открыла дверь. На нее тут же радостно набросились собаки.
– Тетя Нина! – Мэдди выбежала к ней и крепко обняла. Для них обеих вчерашняя встреча оказалась чересчур сдержанной.
– Привет, Мэд, – улыбнулась Нина. – Да тебя и не узнать, малышка. Ты стала такой красавицей.
– А была на троечку? – поддразнила Мэдди.
– Ни больше ни меньше, – ухмыльнулась Нина.
Мэдди взяла ее за руку и потянула на кухню. Джефф за столом читал «Нью-Йорк таймс», а Джиллиан пекла блинчики.
Нина на секунду опешила. Прошлый вечер – со всей этой темнотой, маминой сказкой и сдерживаемым горем – казался до того неестественным, что Нина почти не обратила внимания на племянниц. Зато теперь она хорошенько их рассмотрела. Мэдди, по-прежнему резвая и неуклюжая, с темными длинными волосами, густыми бровями и крупным ртом, выглядела еще совсем юной, а Джиллиан уже была взрослой женщиной, невозмутимой и серьезной. Сразу видно – будущий врач. В облике этой высокой девушки, стоявшей возле плиты, еле уловимо проглядывала тень той пухлой светловолосой девчонки, которая могла все лето собирать в банки жучков, чтобы изучать их. Мэдди же выглядела точь-в-точь как Мередит в молодости, только излучала куда больше жизнелюбия, чем позволяла себе ее мать.
Неожиданно, глядя на повзрослевших племянниц, Нина ощутила, как постарела она сама. Ей впервые пришло в голову, что близится уже середина жизни и она давно не ребенок. Конечно, стоило подумать об этом раньше, но если живешь в одиночестве и делаешь что хочешь и когда хочешь, то не замечаешь течения времени.
– Привет, тетя Нина, – сказала Джиллиан, снимая со сковородки последний блинчик.
Они обнялись, Нина взяла у нее из рук чашку кофе и подошла к Джеффу.
– А где Мередит? – спросила она, легонько сжав его плечо.
Он отложил газету.
– Ушла проведать вашего папу, уже где-то минут двадцать назад.
Нина внимательно посмотрела на Джеффа.
– Как она держится?
– Мне-то откуда знать, – сказал он.
– В смысле?
Прежде чем он успел ответить, к ним подошла Мэдди:
– Будешь блинчики, тетя Нина?
– Нет, солнышко. Пойду-ка я лучше к родителям. Ваша мама убьет меня за то, что я не сварила кофе.
Мэдди широко улыбнулась:
– Это уж точно. Мы тоже через полчасика подойдем.
Нина расцеловала девочек, попрощалась с Джеффом и отправилась обратно.
Вернувшись в родительский дом, она повесила на крючок позаимствованное пальто и позвала Мередит. Уловив запах свежесваренного кофе, прошла на кухню.
Мередит, опустив голову, стояла у раковины и смотрела на текущую из крана воду.
– Ты что, даже не накричишь на меня из-за несваренного кофе?
– Нет.
Что-то в ее тоне насторожило Нину, и она бросила взгляд на лестницу.
– Он не спит?
Мередит медленно повернулась. Нина прочла ответ в ее глазах, и мир будто разом сошел с орбиты.
– Он умер.
Нина резко втянула воздух. Где-то в груди, возле сердца, росла неизвестная прежде боль. В памяти не к месту возникла сцена из детства. Лет в восемь или девять она, черноволосая хулиганка, нехотя тащилась за отцом по питомнику. Вдруг она споткнулась и упала. Классно слетала, Мандаринка, сказал он ей. Надеюсь, посадка мягкая. Рассмеялся и посадил ее на свои широченные плечи.
Ничего не видя от слез, Нина шагнула вперед и почти повалилась на сестру. Ей вдруг показалось, что если крепко зажмуриться, то папа возникнет рядом. Помнишь, как он учил нас запускать змеев в Оушен-Шорс? Это воспоминание, столь же мимолетное, случайное, как и предыдущее, мало что говорившее об отце, всплыло в сознании и будто высвободило поток слез. Все ли она сказала ему вчера вечером? Успела ли показать, как сильно любит его, объяснить, почему приезжает так редко?
– Не могу вспомнить, говорила ли я папе вчера, что люблю его, – сказала Мередит.
Нина отстранилась и заглянула в застывшее лицо сестры.
– Говорила, я помню. Но он знал это и без слов. Я уверена.
Мередит кивнула и вытерла слезы.
– За ним… скоро приедут.
Нина наблюдала, как Мередит пытается взять себя в руки.
– А мама?
– Осталась наверху с папой. Никак не могу ее увести.
Они обменялись красноречивыми взглядами.
– Пойду тоже попробую, – сказала Нина. – А потом?..
– Начнем планировать похороны. И обзвоним знакомых.
Мысль о том, что вся папина жизнь теперь свелась к посмертным распоряжениям, казалась невыносимой, но выбора не было. Нина сказала, что скоро вернется, и вышла из кухни. Каждый шаг давался с мучительной тяжестью, и, поднявшись на второй этаж, она снова расплакалась – тихо, кротко, смиренно.
Она постучала в дверь спальни и немного подождала. Не услышав ответа, повернула ручку и вошла.
В комнате был лишь отец. Он лежал на кровати; одеяло, натянутое до самого подбородка, напоминало снежный покров.
Нина прикоснулась к его лицу, отвела от закрытых век белоснежную прядку волос, наклонилась и поцеловала отца в лоб. Его кожа была страшно холодной, и Нину пронзила мысль: Он больше никогда мне не улыбнется.
Распрямившись, Нина глубоко вздохнула и принялась рассматривать отца, стараясь запомнить все до мельчайших деталей. «Прощай, папочка», – нежно шепнула она. Ей хотелось сказать ему еще тысячу слов, но она приберегла их на будущее, их черед придет, когда среди ночи она почувствует себя опустошенной и одинокой или затоскует по дому.
Нина заставила себя отойти от кровати, чтобы не рассыпаться на кусочки, и достала телефон, но передумала звонить, даже не дождавшись гудка. Что она скажет? Разве Дэнни сможет облегчить такую боль? Боковым зрением она внезапно уловила за окном движение – промельк темного пятна на фоне снежной белизны.
Она подошла к окну.
Внизу мать сквозь сугробы пробиралась к теплице.
Нина поспешила вниз и, накинув пальто и сунув ноги в мокрые ботинки, вышла на веранду. Проходя мимо кухонного окна, она увидела за ним бледную Мередит, которая говорила по телефону, губы у нее дрожали. Нина не знала, успела ли та заметить ее.
Она спустилась по боковым ступенькам в сугробы, навалившие возле дома. Увидев в снегу следы матери, двинулась по ним.
Возле теплицы она остановилась, чтобы собраться с духом, а затем распахнула дверь.
Мать, стоя на коленях прямо на земле, в одной лишь батистовой ночной рубашке и сапогах, выдергивала и кидала в кучу маленькие клубни картофеля.
– Мам?
Нина позвала еще пару раз, но мать не реагировала. В конце концов она крикнула: «Аня!» – и приблизилась к матери.
Та замерла и повернулась к ней. Длинные, распущенные седые волосы спутанными прядями обрамляли бледное лицо.
– Тут немного картошки. Ему нужно поесть…
Нина присела рядом с матерью на корточки. Ее поведение пугало, но вместе с тем странным образом утешило. Впервые в
