доложил командир полка.
«Десятый», видимо, усомнился и потребовал срочно представить доказательства.
— Тогда разрешите мне самому пойти туда за доказательством, — сказал командир полка, не скрывая обиды.
Какой последовал ответ, я не понял. Заметил лишь, что командира полка будто подменили. Твердость сменилась нервозностью, спокойствие — безразличием.
— «Глаза»! «Глаза»! — кричал он с надрывом наблюдателю. — Докладывай, что видишь. — Поводил карандашом по карте, вяло подвинул к себе другой телефон, сказал в трубку: — Двадцатого… Двадцатый? Квадрат седьмой… Там до роты фрицев, подтягиваются к первой траншее… Между деревней и ручьем… Видишь?… Действуй!
А начальник штаба в это время теребил командира первого батальона:
— Срочно доставьте трофеи из третьей роты. Пошлите нарочного. Ждем…
Повторный непродолжительный артиллерийский налет па огневые точки противника желаемого результата не дал. Пехота и после пего продвинуться не смогла. Немцы же как бы в отместку повторили артналет на командный пункт полка. Блиндаж затрясся от мощных разрывов, воздушной волной сорвало дверь. Наблюдатель, сидевший на сосне, был убит и свалился оттуда. Его заменил сержант из полковой разведки.
Прибыл нарочный из третьей роты. Принес штык от немецкой винтовки и документы убитого немецкого офицера. Командир полка немедленно доложил об этом командиру дивизии. Тот сказал, что насаждает командира третьей роты орденом Красной Звезды, и приказал немедленно довести это до сведения награжденного, а также объявить всему личному составу батальона. Но из батальона сообщили, что награжденный ранен и его уже эвакуировал! в тыл.
— Хороший был офицер, — пожалел начальник штаба.
— Я его знал лично.
— Почему «был»? Он же не убит, а ранен, — внес поправку команлф полка.
— Из полка он выбыл, поэтому и «был», — стоял на своем начальник штаба.
Слушая разговоры начальства, нарочный из третьей роты неловко топтался посредине блиндажа. Он чувствовал себя здесь лишним. На вопросы отвечал односложно, порой невнятно. Там, в окопах, в огне, у него было свое место и свое дело. В бою робеть было некогда, а вот тут оробел…
Меня начало тяготить вынужденное безделье. Обратился начальнику штаба:
— Товарищ майор, я возвращаюсь в свой полк. Что передать нашему командованию?
Он посмотрел на меня гак, словно увидел впервые. Потом все‑таки вспомнил, узнал.
— Передайте, что успеха не имеем, задачу дня не выполнили, — отвернулся в сторону, к переводчику, который изучал доставленные из третьей роты документы немецкого офицера: — Ну, что там?
— Похоже, что убитый служил в ветеринарной роте… или команде.
Это сообщение переводчика вызвало в блиндаже невеселое оживление.
— Вот это да! Узнает генерал, что перед нами ветлазарет, а мы чикаемся, — пощады не жди.
— Кто тебе дал эти бумаги? — спросил начальник штаба посланца из третьей роты.
— Я, товарищ майор, сам их вытащил из кармана убитого, — ответил тот.
— Какой он из себя?
— Ну, как вам сказать, такой белобрысый…
Командир полка прервал их диалог:
— Какое это имеет значение?.. Благодарю за службу, дорогой, — обратился он к бойцу. — Ступай к себе в роту. Передай там всем, что ваш командир награжден орденом.
— Передам, — ответил боец совсем по — домашнему, явно обрадованный тем, что его отпустили. Я вышел из блиндажа вместе с ним и тоже направился в третью роту. Решил, что без этого мне нечего будет докладывать своему начальнику штаба о положении дел у соседа.
Сперва мы передвигались перебежками, потом поползли по узкой тропинке, едва различимой среди воронок и выбросов мерзлой, комковатой земли, перемешанной со снегом. Не раз пришлось перелезать через вывороченные с корнями деревья, залегать, пережидая огневые налеты. Наконец свалились на дно полуразрушенной траншеи прямо к ногам
лейтенанта в изодранном полушубке. Он взглянул на меня обрадованно:
— Пополнение?
Мой ответ разочаровал его.
— Будешь инспектировать? — спросил он, не тая горькой иронии.
Нет, не буду.
— Тогда помоги набить диски. У меня что‑то пальцы плохо слушаются.
Я охотно принялся за эту привычную для меня работу. Между делом спросил: сколько же в роте осталось людей?
— Он семнадцатый, — указал лейтенант на солдата, который вернулся со мною, и протянул кисет: — Кури!
Я отказался. Лейтенант порылся в карманах и вытащил пачку немецких сигарет.
— Попробуй трофейных.
Чтобы не обидеть его, я взял сигарету.
— Рванули мы с утра, ах, как хорошо! — делился он со мною, попыхивая самокруткой. — Далеко бы вперед ушли, да боги войны подвели — пуляли по пустому месту. Слышишь, как стрекочут немецкие магнипкн? Почти все уцелели.
Неприятельский пулемет загрохотал совсем близко. Участились и автоматные очереди.
— Смотри там в оба! — крикнул лейтенант кому‑то из бойцов. Сменил диск в автомате и, уже вставая, спросил меня: — Вопросы есть?
— Нет.
— Тогда будь здоров. Передай там, у крго будешь, что из траншеи мы не уйдем.
Возвращался я в свой полк уже в темноте. Бой постепенно' затихал. К переднему краю спешили кухни. Туда же тянулись сани, нагруженные минами, снарядами, патронами.
Докладывая начальнику штаба о всем увиденном и услышанном в соседнем полку, я незаметно для себя увлекся и вышел далеко за рамки компетенции младшего лейтенанта. Майор что‑то писал, ни разу не возразил мне, не перебил вопросом. Подумалось, что он меня не слышит. Но едва я замолк, взглянул на меня с усмешкой:
— Выговорился? Теперь иди отдыхай, а зартра пораньше — опять к соседу. Будем выполнять то, чего не выполнили сегодня. У нас, правда, дела получше: второй батальон продвинулся до километра.
В комендантской землянке, как и накануне, было холодно и темно. Комендант чиркнул зажигалкой и молча показал в угол, где лежал утром осужденный. На том месте стояли котелки с холодным супом и кашей — для меня и Тихонравова. Один из бойцов комендантского взвода участливо вызвался разогреть суп и подал кружку кипятка. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Сказал, что подожду возвращения Тихонравова, и растянулся на свежих еловых ветках рядом с котелками. Ветки были влажны и душисты, наверное, их принесли незадолго до моего прихода.
Пришел Тихонравов. Зажег спичку, осмотрелся.
— А где же?.. — Он запнулся, показывая горящей спичкой в опустевший угол и, конечно, имея в виду того бывшего старшего лейтенанта.
