Сейчас же, глядя на прозрачные воды речушки, Элен задалась вопросом где же ей собственно помыться на Каунаме. Душевой кабины здесь определенно не предвидится. Разве что где-нибудь в Астаре, улыбнулась девочка. Вот бы астарцы наверно удивились, если бы она, проделав такой тяжелый и опасный путь сквозь чащобы с каннибалами и жуткие пещеры, заявилась бы к ним и попросилась бы в душ. Но подумав о том, как ей придется решать эту проблему в плену у верховного претора, она перестала улыбаться. Конечно, у них наверно есть бани или даже ванны, но как всё это будет происходить? Она впервые задумалась о том, что наверно это будет похоже на то, как Галкут водил её в туалет. То есть её не оставят одну. А она совершенно не привыкла к тому, чтобы раздеваться в присутствии кого бы то ни было. Она теперь даже папы и Кита стеснялась и ни в коем случае не позволяла им видеть себя голой. Потому что она больше не маленькая. И даже на обязательных медосмотрах она чувствовала себя очень скованно и неуютно, особенно если врачом был мужчина. Впрочем, там её голой видели только медботы и биосканеры, а врач обычно только анализировала результаты. А как же всё это будет в доме герцога, с ужасом подумала Элен. Она будет стоять нагая на каменном холодном осклизлом полу и какой-нибудь слуга герцога будет небрежно поливать её из ковша. Потом ей бросят засохший кусок мыла и прикажут намылиться. Затем опять окатят водой. Да наверно еще и плохо нагретой. Элен твердо решила, что будет откладывать эту процедуру до последнего. В конце концов она не особенно ей и нужна, чтобы там Кит не говорил. Её нижнее бельё, обтягивающая футболка и трусики-шорты, сделаны из линрола – метаслойной мембранной ткани, наполненной наноструктурами, поглощающими и растворяющими отмершие микрочастицы кожи, любые выделения организма и болезнетворные бактерии. В таком белье она просто не может стать грязной, а тем более чем-то пахнуть. Линрол очень износоустойчив и не теряет своей эффективности на протяжении десятка альфа-меясцев. Элен всё это прекрасно знала, ибо нижнее белье с определенного момента покупала себе только сама, полностью устранив папу, их «умный» дом и ботов-закупщиков рыскающих по Старнету, от этой процедуры.
Она поднялась с камней, отряхнула штаны и огляделась по сторонам. И всё-таки как же здесь здорово, снова подумалось ей. Так умиротворенно и покойно. Она вспомнила, как Кит говорил, что ускорение свободного падения на планете 94 процента от макорианского. То есть она всегда должна ощущать здесь некоторую легкость. Девочка улыбнулась про себя и сделала несколько танцевальных па. Учиться танцевать она начала около полугода назад. В школу танцев её привела Александра Уэйлер, заверив, что это умение одно из самых важных для женщины.
И как на такой прекрасной планете может быть столько плохих людей, вдруг подумалось ей. Вот на Макоре плохих людей совсем нет. Ну, за исключением может быть их зловредного соседа мистера Тачера. Ну и еще противного Мугласа и таких же противных его родителей, особенно отца. А, ну и конечно, учительницы миссис Киннеридж, очень строгой, требовательной, невероятно педантичной пожилой женщины, которая одна единственная во всей школе до сих пор использовала деревянную указку, лупя ей по столам тех, кто плохо вел себя, и за малейшую провинность оставлявшую учеников после занятий в так называемом «классе грешников», где тем приходилось под её надзором долго и нудно хором декламировать нравоучительные сентенции наподобие: «Благонравие и ответственность за свои поступки есть непременные условия для возвышения души человеческой» или «Труд, прилежание и работа над собой превратили обезьян в людей. Отсутствие труда и прилежания превращает людей в обезьян» или «Я не должен смеяться на уроке, ибо это безнравственно» или «Я буду хорошо учиться, ибо это единственный путь стать достойным членом общества». Причем даже родители робели перед миссис Киннеридж и никогда не рисковали забирать своих детей из «класса грешника», раньше положенного времени. И ещё, конечно, старый мистер Уорли, который