Эти разногласия очень существенны — тем более, что в ряде случаев они касаются хронологических вопросов, решение которых по данным Кассиановской редакции предполагает пересмотр ряда важных фактов, связывающих Феодосия с Антонием в ЖФ. В частности, по указанию этой редакции и, следовательно, Печерской летописи, оказывается, что братия стала стекаться к Антонию около 1031 г., т. е. за несколько лет до рождения Феодосия [722], и что уже в 1033 г. Антоний удалился в другую пещеру. Из этого следует, видимо, что «антониево–феодосиевская симфония», выдвигаемая Нестором в ЖФ, является почти целиком идеологической конструкцией, лишь в очень малой степени отвечающей жизненным реальностям. Один из авторитетных исследователей вопроса имел основание заявить, что «не видно вообще, чтобы Антоний и Феодосий совместно работали над устроением обители» (Пархоменко 1914:239). Он же, полемизируя с утверждением Приселкова о «тенденциозных искажениях» (1913:267 и др.) и не отвергая некоторой тенденциозности «Жития Антония», настаивал на существовании фактической почвы, которая позволила составителю этого жития выступить перед известной аудиторией, в целом знакомой с основными фактами, со своей версией, опирающейся на свои принципы отбора фактов и их аранжировки по шкале «важный» — «неважный», «достоверный» — «недостоверный». Можно также добавить, что тезис о «тенденциозности» сильно потеряет в своем значении, если учесть, что ко времени написания «Жития Антония», возможно, и не было никакой другой (во всяком случае записанной) альтернативной версии. Она появилась лишь с составлением ЖФ, автор которой Нестор «усиленно замалчивал Антония и тенденциозно расширял деятельность Феодосия» (Пархоменко 1914:239; ср. Шахматов 1908: 269–270, а также Розанов 1914, 34–46; Словарь 1987, 135–136) [723].
Разумеется, дело не в тенденциозности «Жития Антония» и ЖФ, но в том, какова направленность ее и что стоит за нею. Несомненно, что каждый из авторов этих житий стоял на своей почве и предлагал свою версию. Также несомненны, видимо, и утверждения «о борьбе двух начал в жизни Печерской обители первой поры ее существования» [724] и о существенных различиях между обоими святыми —
Итак, и независимо от показаний «Жития Антония» и разногласия его с «Житием Феодосия», Антоний и Феодосий — люди разных взглядов, разных симпатий, не лишенных при этом политической окраски.
(Пархоменко 1914:239)
По мнению того же историка,
идейная сторона этой борьбы — столкновение византинизма и антивизантинизма, наличность какового столкновения у нас на Руси во второй половине XI века — да и раньше — вряд ли кто станет отрицать. (1914:241).
Проявление этой борьбы Пархоменко видит в разном отношении их к князю Изяславу и его к ним. Феодосий и князь были взаимно привязаны друг к другу, и когда князь был изгнан из Киева, Феодосий осудил это изгнание и поставил себя в столь рискованные отношения к новому князю Святославу, что можно было ожидать бед и для монастыря, и тем более для самого Феодосия. Отношения же между Антонием и Изяславом носили совсем иной характер. Около 1061 г. Антоний подвергается гневу Изяслава и должен (видимо, вынужденно) удалиться из обители. В 1068 г. Антоний выступает на стороне Всеслава, политического врага Изяслава; когда последний возвращается в Киев, Антоний вынужден укрыться у Святослава. В этой чреватой опасностями для Антония обстановке трудно было работать над устроением обители, и поэтому выдвижение в ней на первое место Феодосия, видимо, должно объясняться не только его личными качествами (хотя и ими тоже). Вполне вероятно, что за этими различиями, противоречиями и конфликтами нужно видеть, как полагают некоторые исследователи, ту борьбу строгого византинизма с западными влияниями, которая велась в эти годы в Киеве (с 1054 г. Византия порвала с Западом). Хорошо известны связи Изяслава с Западом и, между прочим, с Римом. Антоний же был строгим и последовательным византинистом, духовно связанным с Афоном и греческим монашеством, в отличие от Феодосия, позиция которого в этом вопросе была, видимо, более свободной. Эти расхождения вольно или невольно способствовали известной напряженности в отношениях между «партиями» Антония и Феодосия. Во всяком случае Печерская обитель и ее братия не избежали этой борьбы, и дух ее отражается то здесь, то там в 50–70–е годы XI в.
