Смешно, но и опасно! Пагель задумчиво насвистывает. Минутку он соображает, благоприятствует ли свист поимке в лесу арестантов? Скроются ли они, услышав его свист, или же нападут на него, чтобы отнять деньги, одежду, пистолет?! На короткий миг всплывает лицо Марофке с трясущимися обвислыми щеками. Но потом он с задором думает: "Пусть только придут!" Он сжимает в кармане рукоятку пистолета и громче насвистывает.
Да, смешно и опасно постоянно думать только о любимой, сравнивать ее со всеми остальными — и всегда к ее выгоде! Пагель уже который раз задает себе вопрос, верен ли действительности образ Петера, который он себе создал? Одни только розы, нет, это не годится! У нее тоже должны быть недостатки, и стоит лишь подумать, как он их легко находит. Вот хотя бы ее манера молчать, когда что-либо ей не нравится или раздражает ее. Он спрашивает, что с ней? Ровно ничего. Однако он отлично видит, что-то есть! Что-нибудь он не так сделал? Нет, ровно ничего! Можно четверть часа убеждать ее, можно дойти до сумасшествия, до исступления от ее вечного «ничего», "ровно ничего", а ведь по всему видно!.. Ну, хорошо, вот вам недостаток и выискался. Впрочем, от этого он ее отучит. Такая девушка, как Петер, вообще не должна иметь недостатков. Он, другое дело, у него столько недостатков, что не стоит даже пробовать исправиться…
Погруженный в свои мысли, Пагель все дальше углублялся в лесную чащу. Давно уже миновав картофельное поле, он забирается в самую дальнюю, незнакомую часть леса. Арестантов не видно, и жандармов тоже не видно и не слышно. Все же он идет дальше, решив в душе не присоединяться к глупой облаве, а вместо того пройтись в свое удовольствие по лесу. "Облава действительно глупая", — думает Пагель с риском нанести оскорбление всемогущему жандармскому офицеру, если эта облава его выдумка. Леса и леса, все снова и снова дремучие чащи, заказники — сплошные заросли молоденьких сосенок, в полтора роста, в рост человека, на сотни моргенов густой ельник, такой темный, что среди бела дня не различишь собственной ладони — и в такой глуши думают отыскать пять человек, хитрых, на все готовых головорезов, чья хитрость сосредоточена на одном: не попасться никому на глаза! Чепуха! Чистейшая чепуха, только здесь в лесу понимаешь всю невыполнимость этой задачи. Не стоит обшаривать вместе с остальными колючие елки и можжевельник, лучше он будет продолжать свой путь в приятном одиночестве.
Итак, он продолжает свой путь в приятном одиночестве, но на следующем же повороте говорит "Гоп-ля!", и вот он уже не один. Потому что навстречу ему идет какой-то коротышка в меховой куртке. Сказать «идет» не совсем правильно: коротышка выделывает какие-то трели, стаккато, только не голосом, а ногами. Вот он мрачно шагает прямехонько на Пагеля и вдруг ни с того ни с сего — гоп-ля, гоп-ля-ля — пошел выбивать ногами чечетку.
— Окаянные корни! — ругается он что-то слишком громко и мрачно шагает прямо вперед. Но теперь уже корень ни при чем. За шаг от Пагеля человек остановился, да так внезапно, что чуть не упал, Вольфганг подхватил его как раз вовремя.
— Гоп-ля, господин Мейер! — говорит он приветливо. — По-ихнему коньяк, а по-нашему водка.
Мейер-губан смотрит на своего заместителя в Нейлоэ маленькими покрасневшими глазками. Внезапно они озаряются светом сознания: нахальная ухмылка растягивает рот.
— Ах, это вы! — визгливо говорит он. — А я уже думал… Ладно, сам справлюсь, что-то ноги не слушаются… Не видали поблизости моей машины?
— Что? — спрашивает Пагель, и у него возникает подозрение. — У вас теперь тоже есть машина, господин Мейер? Как вы сегодня попали с вашей машиной в наш лес?
— Вы уже тоже «наш» лес говорите? — рассмеялся Мейер. — Видно, здесь все такую моду взяли! Лесничий говорит: мой лес, ротмистр говорит: мои леса, барыня гуляет по своему лесу, Вайо ходит выслеживать своего зверя, а тот, кому лес действительно принадлежит, — старик тайный советник, тот говорит просто: "полдесятка сосен".
Мейер рассмеялся, и Пагель тоже рассмеялся из вежливости, однако присутствие этого светила по части сельского хозяйства как раз сегодня здесь, в лесу, все еще кажется ему подозрительным.
— Где же вы оставили машину, господин Мейер? — спросил он.
— Если бы я, болван, это помнил! — воскликнул Мейер и ударил себя ладонью по лбу. — Значит, там ее нет? — Пагель покачал головой. — Ну, тогда двинемся сюда.
