Я не должна его удерживать, но внезапно нахожу ещё один предлог начать разговор:
— На мне мужская футболка. Ты меня раздел?!
— Да, не спать же тебе в джинсах и растянутой кофточке.
Я глубже зарываюсь под одеяло, только сейчас понимаю, что Хан раздел меня до нагиша, а потом надел футболку: на мне нет трусиков.
— Наверное, я попрошу тебя отвернуться. Мне нужно в душ.
— Вставай. Футболка на тебе как платье, — разрешает Темирхан. — Я буду в зале. Зови, если что…
Закатываю глаза от его зашкаливающей самоуверенности, но ведь он не рисуется передо мной.
Он был таким всегда — харизматичным, грубоватым, уверенным в себе и очень умелым мужчиной.
Ванную комнату я нахожу без труда и там полным-полно мужских бритвенных принадлежностей, гели для душа с резким, пряным брутальным ароматом.
Пользуясь случаем, я придирчиво изучаю полки, но не нахожу ни одного следа присутствия женщин: ни зубных щёток, ни расчёсок, ни случайно забытых мелочей вроде колец или серёжек.
Даже полотенца — тёмно-серые и немного колючие, пахнущие лишь порошком для стирки, без отдушек кондиционеров.
Приняв душ и освежившись, я возвращаюсь.
Нужно пройти через большой зал и не заметить Темирхана. Но он такой большой, что сложно не обратить на него внимание. К тому же я бы и с закрытыми глазами поняла, где он находится.
Я чувствую его, как магнитная стрелка компаса чувствует север.
Я твёрдо намерена его не замечать и не останавливаться. Но…
— Ди, — зовёт Темирхан. — Постой.
— Уже поздно, Хан. Наверное, ты очень рано встаёшь. Спокойной ночи…
Я закрываю дверь, с бешено бьющимся сердцем и прислоняюсь спиной к гладкой поверхности.
По ту сторону раздаются шаги. Я слышу, что Темирхан замер неподалёку.
— Я уже ложусь в кровать. Иди к себе, Хан!
— Зря ты меня гонишь прочь, — вкрадчиво отвечает Темирхан. — Я стал твоим первым мужчиной. Понимаешь, что это значит? Я же теперь от тебя не отстану.
— Семь ночей…
— Да нахуй эти семь ночей. У нас может быть и двадцать семь ночей, и тысячу семь… Вся жизнь может быть нашей! — бьёт кулаком по двери.
Я зажимаю рот ладонью, чтобы не разрыдаться в голос. С трудом удерживаю слёзы.
— У тебя своя жизнь, Хан. Она рядом с женой и сыном.
— Диана, ты нужна мне. Ты. Всегда была нужна, — говорит с мукой в голосе.
Считаю удары сердца.
Оно не грохочет, не бьётся, но подозрительно замолкает.
Словно застыло.
Собираюсь с силами, чтобы сказать:
— Я дам тебе лишь то, о чём договорились. Семь ночей. Это моя плата за твои услуги. На большее не рассчитывай. Говоришь, что я тебе нужна?! Но однажды ты мне уже сказал, что не оставишь сына без отца. То есть не бросишь семью. А я… я не согласна быть любовницей. Всё или ничего.
* * *
На следующее утро я просыпаюсь от звуков работающей кофемолки и долго лежу, приводя в порядок свои мысли и чувства.
Под одеялом очень тепло, в квартире Хана сугубо мужская атмосфера, но мне не привыкать: я много лет прожила лишь с папой, а о маме сохранилось много воспоминаний, но все они — детские, по большей части.
Мысль о маме снова возвращает меня на исходную, к словам отца о том, что Хан заглядывался на Лейлу. Отрезвляет и заставляет подняться.
Часть меня считает, что нужно поговорить с Ханом на эту тему.
Но другая часть, состоящая из обид и уязвлённой гордости, требует остаться в стороне и вообще не показывать слабость перед этим мужчиной.
Как бы то ни было, сон уже испарился, и я направляюсь в душ, думая, что пропахну запахами мужских уходовых средств надолго.
Немного смущает факт, что на мне нет белья. В футболке Хана, пусть даже длинной, доходящей мне до колен, я буду чувствовать себя уязвимой и доступной.
Поэтому снимаю с крючка мужской банный халат и много времени трачу на то. чтобы подкатить рукава.
Однако разница в росте между мной и Ханом очень велика, поэтому полы халата волочатся за мной по паркету.
Захожу на кухню. Хан стоит у плиты, приветствует меня, не поворачиваясь.
