— Ты что, пьян?
— Да, на самом деле, довольно сильно. Не волнуйся, я ничего не буду предпринимать.
— Многие парни говорят это прямо перед тем, как что-то предпринять.
— Да, я уверен, что так и есть, но я не могу лгать, помнишь? — Он делает глоток вина, соскальзывает с сиденья и опускается передо мной на колени. — Наверное, мне, следует держаться подальше от громких заявлений типа «Я никогда не прикоснусь к тебе без твоего разрешения» на случай, если мне снова понадобится тебя спасать или что-то в этом роде, но я обещаю, что не буду прикасаться к тебе так сегодня вечером. — Что-то мелькает в его глазах. — Только если ты не будешь умолять меня об этом.
Я стону.
— Почему ты пьян?
— Потому что это довольно весело, и мне определенно легче разговаривать с тобой, когда я пьян.
— Ты напился, чтобы поговорить со мной?
— Ты знаешь, честно говоря, я понятия не имею. Разве это не смешно?
— У тебя нет чувства юмора.
— Как грубо. У меня действительно есть чувство юмора. Я просто где-то его потерял. Поможешь мне его найти?
Он падает со стула, смеясь, когда падает на пол, уставившись на нижнюю часть сиденья.
— Ну, здесь этого нет! — Он хихикает.
Я вздыхаю, соскальзывая со стула, и поднимаю его на ноги.
— О-хо-хо! Что ты собираешься делать? Бросить меня на кровать и изнасиловать? У вас есть мое полное разрешение.
Я толкаю его обратно на сиденье.
— Я не собираюсь насиловать тебя. Почему ты хочешь, чтобы я это сделал? Ты даже не считаешь меня красивой.
Он хмуро смотрит на меня.
— Потому что ты некрасивая, — говорит он и сажает меня к себе на колени. — Ты прекрасна.
Я замираю, как кролик, попавший в свет фар. Никто, кроме папы, никогда раньше не называл меня красивой. Искренность его слов и серьезность выражения его лица шокируют меня, и на мгновение я остолбенела.
Я заставляю себя ухмыльнуться.
— О боже, большой и страшный Повелитель Ночи считает меня красивой, я должна быть польщена или напугана?
— Пожалуйста, будь польщена, — говорит он с неприкрытой дрожью в голосе. Это звучит почти как мольба.
Мои щеки горят.
— Хорошо, — говорю я беззаботно. — Я бы вернула комплимент, но я думаю, что уже совершенно очевидно, что ты несколько нечеловечески привлекателен.
Аид сглатывает.
— Возможно, — говорит он так же нервно, — но я бы не возражал, если бы знал, что ты находишь меня привлекательным.
Я бью его по носу и уворачиваюсь от него.
— Ты очень красивый, Аид.
— Фу. Даже когда ты говоришь правду, кажется, что ты лжешь.
Я смеюсь.
— Нужна какая-нибудь помощь, чтобы ты добрался до кровати?
— Только если ты планируешь снова меня раздеть.
— Ты можешь сменить свой наряд одним щелчком пальцев!
— Да, но он исчезает, когда я сплю. Это не одно и то же. — Он скатывается со стула. — Ах, ну, я уверен, что справлюсь. Спасибо тебе за милость твоей компании сегодня вечером.
— В любое время», - говорю я, в основном имея в виду это. — И Аид?
— Да?
— Тебе действительно не обязательно быть пьяным, чтобы проводить со мной время. Ты можешь проводить со мной время, когда захочешь.
Он улыбается.
— Опасное предложение. Что, если я всегда хочу проводить время с тобой?
— Я раскрою твой блеф.
— Но я не могу лгать.
— Ты превосходно умеешь увиливать от правды.
— Так и есть, — говорит он. Он неуверенными шагами возвращается в комнату и подносит мои руки к своим губам. — Я постараюсь быть трезвым, когда буду говорить с тобой завтра.
— Я постараюсь быть бодрой для этого.
Он смеется, по-настоящему смеется, и это странно красивый, опьяняющий звук, шепот фейерверка вдалеке, треск пламени о поленья. Я слышала, как он смеялся на празднике- жесткий, холодный, грубый смех, но это было что-то другое, теплое, настоящее и бурлящее. Смех, который проникает прямо в меня.
Он целует меня в лоб.
— Еще раз благодарю тебя. Спокойной ночи, Сефона.
