нет, не уйдет! Не тот сейчас народ, чтоб за рублем гнаться. Уходят от беспорядка. Помню, на фронте была у нас рота Драгина. Там больше, чем в других ротах, потерь было, потому что через ночь к фрицам ходили языка брать. И что? В эту роту все стремились попасть! Почему? Потому что порядок был… Сам Драгин принимал, еще испытание делал — подползи, чтоб тебя не заметили, приемы требовал. И все равно просили: «Возьмите!»
— Ну правильно, больше шансов отличиться. Орден, то-се…
— Ты все повернешь в эту сторону.
— Демагогия!
— Мальчики, не заводитесь! Ребята, ну вы же старые друзья! Мы всегда восхищались вашей дружбой… Сейчас вас ссорят элементарно, квалифицированно. И если тут Пашенька Коридов втесался, то ясно, кто мутит воду!
— Да при чем здесь Паша какой-то?! — вскричал Хрусталев. — При чем он? Что Коридов лентяй и интриган — это всё известно! Да что его винить? Нет, не Пашу надо винить.
— Довольно, Игорь! — Федя демонстративно встал.
— Да не пижонь ты перед нами хоть! Мы-то знаем, чего стоит твое пижонство. Но сейчас речь о серьезных вещах. Ты опускаешься до интриг! До непорядочности!
— Что? — бледнея, сказал Атаринов. Лицо его стало непроницаемым.
— Ежели у тебя есть вопросы по моей машине, мог бы спросить у меня. Присылал Рузина. Теперь Коридов зачем-то взял чертежи БМ, торчит в библиотеке, обложившись иностранными журналами. Зачем?
— Я ему не поручал. Но между прочим, товарищ Хрусталев, к твоему сведению: Коридов — кандидат наук и научный сотрудник нашего института. И он вправе!
— Ну не ври хоть! Твоему Паше до лампочки все на свете, и если б не ты… если б не надо было тебе…
— Вон из кабинета! — вскричал взбешенный, покрасневший от стыда и гнева Атаринов.
— Сволочь!
— Мальчики, вы с ума посходили!
Хрусталев пошел на Атаринова. Лена бросилась между ними. За дверью послышалось покашливание, затем она отворилась, и вошел худенький остролицый человек.
Лена оказалась права — ставка была, и, пока в кабинете Атаринова шел спор, Рузин диктовал заявление молодому человеку заочнику, еще одному претенденту на должность старшего инженера. Нужно было получить резолюцию Феди, что Рузин и собирался сделать сегодня вечером. Затем Владимир Иванович позвонил Паше Коридову, с которым у него были странные отношения: они нигде не встречались помимо службы, не были знакомы семьями, но имели совершенно четкий деловой контакт и всегда пользовались взаимоподдержкой. Паше, например, и в голову не приходило вести с Рузиным такие беседы, какие вел с Федей: Рузин просто не понял бы, зачем тратить время на рассуждения о том, какие преимущества имеет та или иная должность. Но, как человек деловой, ценил в Паше его информированность. И использовал этот канал. Паша, со своей стороны, не понимал этой рузинской манеры козырять тем, что другие скрывали. Любил Владимир Иванович обнажить свой прием и сбить собеседника с толку.
По звонку Рузина Паша тотчас явился, сверкая своими цейсами.
— У нас аврал: начальство жаждет новых лауреатов. Посему мне важно знать, что думают тузы из совета, — говорил Рузин, как всегда слегка эпатируя и тревожа.
Паша был готов к такому вопросу. Он сообщил Рузину, что Остров весьма сдержанно отозвался об автомате Лучанова, не подписал заключение и потребовал провести новые испытания с контрольными замерами каждой сотни изделий.
— Следовало ожидать. Станина, хребет слаб, отсюда смещения соосности, — констатировал Рузин. — Ну а что Лучанов? У него еще нет инфаркта?
— Пытается бороться. Вышел на Горового.
— Ну, с товарища Горового не много возьмешь: где сядешь, там и слезешь. Любит песочком посыпать. Но первый ком поручает другому. Руки не пачкает, — говорил Рузин, насмешливо глядя на собеседника.
— А что, Федя всерьез двигает Хрусталева? — спросил Паша, в свою очередь.
— Эк вон! Забрало вас, а? Смотрю, Аниканыч наш дергается между своим дружком и лучановской группой, воображая, что ищет истину. Теперича ты! Знает кошка… Ладно, шучу. А что? Даже если без скидок, их станочек может сделать погоду. Это смотря как поднести! Дифракционные пластины — валюта и мировой уровень!
— В конструкции нет ничего принципиально нового, — поспешил Паша.
— А направляющие?
— Давно известно, что фирма СИП…
— Может быть, может быть. Но они не патентовали, значит, приоритет наш. А мы это любим, — говорил Рузин, который хотел показать Паше, что Белая машина достойна премии, но если он, Рузин, захочет, то все-таки отведет группу ее создателей.
Полагая, что сейчас не до шуток, Паша с недоумением смотрел на собеседника.
— А если толкнем неуправляемого товарища Хрусталева? Что там? Какова его конъюнктура в ученом совете? — спросил Рузин.
— Видишь ли… На него будут смотреть как на креатуру Атаринова, а к Феде там не очень…
— Открыл Америку! А вообще потеха вся эта игра. Химики! — говорил Рузин, и Паша в такт кивал, хотя был совершенно сбит с толку: кто химик и для кого потеха вся эта игра?
Но вот Рузин пожал плечами, как бы осуждая, как все это делается. И Паша, до которого теперь дошло, в каком смысле надо удивляться, тоже пожал плечами. И они сидели, пожимая плечами, и удивлялись: так, видно, свет устроен, иначе нельзя и это очень забавно.
Между тем в институт приехал видный ученый. Он ознакомился с заключением по дифракционным пластинам, наблюдал работу Белой машины и дал о ней очень высокий отзыв, высказав его, правда, в устной форме; он даже сделал паузу, надеясь, видно, на вопросы, но вопросов не последовало. Федя произнес несколько общих фраз и повел смотреть автомат Лучанова.
Илья Подранков тоже поздравил Игоря Николаевича и, пожимая ему руку, сказал своим степенным, протяжным голосом:
— Святое