— Доброе утро. Я буду варить кофе. А ты чем завтракаешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Навряд ли у тебя есть что-нибудь для завтрака… В твоей холостяцкой берлоге.
Хан молча открывает дверцу холодильника, демонстрируя мне набор продуктов, часть из которых может долго лежать и не портиться. Яйца, сыр, сгущённое молоко, тушёнка, сухарики…
Прячу улыбку в сторону, потому что когда уезжала в летний лагерь, ещё в школе, потом по возвращению в холодильнике нашего дома был похожий набор продуктов.
Может быть, все военные мужчины непритязательные?
— Ну так, что молчишь? Завтрак?
— Давай кофе, если есть сахар, конечно.
— Я пью крепкий, — предупреждает Хан. — Может быть, тебе стоит поесть на завтрак что-нибудь другое? Типа омлета?
— Ничего страшного. Я не в ресторане, так что выбирать не буду.
Через несколько минут Хан сдвигает турку с плиты и нацеживает кофе в две крошечные чашки. Судя по цвету напитка, там реально ударная доза горького, чёрного кофе.
— Ну, попробуй, упрямица, — предлагает Темирхан и садится напротив.
В его больших пальцах миниатюрная кофейная чашка кажется совсем крошечной, как из домика куколки Барби.
Я осторожно отпиваю напиток и пытаюсь поскорее проглотить пряную, острую горечь напитка.
— Нравится?
— Очень, — отвечаю я.
Делаю ещё один большой глоток через силу. Во рту горит, как будто Хан пьёт кофе с перцем чили!
— Ну всё, показала, что тебе не слабо — и хватит! — злится Хан, забирая из моих рук чашку с напитком. Достаёт телефон. — Сейчас закажу тебе завтрак.
— Не стоит утруждать себя. У тебя есть молоко и яйца, я взобью омлет. Не хочу, чтобы ты тратился на меня сверх меры: средствами и временем.
Вынимаю из лотка два яйца и, за неимением венчика, взбиваю их вилкой, постепенно подливая молоко. Потом жду, пока нагреется сковорода.
Хан сверлит мою спину взглядом. Не могу разобраться в своих чувствах: хочется, чтобы он ушёл, и в то же время я жажду, чтобы он остался рядом.
— Разве тебе не нужно ехать к семье? Или на работу? — спрашиваю, стоя к нему спиной. Так проще задавать неуместные вопросы, не показывая своего лица.
— Нужно.
Раздаётся звонок в дверь. Хан поднимается: наверное, к нему кто-то приехал. Я прислушиваюсь: разговора нет, Темирхан коротко благодарит кого-то и возвращается.
— Сумка с твоими вещами в спальне. Тебе нужно переодеться во что-то и решить вопрос с проживанием. Одной находиться пока не безопасно. В моём доме ты жить не хочешь…
— Я бы пожила в отеле. Как и раньше.
— Исключено. Небезопасно, — отрезает Хан. — С Ковалем я встречусь только сегодня. Ещё не знаю, в каком русле пойдёт наш разговор. Тебе нужно пока посидеть под охраной.
— Предлагаешь мне жить здесь, в твоей квартире? — удивляюсь и не удерживаюсь от язвительности. — Хорошо, наверное, иметь под рукой любовницу и…
Договорить не получается. Хан резко сгребает меня в охапку и подсаживает на стол, впиваясь в губы поцелуем. Грубым и безжалостным, почти трахая языком.
Я обмякаю и позволяю ему это, потому что в голове резко возникает головокружение и томительная слабость струится по всему телу. Забываюсь под напором его языка и губ.
Одна рука Темирхана намертво впаяна в мои волосы, вторая держит жёсткий захват на талии — не увернуться.
Большего он себе не позволяет, но и одного тягучего, длинного поцелуя хватает, чтобы сойти с ума.
В воздухе внезапно тянет горелым и Хан реагирует первым. Бросается к плите, снимая сковороду с омлетом, сгоревшим дочерна.
— Блять… Оставил тебя без завтрака. Сковороду отгрызать придётся. Закажу тебе завтрак… — и звонит в службу доставки, глядя в окно.
Я неловко спрыгиваю со стола.
Ноги в коленях дрожат мелко и часто, пальцы тоже сводит нервной судорогой. Начни я сейчас делать что-нибудь, всё будет валиться из рук.
Темирхан садится рядом и цедит свой чёрный кофе маленькими глоточками, словно и не налетал на меня вихрем, выбившим все, до одной разумные мысли из головы.