— Спокойной ночи, Аид.
Я смотрю, как он исчезает, мои глаза прикованы к его фигуре, подсознательно связанные силой, которую я не могу объяснить или не хочу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он считает меняя красивой.
Я понятия не имею, что с этим делать.
Я возвращаюсь в свою комнату, ложусь в постель и пытаюсь придумать другой смысл в его словах, выход из его признания. Я не могу поверить, что была так раздражена, когда думала, что он не считает меня красивой, а теперь я здесь, одержимая тем фактом, что он считает меня красивой. Напуган тем фактом, что он это делает.
Я не знаю, почему мне страшно, но я знаю, что хочу, чтобы завтра наступило быстрее, просто чтобы я могла снова увидеть его.
Мне не нравится, к чему все это идет.
На следующее утро он оставляет мне завтрак с извинениями, а также небольшой букетик гипсофилы и гвоздик и, не сказав ни слова, ускользает, прихватив с собой собак. Мы с Пандорой проводим остаток дня вместе, полностью используя зеркало и вяжем шарфы чуть получше. Она гоняет мою шерсть по комнате, легко удовлетворяясь.
Я стараюсь не думать ни о цветах, ни о его словах, но и то, и другое мне не удается.
Поздно вечером он приходит ко мне в комнату.
— Хочешь прогуляться? — говорит он.
Я моргаю.
— Я уже одета для сна.
— Я могу очаровать тебя, если ты действительно беспокоишься, но поверь мне, когда я говорю, что эта ночная рубашка на самом деле идеальна.
Я хмурюсь, заинтригованная.
— Я возьму какую-нибудь обувь.
Я бегу в гардероб и достаю пару сандалий, застегиваю их и хватаю халат. Аид предлагает мне руку, но ведет меня не в сторону садов, а наружу.
Я напрягаюсь.
— Не волнуйся, — говорит он, — я позабочусь о твоей безопасности.
— О, правда? — Я выгибаю бровь. — Потому что я помню кровавый инцидент, произошедший несколько ночей назад…
— Это была царапина. — Он делает паузу. — Мы можем не идти, если ты не хочешь…
— О нет, я хочу, я просто хочу сначала подразнить тебя по этому поводу.
Несколько недель назад Либби умоляла меня пойти с ней куда-нибудь, в место, где наиболее вероятной опасностью были неуклюжие пьяницы и сломанные пальцы на ногах. И теперь я здесь, позволяя утащить себя в какой-то неизвестный уголок Подземного мира, где, я знаю, опасности намного, намного хуже.
Возможно, это потому, что нет отца, чтобы беспокоиться, нет башни из слоновой кости, в которую можно было бы вернуться. Возможно, это потому, что я чувствую, что худшее уже случилось.
Возможно, это потому, что, каким бы глупым это ни было, я начинаю ему доверять. И я не думаю, что он предложил бы мне поехать с ним, если бы не считал это безопасным.
Мы выходим из дворца. Внизу, у реки, Перевозчик ждет со своей лодкой, с наведенными чарами. Судно украшено гирляндами огней и цветов, настолько элегантных, что я почти не замечаю духов, струящихся под ним. Играет тихая, спокойная музыка, скрывающая низкие вопли под медовой мелодией.
Аид протягивает мне руку, чтобы помочь подняться на борт. Я снова ощущаю его гладкую кожу под своими грубыми ладонями и думаю о других вещах, о прыщах, веснушках и волосах, о тех частях тела, которых я никогда раньше не стеснялась.
Особенно мои веснушки. Веснушки — это мило. Глупо, что у большинства фейри их нет.
Я устраиваюсь на одном из сидений. Перевозчик отталкивает нас от берега. Аид сидит передо мной, не улыбаясь, не совсем.
— Это что, свидание? — спрашиваю я.
— Почему все должно быть свиданием? Может быть, мне просто нравятся причудливые лодки.
— С цветами и Музыкой?
— Я люблю цветы и музыку. — Шепот усмешки.
— Конечно, — говорю я. — Если бы это было свидание, я бы определенно была недостаточно одета. Но ты был бы очень хорош.
Аид смотрит на воду, и на секунду, я клянусь, его щеки розовеют.
Мы плывем вниз по реке, и я пытаюсь игнорировать души под нами, вместо этого концентрируясь на музыке и огнях, мерцающих наверху. Мы плывем по тунелю и оказываемся в другом месте.