не терпел ни малейшего шума в радиусе 100 метров от себя, очень страшно сквернословил и даже мог побить тростью, если подойти к нему достаточно близко. Что однажды и случилось с Эльвирой Мейнос, одной из подружек Элен. Ещё плохим человеком был старшеклассник Егор Мальбург. Он брил котов, писал незаметно на спинах дурные слова, учил малышей делать разные подлости своим родителям, прожигал школьные шкафчики и подкладывал в них всякую мерзость, взламывал гравиборды и велокаты и катался на них. Был еще Билли Лимповски, хулиган и драчун, причем он мог побить не только мальчика, но и девочку, однажды он где-то украл глюер, пистолет стреляющий обволакивающей клейкой массой, и выстрелил из него в учителя словесности и литературы, которого ненавидел. А еще была Альма Швеер, красящая ногти в черный цвет, а брови в синий и постоянно менявшей цвет своих глаз. Она распускала про многих самые гадкие сплетни, убивала птиц, считая их разносчиками заразы, разрисовывала стены ужасными надписями, могла поколотить любую другую девчонку, если считала, что та чем-то виновата перед ней, и, кажется, торговала наркотиками. Однако Элен не знала этого наверняка и в любом случае не решилась бы об этом рассказать папе, дабы не прослыть в школе стукачкой. Она остановилась у воды, задумчиво вглядываясь в дно реки. Что-то уж слишком много плохих людей получается живут на Макоре, подумалось ей. Но в любом случае они, конечно, не шли ни в какое сравнение с Хишеном, Дюронами, ужасным Даливом Варнего, с коварным судьей и его начальником. Это были настоящие злодеи, почти что звери, хитрые, жестокие, безжалостные, о таких иногда рассказывал папа. Она часто приставала к нему с вопросами о его работе, но он не очень любил распространятся на эту тему и порой даже довольно жестко её осаживал. После чего она некоторое время дулась и не разговаривала с ним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В своих размышлениях она и не заметила, как гуляя вдоль реки, ушла на юг от того места, где спустилась к берегу. При этом совершенно позабыв об оставшихся на камнях миске, кружке и ложке.
Хотя уже давно наступил вечер, всё еще было достаточно светло. Ясное, чуть зеленоватое небо с редкими очень далекими красными полосками перистых облачков на востоке было наполнено мягким рассеянным светом. Элен уже привыкла к этому и знала, что темнота наступит очень быстро, чуть ли не за полчаса, и никаких сумерек практически не будет. Подумав, что наверно пора возвращаться, она прошла ещё немного вперед, выискивая в полутораметровом обрыве подходящую расселину, чтобы взобраться наверх. Снова попав на травянистый луг, она увидела, что очутилась возле тех самых огромных повозок, которые она видела вдалеке из лагеря охранников. Сделав несколько шагов, она остановилась с каким-то нехорошим предчувствием. Повозки и впрямь были большими. Широкие длинные платформы с высокими, сделанными из сплошного куска дерева, колёсами, по четыре с каждой стороны. На платформах находились металлические клетки, сделанные из толстых ребристых прутьев, в ячейки между которыми человек вполне мог просунуть голову. Повозки вытянулись в два ряда перпендикулярно к реке. В каждом ряду повозки стояли торцом друг к другу, образуя странную улицу, в которую и вошла Элен.
Дойдя примерно до половины первых к реке повозок, девочка снова остановилась, с удивлением оглядываясь по сторонам. Она всё ещё как будто не понимала, что же она собственно видит.
В клетках находились люди. Большинство из них сидели на досках настила, привалившись к прутьям решетки. Некоторые лежали, свернувшись калачиком и спрятав голову между рук. Другие стояли, вцепившись в решётку. У каждого на шеи был металлический ошейник, от которого тянулась цепь из звеньев толщиной в детский палец. Цепи крепились к кольцам, приваренным к нижнему пруту клетки.
Элен медленно, словно завороженная, пошла вперед. Тяжелый густой зловонный запах немытых тел и прокисшего пота, человеческой мочи и фекалий буквально окутал её. Но она почти не замечала его, потрясенная открывшимся ей зрелищем.
