равно ведешь себя по-идиотски, – заявил Боб. – Если это не двойственность, значит Мэб уже повлияла на тебя. Такое поведение здорово отдает дурдомом. – Он шмыгнул носом. – Кроме того, не будь ты таким двойственным типом, я не стал бы нести всю эту чушь, как ты думаешь?
Я собирался сказать что-нибудь саркастическое, но внезапно в десяти футах от носа «кадиллака» загорелся красный свет. С долю секунды я смотрел на него, потом вдавил тормоз в пол. У меня было лишь мгновение, чтобы сообразить, что это не светофор, – Тук-Тук, аура которого сияла ярко-алым светом, отчаянно размахивал руками, зависнув над капотом машины. Когда «кадиллак» двинулся по инерции вперед, я увидел, как Тук сделал несколько шагов вперед, пробежал вверх по лобовому стеклу и исчез из поля зрения.
Когда тяжеленная детройтская железяка начала скользить по асфальту, я увидел какой-то предмет, возникший из воздуха прямо передо мной. Он упал на дорогу и, кувыркаясь, покатился по ней. В следующее же мгновение я распознал в нем обычный вещмешок из черного нейлона.
Затем мир побелел, и кувалда размером с небоскреб пригвоздила меня к сиденью «кадиллака».
Глава 12
Бомба взорвалась примерно в пятидесяти футах от машины.
Терапия Мэб принесла свои плоды. Повинуясь инстинкту, я уже начал выстраивать оборонительный щит, когда все внезапно грохнуло. У меня не оставалось времени на создание приличного щита, но даже то, что я успел сделать, спасло меня от потери сознания.
Взрывы – невероятно громкая штука. Если вам не доводилось оказываться рядом с одним из них, вы не поймете его абсолютного жесточайшего неистовства. Он не воспринимается как обычный звук, как выстрел. Это просто сконцентрированная ужасающая мощь, внезапный удар молота в воздухе, дезориентирующее давление, словно вас сбил грузовик вроде гигантского матраса на колесах.
Глохнешь сразу. Остается лишь знакомый пронзительный звук на высокой частоте; правда, никто не рвется объяснить, что это проверка оповещения гражданской обороны. Повсюду пыль и дым, ты ничего не видишь. Мышцы не желают слушаться. Ты приказываешь им двигаться – мимо. Может, они двигаются, а может, и нет. Трудно понять, где верх, где низ. Не в том смысле, чтобы понять рационально, умом, – просто твое тело, похоже, забыло, что такое обычное ощущение силы тяжести.
Даже если что-нибудь острое на лету не пробило тебе один из твоих любимых органов, раздавшийся неподалеку взрыв оставляет тебя полуослепшим, глухим и в доску очумевшим.
Беззащитным.
Мгновение назад «кадиллак» скрежетал, визжал и юзом скользил к вещмешку. В следующий момент я таращился на облако пыли и размытое изображение кирпичной стены, в которую влип капот. Ветровое стекло превратилось в паутину трещин, за которыми было трудно вообще что-либо рассмотреть. Да еще адская боль в груди.
Я судорожно ощупал грудь непослушными пальцами и решил, что машина, которой снабдил меня Ситх, оснащена армированными стеклами, иначе осколки лобового стекла уже смешались бы с моими кишками. Перед глазами плясали яркие и колючие огоньки. Я не мог сфокусировать зрение, чтобы следить за ними. Запахи были невероятно резкими, а воздух наполнился едким густым дымом, с раздражающими оттенками веществ, которые не дружат с огнем. Совсем неподалеку я чуял бензин. Боковым зрением видел свисающие провода. Они плевались белыми искрами рядом с машиной.
Нормальной ситуацию явно не назвать, но я никак не мог припомнить нужное слово, чтобы описать это.
Опасность.
Точно. Именно это слово. Опасность. Я был в опасности. В движущуюся цель труднее попасть.
Я толкнул пассажирскую дверцу и вывалился из машины, задыхаясь от пыли. Еще одна авария? Чувак, на сей раз Майк за ремонт «Голубого жучка» запросит целое состояние. А есть ли у меня деньги в банке? Я не мог вспомнить, внес ли я на текущий счет чек с последним своим жалованьем от Стражей.
Нет, погодите-ка. Машина, из которой я выбрался, не была «Голубым жучком», моим старым верным «фольксвагеном-жуком», который погиб, выполняя свой долг. Это был страшный жезл Германа Мюнстера, которым мой босс был у…
Мозг закончил перезагрузку, и окружающая реальность наконец предстала в фокусе: кто-то только что попытался взорвать меня к чертовой бабушке.
Я встряхнул головой, задыхаясь от пыли, потом стащил кепку Красной Шапки с головы и прижал ко рту как респиратор. «Кадиллак» взлетел на бордюр и врезался в здание. Зданию досталось сильнее. Одна из фар улетела, бампер немножко помялся, пассажирская дверца распахнулась от удара, но в остальном машина была в полном порядке. Из стены дома вывалилось десять-двенадцать футов кирпичной кладки, частью на капот, остальное на тротуар. Я огляделся по сторонам. Сквозь клубящуюся пыль было трудно что-либо рассмотреть. Глаза смутно различали множество облупившихся и треснувших стен. Небольшие пожары повсюду. Уличный фонарь, болтавшийся на проводах там, где, рассыпая искры, коротило электричество.
Перед моими глазами все еще плясали и мигали огоньки, и я проморгался, чтобы звездочки исчезли. Но обычно мигающие в глазах звездочки бывают белыми и серебристыми, эти же были оранжевыми и красными, словно тлеющие в костре угли.
Потом один из этих огней развернулся в воздухе и метнулся к моим глазам. Я дернулся в сторону, но недостаточно быстро – и внезапная вспышка боли обожгла щеку.
Я закричал, упав на колено. Что-то пронзило мою щеку и застряло в ней, пришпилив проклятую бейсболку к моему лицу. Я инстинктивно потянулся за ней, но, прежде чем мне это удалось, все мое тело взорвалось болью: болью в спине от свежих ран, от вывихнутой руки, от поврежденного горла – в том месте, где Красная Шапка едва его не раздавил.
Боль уложила меня на землю. Она была сильна даже для того, чтобы ее осмыслить, не говоря уже о том, чтобы игнорировать. Я среагировал на чисто животном инстинкте, врезав кулаком по самому интенсивному источнику болевого ощущения. Еще одна вспышка дичайшей боли, и вдруг кепка слетела с моего лица. Вместе с ней выпал окровавленный гвоздь дюйма четыре длиной – конец его на два дюйма был в крови, все остальное обмотано изолентой.
После того как он выпал, я почувствовал, что боль снова отступает, становясь неприятным раздражающим фоном, каким она и являлась несколько мгновений назад. С отступлением боли ко мне вернулась ясность мышления.
Меня подстрелили? Из хренова гвоздемета?! Что за чертовщина здесь творится?
Едва я успел задать себе эти вопросы, как ко мне метнулся еще один огонек, и, прежде чем я успел среагировать, вторая волна запредельной боли, возникнув в ноге, сотрясла все мое тело. Тут же взвыли все старые раны, к хору которых добавилась и последняя – пульсирующая боль в щеке.