Мейер как будто не сомневается в том, что Вольфганг пойдет за ним, и это отчасти рассеивает сомнения Пагеля, заподозрившего в Мейере сообщника сбежавших арестантов.
Теперь Мейер спокойно шагает рядом с Пагелем и держится довольно прямо. Он все время что-то бормочет, видно, доволен, что нашел слушателя.
— Меня, видите ли, что-то ноги не слушаются! Вспрыснули с приятелем одно дельце; собственно, он мне не приятель, да думает, что приятель. Ну, чем бы дитя ни тешилось… А потом я вылез здесь, позабыл уже, как оно называется, где-то здесь, я еще набреду. У меня замечательная память на местность…
— Правильно!
— Теперь подымемся налево, по этой просеке. Как вас зовут, я тоже позабыл, в жизни со столькими людьми сталкиваешься, в последнее время особенно, ведь во всякую работу надо втянуться, но на имена у меня память хорошая, это и полковник говорит…
— Что за полковник? Разве вы теперь на военной службе?
Ясный, подозрительный, совершенно трезвый взгляд устремлен на Пагеля. "Он не так нализался, как представляется, — думает Пагель. — Надо быть начеку!"
Но в следующее мгновение Мейер уже опять смеется, он готов к отпору.
— А вы разве на военной службе? Так чего же вы хозяина "господин ротмистр" называете? Купил себе, стервец, шикарный автомобиль, видел сегодня во Франкфурте, как он гонял, когда испытывал машину. Помирать, так с шиком!.. Ну, а как наша милочка Вайо поживает?
— Здесь вашей машины тоже как будто нет.
— Чего гримасу скорчили, смехота да и только! Определенно тоже шиш с маслом получили. Все еще лейтенант на первом месте? Господи боже мой, что за девочка! Ух, верно, сладко такую любить. — И совсем другим тоном, с угрозой: — Ну, теперь шиш с маслом получит господин лейтенант, да, ему теперь солоно придется! Не мешает ему вымыться почище, его определенно пристрелят!
— Вы, само собой, безумно ревнивы, господин Мейер? — любезно осведомляется Пагель. — Это вы, должно быть, из-за лейтенанта и кричали тогда ночью? Снятую вами копию письма я, между прочим, нашел в комплекте "Областных ведомостей".
— А-а, ту дурацкую копию! Подумаешь, важность! Такими мелочами мы больше не занимаемся. Теперь большими делами заворачиваем! Н-да, в этом провинциальные юнцы вроде вас ничего не смыслят. Вам и не снилось, сколько я денег загребаю!
— Да это же сразу видно, господин Мейер!
— Правда? Вот — кольца, все настоящие, драгоценные камни. У меня знакомый есть, так он мне их за полцены уступает. Я же за все валютой плачу…
Опять он сразу оборвал свою речь, опять тот же затаенный подозрительный взгляд исподлобья. Но Пагель пропустил мимо ушей это предательское слово, Пагель шел по другому следу.
— А это не опасно, господин Мейер, при таких драгоценностях и деньгах разгуливать одному по лесу? Как бы чего не случилось.
— Чего там, — презрительно ухмыляется Мейер. — Что со мной случится! Со мной никогда ничего не случается. В каких я только не бывал переделках, вам, братец вы мой, и во сне не приснится, и ничего не случилось. Здесь, говорит он и несколько раз топает ногой о землю, — здесь, в этом самом лесу шел за мной следом человек, целые четверть часа, приставив пистолет мне к башке, — и хотел меня пристрелить. Ну и что — пристрелил?
— Да, попали в переделку! — нервно смеется Пагель. — Просто не верится… Должно быть, он все-таки не всерьез…
— Он-то? Нет, он всерьез! Штучка-то у него была заряжена, и только потому он меня не сразу чикнул, что хотел зайти подальше, в местечко поукромнее. Чтобы мой труп не так быстро нашли…
От этих слов веет чем-то темным, жутким. Пагель исподтишка глядит на Мейера; может, все это и неправда, но этот недоросток уверен, что правда… угрожающе шевелит он губами…
— Только он, собака, у меня не уйдет! Я натерпелся страху, а он в сто раз больше натерпится! Я ушел, а он не уйдет…
— Знаете, господин Мейер, — холодно говорит Пагель, — если, не дай бог, найдут господина лейтенанта убитым, будьте спокойны, я не теряя ни минуты сообщу в полицию.
Мейер оборачивается и мрачно смотрит на Пагеля. Но вдруг лицо его меняется, мясистые пухлые губы растягиваются в ухмылку, в совиных глазах насмешка:
— Уж не думаете ли вы, что я такой дурак и буду в него стрелять? А если промахнусь, и он, собака, меня пристрелит? Хороша месть! Нет, приятель, Мейер не подкачает! Натерпится он, собака, у меня страху, я его затравлю, обесчещу, все ему в лицо плюнут — и тогда, когда не будет ему другого выхода, он сам себя прикончит, собака. Именно так — не иначе!
