— Ватсон, то есть Павлов, ну разве можно пользоваться незнакомой сантехникой, предварительно не изучив инструкцию. Система подачи воды и смыва в здешних клозетах — просто гениальна. Обратите внимание на рычаг слева и на рычаг справа, но сильно не дергайте.
Посредством нижнего рычага-педали, легким нажимом ноги, унитаз превращается в биде — услышал он жизнерадостный голос Василия Ливанова.
— Арнольд Борисович???
— Да, это — я. Третью ночь здесь ночую, шлаки, и отходы вредного производства из себя вывожу, к принятию человеческого облика готовлюсь — бодрым голосом сообщил бес и звучно пустил ветер. Павлов, поморщившись, зажал нос, так как он почувствовал, будто рядом с ним включили газовую плиту, а спичку зажечь забыли.
— Вы бы осторожнее, Арнольд Борисович, а то не ровен час детонирует — заволновался он, помня о том, что поблизости — очаг с тлеющими углями.
— Не извольте беспокоиться, Дмитрий Васильевич, это — сероводород со значительными примесями CO2 — объяснил бес, а потом пожаловался:
— Во всей округе, кроме Красных Камней не осталось ни одного приличного ватерклозета.
— А джурджени?! — не выдержал Павлов.
— Большой Императорский дворец на острове Альхон разрушен землетрясением до основания. Малый дворец еще стоит, но вот-вот рухнет. Дома вельмож и именитых купцов полыхают пламенем народного гнева. Свара такая, что Варфоломеевская ночь, в которой я, кстати, тоже участвовал, по сравнению с этими событиями легкая потасовка — разоткровенничался бес.
— А дальше, что вы собираетесь делать? — спросил Павлов, сгорая от любопытства.
— В последнее время я стараюсь дольше двух-трех месяцев наперед не загадывать. Что уж тут говорить про годы и десятилетия, — в задумчивости произнес бес, а затем неожиданно заявил. — И, кстати, послезавтра — похороны.
— Чьи похороны, мои? — испугался Павлов.
— Не ваши, а вашей супруги Инги — объяснил бес и даже указал источник информации. — Я получил сообщение об этом по электронной почте. Ровно час тому назад.
— Надо же, как вас оперативно информируют! — поразился Павлов, а потом попытался пошутить:
— Может у вас и свежая пресса имеется?
— Свежая, не свежая, а кое-какая есть — усмехнулся бес и Павлов обнаружил, что держит в руках газету. В очаге вспыхнуло пламя, как будто кто-то бросил него вязанку хвороста, и он отчетливо смог разглядеть, что это — газета «Правда» от 11 ноября 1982 года. Он открыл первую страницу и трагически обомлел, прочитав о смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
— Откуда газета, если не секрет? — Павлов заволновался, представляя, что сейчас происходит в его стране, куда он все еще надеялся вернуться.
— Петрович на машине времени по дороге завез. Подарок решил мне сделать, зная, что я к партийно-советской печати не равнодушен.
