и, выдыхая облачка пара, она отправилась вниз по холму. Всю ночь ей снился папа. Хотя, возможно, это были воспоминания, а не сны, – или и то и другое. Одно Мередит знала точно: ей нужно побыть с ним, послушать истории из его жизни и хорошенько запомнить их, чтобы однажды пересказать дочерям. В ее семье не принято было делиться воспоминаниями о прошлом, рассматривать фотоальбомы или делать что-нибудь еще в этом роде. Они с Ниной лишь в общих чертах знали, что папины родственники жили в Оклахоме и разорились во время Великой депрессии. Знали, что он служил в армии и познакомился с их матерью в конце войны. И это, в общем-то, все. В основном семейные истории относились уже ко времени «Белых ночей», а тогда ее, как и многих детей, своя жизнь занимала куда больше, чем папина.
Теперь нужно исправить эту ошибку – и извиниться за то, что вчера так сбежала. Его явно это ранило, и она ужасно на себя злилась. Она собиралась поцеловать его, попросить прощения и сказать, как сильно его любит. Если для него это важно, она готова хоть целыми днями слушать глупые сказки матери.
Она поднялась на крыльцо и вошла в дом.
– Мам? – закрыв дверь, позвала Мередит. Она сразу же поняла, что кофе еще не сварен, и недовольно буркнула: – Молодец, Нина.
Поставив кофейник, она поднялась на второй этаж и постучала в закрытую дверь спальни.
– Это я, Мередит. Вы там?
Ответа не последовало, и она отворила дверь. Родители в обнимку лежали в кровати.
– Доброе утро. Я поставила кофе и самовар. – Она подошла к окну и раздвинула тяжелые шторы. – Доктор сказал, папе нужно постараться поесть. Как насчет яиц и тостов?
Сквозь огромное эркерное окно спальню затопил солнечный свет, засиял на дубовых половицах, натертых воском, выпятил и без того центральный элемент в комнате – роскошную кровать в восточноевропейском стиле. Как и везде в доме, здесь почти не было ярких деталей. Белая постель, темная мебель. Белой была даже узорная обивка кушетки и кресла, которые стояли в углу. Комнату обставляла мать; не различая цветов, она ограничивалась черным и белым. На стенах не было картин, только самые известные Нинины фотографии, черно-белые, в строгих рамках из орехового дерева.
Пробежавшись взглядом по комнате, Мередит посмотрела на родителей. Отец лежал лицом к комоду, на левом боку, а мать, прижавшись к его спине, сзади обвивала его руками. Она что-то шептала ему, и Мередит не сразу сообразила, что слова русские.
– Мама? – нахмурившись, позвала Мередит.
Хотя мать была русской до мозга костей, она никогда не говорила на родном языке в кругу семьи.
– Я пытаюсь его согреть. Он такой холодный. – Мать начала исступленно растирать ладонями его руки и бок. – Очень, очень холодный.
Мередит застыла. Она думала, что ей знакома боль, но ничего сравнимого ей прежде не доводилось испытывать.
Отец лежал пугающе неподвижно. Волосы растрепаны, рот приоткрыт, веки сомкнуты. Он выглядел безмятежно, будто всего лишь уснул, разве что губы еле заметно отливали голубым, но у Мередит, знавшей его лицо до мельчайшей черточки, не было сомнений: ее любимый папа больше не с ними. Кожа его приобрела ужасный серый оттенок. Больше он не обнимет ее так, что хрустнут кости, не шепнет: Я люблю тебя, Бусинка. Мередит почувствовала, как внезапно у нее ослабели ноги, и лишь усилием воли не позволила себе осесть на пол.
Она подошла к кровати и коснулась папиной щеки, невыносимо холодной.
Мать всхлипнула и снова принялась яростно растирать ему плечи и руки.
– Я приберегла для тебя хлеб. Просыпайся.
Мередит впервые слышала в голосе матери столько отчаяния. Впрочем, с отчаянием такой силы она не сталкивалась вообще никогда. Должно быть, это как ощутить, что земля уходит из-под ног и ты падаешь в пропасть.
Мередит старалась отогнать мысли о том, сколько всего не успела ему сказать, но тень вчерашнего вечера висела над ней, ворочалась в душе. Сказала ли она, что любит его?
Слезы обожгли глаза, но она знала, что если даст им волю, то пропадет. Ей остро, отчаянно хотелось, чтобы хоть один-единственный раз все было по-другому: пусть мать обнимет и успокоит ее, как ребенка. Но надеяться на такое глупо. Мередит подошла к телефону и набрала 911.
– У меня умер отец, – прошептала она в трубку. Сообщив детали, она вернулась к кровати и положила руку на плечо матери: – Его больше нет, мам.
Та подняла на нее безумный взгляд.
– Он такой холодный, – сказала мать жалобно, испуганно. – Они всегда такие холодные после смерти…
– Мам?
Мать вздрогнула и перевела взгляд на мужа.
– Нам нужны санки.
Мередит помогла ей встать с кровати.
– Я заварю чай, мам. Попьем… пока будем ждать, когда за ним приедут.
– Ты нашла кого-то? Как мы расплатимся?
– Не волнуйся об этом, мам. Давай-ка пойдем вниз. – Мередит потянула ее за руку. Впервые в жизни она ощущала себя сильнее матери.
– Он для меня все равно что дом, – сказала та, мотая головой. – Как мне жить без него?
– Мы по-прежнему будем рядом с тобой, – сморгнув слезы, ответила Мередит. Пустые слова, не способные смягчить боль. Мать права. Он был их домом, душой семьи. Как они смогут без него жить?
Нина еще до рассвета вышла в яблоневый питомник, надеясь хоть немного отвлечься, поснимав. Ненадолго это сработало. У нее захватило дух от вида голых яблонь, увешанных сосульками, – хрустальные скульптуры на фоне розовеющего неба. Отцу точно понравятся такие портреты его любимых деревьев.
Сегодня она займется тем, что пора было сделать еще лет десять назад, – отснимет серию фотографий с яблонями. Каждое из деревьев было живым воплощением папиного труда, дела всей его жизни, и ему будет приятно смотреть на эти снимки, видеть, как многого он достиг. Можно даже покопаться в семейном фотоархиве (впрочем, не очень обширном) и отыскать там старые фотографии питомника.
Закрыв объектив крышкой, она повернулась и посмотрела на особняк. Остроконечная крыша дома пылала медью в лучах солнца. Еще слишком рано нести папе кофе, а мать явно не захочет сидеть за столом с ней вдвоем, так что Нина двинулась вверх по склону, к дому сестры. Выйдя из дальней части питомника на дорогу, она поняла, что еле переводит дух.
А Мередит бегает так каждый день. Невероятно.
Подойдя к бывшему фермерскому дому, Нина не сдержала улыбку: каждый дюйм фасада был увешан рождественскими украшениями. Бедный Джефф, наверное, не один день присобачивал все эти гирлянды.
Ну еще бы. Мередит с детства обожала праздники.
Постучавшись, Нина
