заглядывала в почту: ничего. Разработчик игры издевался? Или просто решил проигнорировать ее выпад? Подумаешь, найдет другого тестера, который будет вдохновлять его безумные фантазии. Далеко не всем, как Эмберли, «повезет» встретить того, кому вынесли приговор.
В томительном бесплодном ожидании прошло часа два. Или даже больше. Время то ускорялось, то замедлялось, то вроде бы вообще останавливалось или незаметно вырывало целые куски. Заниматься каким-либо полезным делом не получалось, поэтому девушка отмеряла комнату шагами, зевала, пролистывала зачитанные до желтизны книги, безразлично поглядывала в окно, укладывалась на кровать и грызла ногти.
Захотелось перекусить. На возникшую мысль желудок отреагировал жалким бурлением. Но Эмберли вспомнила, что так и не купила продукты. А судя по прорывавшимся сквозь плотно закрытую дверь звукам, в комнате матери шел очередной полупьяный гудеж, зародившийся наверняка не на пустом месте.
Стараясь производить как можно меньше шума – хотя в этом грохоте она могла топать как слон, все равно бы никто не услышал, – девушка добралась до кухни. В холодильнике лежали бекон в нарезке и консервированный томатный суп, в морозильной камере – упаковки готовых обедов, на столе – несколько пачек чипсов, банка колы и попкорн в миске. Боясь пропустить сообщение, Эмберли схватила чипсы и колу и вернулась к себе.
Проходя мимо материной спальни, она заглянула в приоткрытую дверь и с удивлением обнаружила, что кроме включенного телевизора, громогласно вещавшего на разные голоса о семейном насилии, орать в ней больше некому. Странно. Очень.
А ведь матери и не должно быть дома. Сегодня у нее вечерняя смена, которая закончится за полночь. А Таня еще ни разу не уходила надолго, оставив после себя такой бедлам и работающую технику.
Эмберли осторожно вошла в комнату, ожидая чего угодно, даже самого страшного. В какой-то момент в голове возникла картинка, больше напоминающая кадр из полицейского сериала: неподвижное тело, распростертое на полу в нелепой позе, растекающаяся лужа крови. Но, конечно же, ничего подобного она не увидела – пусто и даже прибрано.
Девушка выключила телевизор и тут же принялась растирать виски, запоздало почувствовав легкую контузию, будто оглохла не от ревущих звуков, давящих на барабанные перепонки, а от обрушившейся на ее голову тишины. Но внезапно она уловила тиканье часов. Старых, наверное, еще прабабкиных. Потом на улице залаяла собака, тренькнул велосипедный звонок, слишком похожий на сигнал извещения электронной почты. Или это он и был?
Эмберли бросилась в собственную комнату.
Ну да! Так и есть! Новое письмо. Все мысли потонули в стремлении быстрее его прочесть. Конечно, оно могло оказаться спамом: адрес – времянка, тема отсутствует. Эмберли кликнула на конвертик.
«Приговор, вынесенный Вами предыдущему обвиняемому, некорректен. Дело отправлено на доследование. Затягивание вынесения процессуального решения без уважительной причины наказуемо».
Наказуемо?! Разработчик точно маньяк. Но Эмберли не собирается впадать в панику после его тупой угрозы. Она и сама в состоянии пообещать ему любые неприятности! Только вот как? Ответного письма не отправить.
Она зашла в игру. Как обычно, сквозь черноту экрана проступили сияющие буквы, потом появилась рука с весами и… все. Басы били по ушам, а мелодия даже не думала заканчиваться! Чаши с камнями покачивались, не в состоянии обрести равновесие. Эмберли пялилась на них минут пять, но так и не дождалась полной загрузки – вырубила компьютер.
И что теперь? Лечь спать? Может быть, сон подействует благотворно, и утром само собой придет решение, как поступить. Однако заснуть никак не удавалось, Эмберли долго ворочалась в кровати. Въедливые мысли, стоило только провалиться в дрему, словно толкали в бок, не давая забыться насовсем. А тут еще и мать вернулась с работы. Не обращая внимания на то, что, по сути, уже глубокая ночь и некоторые в доме изо всех сил желают уснуть, принялась хлопать дверями, носиться туда-сюда и громко ругаться. Эмберли не выдержала, соскочила с постели, распахнула дверь.
– А потише нельзя? – бросила недовольно.
Мать как раз находилась на середине лестницы, спускалась. Она резко остановилась, обернулась и рявкнула:
– Нельзя!
В первый момент Эмберли взбесилась, хотела заорать в ответ, воспользовавшись тем же набором ругательств, что недавно выдавала мать, но, зацепившись взглядом за ее лицо, сдержалась. Было в нем что-то такое, отчего злость почти моментально преобразовалась в тревогу. Или даже испуг.
– Что-то случилось?
Мать тоже сразу смягчилась.
– Случилось, – призналась уже без крика и с надеждой посмотрела на дочь: – У тебя не найдется чего-нибудь выпить?
– Выпить? – Эмберли хмыкнула. – У меня? Откуда?
– Ну да, – согласилась мать. – Просто понятия не имею, как еще можно успокоиться.
Эмберли окончательно выбралась из комнаты, подошла к краю лестницы.
– Ма-ам! – протянула почти сочувственно. – Да что случилось-то?
Таня громко выдохнула. Плечи ее поникли, и вообще она как-то ссутулилась, обмякла, уселась прямо там, где стояла, на ступеньку, приложила ладонь к лицу. Ругнулась себе под нос.
– Представляешь? Какой-то урод… – и замолчала.
И Эмберли захотелось подскочить к ней, тряхнуть, чтобы она скорее продолжила дальше, но мать сама сбросила оцепенение. Произнесла следующее таким голосом, словно предъявляла претензию кому-то, возможно, судьбе:
– Я ж уже почти в машину села. Как раз дверь открывала. И надо было лезть быстрее внутрь, ни на что не обращая внимания. Так нет. Заметила, что кто-то подваливает, подумала, что он из своих. Мало ли зачем. Как идиотка развернулась, еще и едва не спросила… – она посмотрела на Эмберли, – совсем как вот ты сейчас: «Что-то случилось?» А он мне ножик под нос и: «Деньги гони!»
Мать невольно поежилась. На мгновенье взгляд ее сделался стеклянным, будто обратился в прошлое.
– Хорошо, я не сообразила сразу, чего он от меня хочет, подумала: как обычно, очередной пьяный придурок лезет потискать. А то бы руки-ноги мгновенно отнялись. А тут, похоже, на автомате сработало. Даже на нож внимания не обратила, сразу ему коленкой. Между ног. И, пока он загибался, скорее в машину. Дверь захлопнула, а ключом в зажигание попасть не могу. Руки не просто трясутся, ходуном ходят. Потому что только к этому моменту до меня дошло про нож. Вот, смотри: и сейчас еще трясутся.
Выставив перед собой ладони, Таня наблюдала, как мелко подрагивают ее пальцы.
– Сейчас почему-то даже страшнее, чем тогда было. Тогда все мысли об одном – лишь бы смыться поскорее. А сейчас начинаю представлять и думать: а если бы не попала так удачно, а если бы он разозлился и в самом деле пырнул. И вспоминается даже четче, чем тогда видела. Нож особенно. И голос. Хрипловатый такой, словно простуженный. Вот идиот! – мать нервно хихикнула. – Нашел кого грабить. Ну обогатился бы… на дырку в кошельке.
Эмберли стояла, вцепившись в перила.
Возможно, это было вовсе и не ограбление, а послание. Ей. Подтверждение, что слово «наказание» появилось в письме не только для эффекта. Даже