Этим только и можно объяснить явное — по показаниям известных первоисточников — отсутствие солидарности и единения симпатий у Антония и Феодосия.
(Пархоменко 1914:240)
Но, возможно, были и другие основания для формирования разных версий рассказа о том, как началась Печерская обитель и кто был ее главным устроителем. В это время, действительно, существовало известное противостояние между «гречествующей» митрополичьей кафедрой и Печерским монастырем, в котором, говоря несколько огрубленно, складывался «русский» центр духовно–религиозного самосознания, в известной степени оппозиционный по отношению к кафедре. Так именно рисует обстановку в Киеве в это время Приселков 1913, для которого «Житие Антония» один из продуктов этой борьбы [725], обнаруживающий следы «гречествующей» руки. Как бы то ни было, «Житие Антония», действительно, подчеркивало некоторые моменты слишком индивидуально и в отдельных случаях, возможно, даже предвзято (напр., связь с Афоном), — так что эти особенности нуждались в некотором упорядочивании и согласовании с другой версией, сложившейся, бесспорно, в самой Печерской обители. Эта «специфичность» «Жития Антония», отклоняющегося от «печерской» версии, как и удивление Поликарпа в послании к Акиндину по поводу того, что жизнь Антония «премолъчана быша» (откуда можно заключить, что в самом Печерском монастыре «Житие Антония» было не известно до поры), дали основание предполагать, что вообще локус составления этого жития не Печерский монастырь и даже не Киев, но Тмутороканский монастырь, куда удалился сподвижник Антония великий Никон, проведший здесь несколько лет (приблизительно с 1061 по 1067 г.) и, видимо, принявший участие в составлении «Жития Антония», во всяком случае его первой редакции (см. Розанов 1914:43–45) [726]. При неясности отдельных деталей и неполной надежности схем общего характера, объясняющих личность Антония и его деяния, одно остается, видимо, несомненным — впечатление какого–то рокового невезения, преследовавшего Антония и оттеснявшего его и тексты о нем несколько в сторону по сравнению с Феодосием. Не только личная предрасположенность, но и обстоятельства вынуждали Антония уклоняться от какой бы то ни было официальной роли и искать уединения. Но весь масштаб этой вынужденной «периферийности» Антония представить себе довольно сложно, и о нем можно лишь догадываться — тем более, что в ЖФ, несмотря на указанные выше «швы», соположение и соотношение Антония и Феодосия дается с большим внутренним тактом, в духе сотрудничества в общем подвиге, так сказать, «симфонически», о чем уже говорилось выше.
Впрочем, и вообще в Киево–Печерском патерике (за исключением особо рассмотренного уже ЖФ) наблюдается поразительно отчетливая тенденция к соединению Антония и Феодосия в пару и всегда именно в таком порядке (эта тенденция отлична от выдвигаемой в ЖФ «триады светил» — Антоний, Феодосий, Никон). Эта пара, святая двоица, в которой составляющие ее персонажи объединены как основатели–устроители Печерской обители, а различаются как старший и младший, в Патерике превращается в клишированное единство, встречающееся чаще (разумеется, кроме ЖФ), чем Антоний или Феодосий порознь (см. выше о совместных иконных изображениях этих святых). В этом смысле пара Антоний–Феодосий приближается к тому типу двэиц, о которых писалось раньше в связи с Борисом и Глебом [727]. Весьма показательно, что чаще всего пара Антоний–Феодосий появляется в ритуальных формулах типа клише, употребляемых теми (или вводимых в связи с теми), кто во времени, в пространстве, в некоей духовно–аксиологической иерархии отстоит на такое расстояние, когда наиболее естественный способ обозначения этих святых — практически недифференцированная пара, несмотря на сочинительный союз — Антоний и Феодосий.
Несколько примеров: «Господи, избави мя от горкыа сеа смерти молитвами пречистыа твоеа матери и преподобною отцу Антониа и Феодосиа» (2; здесь и далее цитируется по Абрамович 1930) (в обращении–мольбе Шимона; характерна иерархия: Богородица и Антоний — Феодосий, обозначенные двойственным числом — «преподобною отцу»);
Приидоша от Царяграда мастери четыре церковнии […] въ печеру къ великому Антонию и Феодосию, глаголюща: «где хощета начата церковь?» Она же к нима реста… Антоний же и Феодосие, призвавше всю братию, и въпросиста Грекъ… (5).
Она же [«царица Влахерну», — В. Т.] рече: «сею посылаю, Антониа и Феодосия». (6) [728]
