если оно коснется не саму Эмберли. Или только для начала – не саму. Потому что нынешнее нападение всего лишь предупреждение: раз добрались до матери, то с той же легкостью доберутся и до нее. Или действительно убедят в своей серьезности тем, что отберут единственного близкого человека, а потом безбоязненно станут диктовать свои условия. И Эмберли не останется ничего, кроме как послушно выносить приговоры, твердо осознавая, что наказание настигнет либо обвиняемого, либо ее, ведь других вариантов не предусмотрено.
Нет, нет, нет! Она не позволит играть собой. Она не желает участвовать в этом судилище ни добровольно, ни даже под страхом смерти!
Только бы найти создателя игры, показать, что она не безропотная овца, что тоже способна доставить кучу неприятностей и что в полицию она не побоится пойти, если он не прекратит.
Эмберли сбежала вниз по лестнице, присела возле матери, ухватила ее за руку и серьезно уставилась в глаза.
– Как он выглядел? Ты рассмотрела?
– Смеешься? – Таня хмыкнула. Хотела, скорее всего, снисходительно и иронично, но получилось больше похоже на неуверенный всхлип. – Какое там рассмотрела? Да я чуть не обделалась от страха. – Но после все-таки задумалась. – Ну-у, парень. Одет как обычно. Куртка как куртка. Темная. Капюшон на голове. Натянут до носа, и лица почти не видно. Но это понятно: он же меня не на свиданку собирался пригласить. И вообще, кажется, сам-то еще тот грабитель. Иначе бы мне и не удалось от него настолько легко сбежать. – Мать опять сдавленно хихикнула: – Я, конечно, не в претензии. И слава богу, что другой не достался. – Она накрыла ладонь дочери своей, похлопала тихонько. – Эм, да какая разница-то? Обошлось – и ладно.
Почему она все воспринимает с такой легкостью? На нее напали, с того момента и часа не прошло, а мать уже хихикает и заявляет, что все нормально. Неудивительно, что ее жизнь идет наперекосяк. Она готова мириться с любыми гадостями, обидами и несправедливостями, прогибаться под обстоятельства. А Эмберли – нет.
– А если он опять попытается ограбить? – девушка стряхнула материнскую ладонь. – Даже если не тебя, а кого-то другого. Ты должна заявить в полицию!
– Господи! – выдохнула Таня, закатив глаза. – И что я, по-твоему, им скажу? «Ко мне подвалил придурок с ножом и потребовал деньги, а я даже ничего не разглядела, кроме куртки и капюшона». Да тут многие так одеваются! Если вообще не все. Вот и ищите, милые, хрен знает кого! – Она критично поджала губы. – Сомневаюсь, что они приставят ко мне круглосуточного охранника, лишь бы такое не повторилось. И к каждому жителю в придачу.
Эмберли насупилась. Если честно, где-то в самой глубине сознания она рассчитывала именно на охранника: в полиции проникнутся, поставят и мать, и ее, и дом под особое наблюдение. Тогда девушка почувствует себя спокойнее и не будет реагировать на каждый шорох. И создателю этой жуткой игры – или кто он там? да кем бы ни был! – не удастся подобраться к ним.
Наивно. Конечно, наивно. Ей не дождаться поддержки со стороны. А рассказать обо всем матери – это уж точно бесполезно. Не поверит, опять начнет хихикать и закатывать глаза. Или, еще хуже, подумает, что Эмберли свихнулась, начнет втирать, что нечего так долго сидеть за компьютером и прочую назидательную хрень.
Придется как-то справляться самой. Разобраться с игрой, возможно, найти создателя или того, кто приводит приговоры в исполнение. Или это одно лицо? Ну хоть кого-то, лишь бы все прекратилось. А пока нужно соблюдать осторожность.
– Ты дверь заперла? – поинтересовалась Эмберли у матери, поднимаясь со ступеньки.
Таня вскинула голову, удивленно уставилась на дочь, но все-таки поддалась и ответила:
– Заперла.
– Точно? Надо проверить.
– Эмбер! Да что с тобой? – мать подскочила, попыталась ухватить Эмберли за руку, но та увернулась, а Таня все равно продолжала восклицать: – Не сходи с ума! Вряд ли этот засранец знает, где я живу! И уж точно он не бежал всю дорогу за машиной! – Она перевела дух и заключила: – Давай-ка, я в душ, а ты спать. Хочешь, возьми снотворное. Где-то в сумочке было.
Ну да, накачаться успокоительным, вырубиться – и ноль проблем. В этом вся мать. Хотя…
По-другому все равно не уснуть, а маяться всю ночь, перебирая события и пытаясь сделать выводы из минимума информации, тоже не вариант.
– Хорошо. Давай твое снотворное.
Заполучив маленькую белую капсулу, Эмберли, особо не рассматривая и не раздумывая, закинула ее в рот, запила, добрела до туалета, а потом отправилась в комнату и завалилась в постель. Но прежде, чем отключиться, она успела подумать. Как там мать говорила? «Парень. Одет обычно. Темная куртка, капюшон на голове, натянут почти до носа». И еще: «Тут многие так одеваются». Точно. Эмберли и сама недавно встретила похожего под описание. Возле дома Майка Уоррена, одного из подсудимых, которого она приговорила к отрубанию рук и которому их в реальности оторвало взрывчаткой.
Верить в простые совпадения больше не получалось.
11. Таня
Иногда выпадают такие ночи, когда ты вроде бы спишь, но видишь реальные события со стороны, без возможности повлиять на них. Когда чувствуешь себя марионеткой в чьих-то коварных руках, когда силишься отбиться, отгородиться от увиденного, но ничего не получается, потому что это уже произошло и прошлое не переписать.
И вот в таком забытье Тане снова было пятнадцать.
В старшую школу она перешла с робкой надеждой и несмелыми планами на светлое будущее. Училась Таня всегда на отлично, даже гибель матери перед Рождеством не повлияла на успеваемость. Чего там! Все же доведено до автоматизма: читай книжки, пиши сочинения, проходи тесты, отвечай преподам, а что творится у тебя внутри – никому не интересно.
Отец крепился. Приходил с работы, ставил чайник и выкладывал пакеты с готовой едой, кормил дочь. Покупал шмотки взамен тех, что износились или стали малы, и, наверное, считал, что родительский долг выполняет в полной мере. Но если бы в его глазах горел едва тлеющий огонечек участия, было бы легче. Отец и дочь разделили бы потерю близкого человека на двоих, согрели друг друга сопереживанием. Но не сложилось.
Правда, Таню согрел кое-кто другой.
Нейтан – выпускник, симпатяга с глазами цвета Bluebonnet и душа компании. Только ему Таня смогла рассказать, какую тоску скрывает внутри себя, что мир ее давно рухнул и разбился, и его хрустальные осколки продолжают больно ранить, а когда она пытается их склеить, то понимает, что так, как раньше, уже никогда не будет.
Парень понимающе прижимал Таню к своей груди и нежно поглаживал по волосам, когда видел, что девушка силится не расплакаться. Он не смеялся над цветистыми оборотами ее речи и не пользовался слабостью, как
