было невозможно, а так как все пассажиры были устроены прямо на полу, то нас стало перекатывать из стороны в сторону. Дети плакали, женщины молились, стоя на коленях. Я тоже не чувствовал себя храбрым и особенно взволновался, когда пароход, шедший за нами, стал давать сигналы «СОС». Он шел с креном градусов в тридцать-сорок на правый бок.
Темнота была кромешная. Буря свирепствовала. Ночью слышались отчаянные гудки. К утру шторм стал утихать, но море все еще было бурным.
Оглянувшись назад, мы не увидели шедшего за нами парохода. Он погиб, увлекши за собою в пучину всех пассажиров.
Прошло около недели, и мы, минуя Босфор, Мраморное море и Дарданеллы, достигли острова Лемнос, где нас оставили на пароходе держать карантин, а через две недели высадили прямо на голую землю. Скорпионы и тарантулы пугали всех, особенно детей. Ночи были страшно холодные, теплой одежды не хватало, и мы очень мерзли. Жизнь тянулась монотонно и скучно.
Константинополь
Через полтора месяца мы, наконец, очутились в турецкой столице. Первое впечатление от города было восторженное. Восточные минареты, бывший храм Св. Софии, переделанный в мечеть, Мраморное море, Золотой Рог, Стамбул, Перу — производили чарующее впечатление. Окрестности Константинополя — Терапия, Бебек, Бешиг-Таш[1480] и другие — дополняли волшебную панораму мирового города, лаская взгляд красотою. Особенно красив Константинополь вечером, когда зажигаются огни, а с минаретов раздаются звонкие голоса тулумбахов[1481], призывающих правоверных к молитве: «Аллах-верди! Аллах-верди!»
Оригинален город во время большого мусульманского праздника «Bauram»[1482]. В этот день, поздно вечером, молодые турки и подростки, почти голые и босиком, в любую, даже самую холодную, погоду бегут по улицам города, издавая особые крики и возгласы.
Движение в Галата и Перу уже в то время было очень сильным, сновали Кадиллаки и Рол[л]ь[с]-Ройсы вперемежку с Фордами, а интенсивное, беспрерывное движение военных и коммерческих судов и бесчисленного множества шхун в Мраморном море только дополняли бурливую картину города.
Нас привезли в русское посольство и разместили прямо на полу. Питаться мы должны были на собственный счет.
При выдаче наших вещей с английского парохода оказалось, что «симпатичные» англичане взяли у многих пассажиров, в том числе и у меня, наиболее ценные вещи. У меня из массивного сундука, окованного железом, они умудрились вынуть дорогой соболий палантин жены, мех черно-бурой лисицы и два моих новых френча из дорогого английского сукна. Все это они взяли себе на память от бедного беженца. Всякие заявления и протесты были бесполезны и ни к чему не привели.
При помощи Земского союза я купил себе автомобиль Форд и начал работать как таксист. Дела пошли очень хорошо, и через два месяца я купил еще один автомобиль. При второй покупке произошел печальный инцидент:
Взяв с собою полторы тысячи турецких лир, я вместе с пятилетним сыном Борисом отправился в магазин на Перу. Меня предупредили, что в центре города много воров, и потому я крепко держал деньги в левом кармане брюк. Я хотел уже войти в трамвай, когда три турчанки загородили дорогу; они топтались на одном месте, не шли ни вперед, ни назад. Толкнув их, я на одну секунду вынул руку из кармана, чтобы подсадить сына, но когда я снова опустил руку в карман, денег в нем не было. Оглянувшись, я увидел турчонка лет пятнадцати, удиравшего во все лопатки, и, соскочив с трамвая, бросился за ним, но он успел смешаться с толпой и исчез.
Квартиры в Константинополе были очень дорогие, и я решил построить из ящиков небольшой домик. У французов я получил разрешение, а американцы дали мне пятьдесят ящиков, которые мы с сыном разобрали, я купил бруски, и через двадцать пять дней мы жили уже в своей собственной «вилле» из двух комнат. В каждой комнате было венецианское окно, стены были оштукатурены и оклеены обоями, а в одной из комнат я собственноручно сделал русскую печь и плиту с духовкой. Перед домиком развели садик. Все это я делал с пятнадцатилетним сыном Николаем. Строили дом по книжке-справочнику.
Американцы удивлялись и приводили знакомых посмотреть на русскую изобретательность.
Жить в этом домике было хорошо и привольно. Но, как это часто бывает, за благом вслед идут печали, и вскоре нам пришлось все бросить и без оглядки бежать в Венгрию.
Пассажирами наших такси были главным образом американцы, французы и англичане, которые — естественно — при найме автомобиля отдавали предпочтение русским беженцам, что вызывало зависть и злобу у местных греческих и турецких шоферов, и они стали открыто нападать на русских, иногда даже с ножами; они прокалывали покрышки и шины наших автомобилей, выпускали бензин из баков и чинили прочие пакости; они убили несколько европейских шоферов.
Мне тоже суждено было пережить неприятное испытание. Однажды ночью я стоял с автомобилем у русского ресторана и, отойдя немного в сторону, был неожиданно окружен шестью турецкими подростками, вооруженными ножами. К счастью, у меня был револьвер и, отстреливаясь, я добрался до своего автомобиля, но вынужден был тотчас же уехать.
Другой случай был хуже. Я со старшим сыном стоял у ресторана. Было два часа ночи. Здесь же стояли еще три турецких автомобиля. Из ресторана вышли знакомые мне пассажиры и сели в мой автомобиль. Сын стал заводить мотор, как вдруг к нему подскочил турецкий шофер и ударил его так сильно, что он упал. Тогда я выскочил из автомобиля и дал шоферу в морду, да так, что тот полетел кубарем и ударился головой об железный шворень автомобиля, глубоко пробив себе затылок. Кровь полилась ручьем. Шофер стал орать во все горло, явился турецкий констебль и составил протокол. Сына он арестовал, и на следующий день мне пришлось бегать по комиссариатам и хлопотать об его освобождении, что немедленно и сделали англичане благодаря тому, что в городе была полиция «интералье»[1483].
Через два месяца сын получил повестку о явке в суд. Прочитав повестку, я сказал посыльному, что человек, которого он ищет, неделю тому назад уехал в Америку. Трюк имел успех.
Эти два инцидента решительно повлияли на нашу дальнейшую работу. Турецкие шоферы вели себя агрессивно и утверждали, что они все равно убьют моего сына. Я знал, что с азиатами шутить нельзя, тем более что они не ограничивались угрозами: незадолго до этого закололи до смерти одного европейского шофера.
Кроме того, работа сделалась опасной. Самые лучшие поездки были в Терапию, они хорошо оплачивались, но дорога туда шла сплошным лесом и крутыми зигзагами, и на ней начались вооруженные
