спросил:
— Вы будете генерал[1489] Всеволодов?
— Да, — ответил я, — чем могу служить?
— Мы слышали, что у вас есть прокатный автомобиль. Мы желаем ехать в одну деревню, в двадцати пяти верстах отсюда. Можете нас отвезти и, если возможно, сегодня же?
Я всеми силами старался не выдать себя и быть спокойным. Чтобы усыпить их бдительность, я сказал, что с удовольствием принимаю заказ и буду очень рад им услужить и заработать, назначив за поездку нарочно большую цену — пятьдесят турецких лир.
Грузины, не задумываясь, согласились:
— Прекрасно. Часов в восемь вечера мы к вам придем…
Мы любезно распрощались. Они уже выходили из дома, когда я им сказал:
— Извините меня, но я вспомнил, что тормоз в моем автомобиле не в порядке. Нельзя ли поездку отложить на завтра?
Они без оговорок согласились.
— Впрочем, если вы хотите ехать сегодня, — предложил я, — то могу рекомендовать вам моего соседа, русского капитана. У него такой же автомобиль, как у меня.
Но грузины категорически отказались:
— О нет, не беспокойтесь! Мы подождем. Мы уже познакомились с вами и завтра в восемь часов вечера будем здесь.
Мы распрощались.
Картина была совершенно ясной: коммунистические клевреты заманивали меня в западню, чтобы по дороге в деревню, в двадцати пяти километрах от Константинополя, по приказу __________[1490] меня убить.
Как только «клиенты» ушли, я опрометью бросился в посольство.
Бегство из Константинополя
Обо всем случившемся я доложил генералу Архангельскому. Выслушав меня, он сказал:
— Генерал, согласитесь, что вам везет: сегодня, в три часа ночи эшелон галлиполийцев[1491] уходит в Венгрию. Если хотите, мы включим в список вас и вашу семью. Вы должны будете погрузиться в вагон до двенадцати часов ночи.
Я, конечно, с радостью согласился.
В городе я попытался продать автомобиль, но сделать это не удалось: одни говорили, что нет денег, другие — что у них деньги лежат в банке, а последний в воскресенье закрыт. Тогда я решил взять автомобиль с собой. Вместе с сыном я разобрал потолок нашего дома, и из этих досок мы сделали ящики. Колеса запаковали по два в один ящик; мотор уложили в большой сундук, окованный железом, привезенный мною еще из Сибири; кузов и шасси завернули в полотно от палаток.
К десяти часам вечера все было готово.
Одному русскому беженцу я поручил всю ночь просидеть в доме у окна, при зажженной лампе и спущенной шторе, чтобы снаружи не было видно, кто сидит.
— Если кто-либо будет меня спрашивать, — дал я ему инструкции, — отвечайте, что я на пять-десять минут отлучился. — И за эту небольшую услугу подарил ему. дом.
В одиннадцать часов и тридцать минут вечера я с семьей и погруженным на грузовик автомобилем тронулся в неведомый, далекий путь. Впереди шла собака, на возу сидел белый, громадный, мохнатый ангорский кот — любимец жены. Пробежав около километра, собака остановилась, потом повернулась и медленно пошла назад. Очевидно, к своему очагу она привыкла больше, чем ко мне…
На станции галлиполийцы в один миг погрузили автомобиль в вагон. В три часа ночи раздался свисток локомотива, и поезд, тяжело громыхая колесами, тронулся, унося меня и семью от верной смерти.
Могу себе представить разочарование и ярость большевистских клевретов, обманутых и упустивших крупную добычу! Эти преступники были еще неопытными мальчишками и большими дураками: ловить меня и заманивать в свой капкан им нужно было не в черкесках и при кинжалах, а в партикулярном платье, и, увидев, что я отказался от поездки в назначенное ими время, быть настороже и следить за мной, благодаря чему они неизбежно узнали бы, что я подготовляюсь к отъезду. Но — слава Господу! — они оказались профанами, и это дало мне возможность спасти свою жизнь и семьи.
Перед посадкой в вагон произошел инцидент с турецкой администрацией: они не хотели пропустить мой автомобиль и только за взятку в двести турецких лир разрешили погрузку.
Благополучно покинув Турцию, мы миновали Грецию. В Болгарии снова пришлось дать взятку за пропуск автомобиля (500 лев), а в Югославии пришлось заплатить тысячу динар.
Будапешт
7 ноября мы прибыли в Будапешт. Там я без всяких затруднений получил разрешение работать на такси, но только из гаража; другими словами — я не имел права стоять у вокзалов, ресторанов и на бирже такси, а мог возить пассажиров только по телефонному вызову из гаража. Но какой пассажир станет вызывать автомобиль по телефону, когда перед глазами всюду находились стоянки такси?! Я решил игнорировать это требование и работать тайно вне гаража.
Выехав в центр Будапешта, я стал на самой центральной улице — Васозу. Не прошло и десяти минут, как ко мне подошли два господина и приказали мне ехать на Andrasi ut.[1492]
Приехав к назначенному месту, господа эти пригласили меня войти в помещение. Я вошел и только тогда увидел, что попал в ловушку и очутился в полиции, а мои «пассажиры» были попросту детективами (сыщики). Мне предложили подписать протокол, и вместо ожидаемого гонорара я получил штраф в пятьдесят крон. Так первый блин оказался комом.
Но я не унывал. Я начал останавливаться у ресторанов и когда детективы меня спрашивали, почему я стою там, отвечал, что жду пассажира, которого привез сюда.
Так как во время мировой войны в русском плену было много венгров, то часто «рендоры», то есть полицейские, стоявшие на постах, говорили по-русски. Я завел с ними знакомство, и они, по дружбе, разрешали мне беспрепятственно работать у ресторанов, вокзалов и даже стоять на стоянках такси. Так я обошел закон.
Однако тяжелая работа — постоянно ночью — на автомобиле, споры с пассажирами, часто отказывавшимися платить проездную плату, заставили меня искать другую профессию.
Составив группу из восьми человек, я стал выступать в кино, сопровождая хоровым пением русские фильмы. Успех был полный, но с появлением озвученных фильмов мне пришлось мой хор постепенно преобразовать в оркестр, сначала — балалаечный, а потом и в джаз.
К концу 1936 года успехи моего оркестра достигли своего апогея. Оркестр состоял из двенадцати человек, в том числе — меня и двух моих сыновей, Бориса и Юрия. Последние были первоклассными музыкантами, и каждый играл на восьми инструментах, а я — на рояле. Оркестр выступал в шикарных ресторанах, а в 1937 году получил контракт в Италию, в Рим. Мы выступали в самом большом кафе: «Cafe Grand Italia» на Piazza-Essedra[1493]. Вследствие громадного успеха, контракт был продолжен два раза. И только когда предстояло подписать контракт в третий