Жаль, что он торопился, а то бы я отправил вас с ним попутным рейсом. Теперь, думаю, заскочит он сюда не скоро, может, лет через сто — сказал бес, причем, непонятно с какой целью: то ли вселить надежду, то ли раздосадовать. Услышав о машине времени, Павлов задрожал от волнения, и хотел было задать вопрос о том, существует ли расписание их полетов, но Арнольд Борисович его опередил. «Не по назначению газету использовать не советую, — сказал он натуженным голосом, — лучше сожгите ее в очаге, чтобы не забивать канализацию». «Уф!!!» — в соседней кабинке раздался вздох облегчения, зашумела и заплескалась вода. «Все, процесс пошел!», — радостно прошипел бес, а на прощание, как положено, пожелал Павлову многое лета и счастья в семейной жизни с Медвяной Росой. Предсказание скорой смерти Олениной Павлова так напугало, что он попросил уважаемую Лаванду отложить на неделю визит в приют Желтого Быка и вызвался подежурить ночью у постели больной супруги. Лаванда — добрейшая женщина — не возражала. Незадолго до завтрака он успел с Олениной повидаться, и вроде бы она его узнала, так как улыбнулась, и в ее глазах блеснули слезы. Как он сожалел об отсутствии квалифицированной медицинской помощи! Наверное, Олениной следовало сделать переливание крови, установить капельницу и тому подобное. То, чем ее лечили (настои и отвары целебных трав), наверное, ей не вредило, но уже совершенно не помогало. У нее была высокая температура и учащенный пульс. Она часто впадала в забытье, а, очнувшись, пыталась что-то сказать, но даже мудрая Лаванда не могла по ее губам ничего прочитать, кроме слова «мама». По приказу Михея Ингу сразу после ее прибытия поместили на втором ярусе башни приюта Белохвостого Оленя. Это помещение было приспособлено под мастерскую для пошива одежды и изготовление домотканого материала. Там стояли деревянные столы, лавки и три ткацких станка. Для обогрева и освещения в ночное время использовался большой камин. Здесь работали и ночевали, расположившись на полатях, незамужние девушки-подростки из рода Белохвостого Оленя в возрасте от 10 до 15 лет. На одном из столов для раскроя шкур для Инги устроили что-то вроде больничной постели.
И она все время, днем и ночью, находилась под чьим-то присмотром. К слову сказать, первый ярус башни являлся одновременно кухней и столовой, но использовался только в осенне-зимний период. Там был большой камин, в котором можно было зажарить целого кабана, и, сложенная из булыжника, печь, в которой выпекали хлеб, варили в глиняных горшках разнообразные супы и каши, сушили грибы, ягоды и корнеплоды. И, чтобы не возвращаться к теме назначения помещений башни, отметим, что на третьем ярусе размещался арсенал, в котором хранились предметы вооружения, рыболовное и охотничье снаряжение. В больших сундуках из кедра хранились меха и кожаные и меховые изделия. Всем этим добром заведовал Ерофей, а в его отсутствие его старший сын Гарегин. Это помещение не отапливалось, потому что считалось нежилым. Четвертый ярус представлял собой площадку, открытую всем ветрам.
В прежние времена было обязательно иметь там сторожевой пост. Обычно для «стража башни» устанавливали шатер, покрытый шкурами, а внутри его, соответственно — очаг. Шкуры для покрытия шатра подбирались таким образом, чтобы они были как можно более выбеленными. Поэтому в ночное время огонь в очаге издали был похож на свечу, накрытую абажуром. После легкого завтрака, состоявшего из каши с кедровым маслом и блинов с паюсной икрой, младшая жена Ерофея Марьяна провела для Медвяной Росы и Сары Гудвин ознакомительную экскурсию. Завтрак, к слову сказать, напоминал прием пищи в столовой. Каждый из сородичей, кто успел проснуться и привести себя в порядок, подходил к летней кухне со своей посудой и кушал либо тут же за большим столом под деревянным навесом, либо отправлялся в свое летнее жилище. Следуя почину Марьяны, Павлов предложил Рико и Люку поиграть в игру под названием «кто больше знает о своем доме». Близнецам его затея понравилась, и они, прогуливаясь с ним по двору, живо и доходчиво, рассказали ему обо всем, что они знали и помнили по поводу помещений башни, хозяйственных и прочих строений. Они даже назвали количество обитателей приюта Белохвостого Оленя на текущую дату. Их было столько, сколько пальцев на руках у Люка, Рико, Медвяной Росы, Сары Гудвин и его самого. Лаванда, наблюдавшая за ними со стороны, даже похвалила его за то, что он так хорошо умеет ладить с детьми. Потом она отвела Люка, Рико и Сару в баню, чтобы их помыть. Попариться наедине с Медвяной Росой в родовой бане «белохвостых» Павлову не пришлось. И не потому, что у них так не было принято, а потому, что в парилку, чтобы посмотреть на его вторую жену, а заодно и помыться набилось столько молодых женщин и девушек-подростков, что Павлов выскочил оттуда, как пробка из бочонка с забродившим пивом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
