Он откинулся на спину, и скоро раздался громкий храп, к которому примешивался легкий металлический звон от резонирующего шлема.
Когда все уснули, Бадди положил гитару на матрас, тихонько открыл дверь и вышел на ночную улицу.
Полная луна совсем не помешала бы. Впрочем, месяц тоже сойдет, но полная луна лучше. Однако на небе он увидел обычную, заурядную половину луны, которую никогда не изображали на романтических или оккультных картинах, хотя она-то и являлась наиболее магической фазой.
Пахло прокисшим пивом, гниющей капустой, углями для жаркого и отсутствием канализации.
Пока он стоял на сцене или, как сегодня, на положенной на кирпичи двери от амбара, все было чудесно. Все казалось ярким и разноцветным. В мозгу возникали раскаленные добела образы. Его тело было словно охвачено огнем, и, что особенно важно, ему казалось, что оно и должно быть охвачено огнем. Он чувствовал себя живым.
А потом он чувствовал себя мертвым.
Нет, мир не был лишен цветов, он видел их, но словно сквозь дымчатые очки Утеса. Звуки доносились словно сквозь вату. Жаркое, наверное, было превосходным, сомневаться в словах Золто причин не было, но Бадди оно показалось старой ветошью, не более.
Между двумя постройками скользнула тень…
С другой стороны, он — лучший. И он это знал. Гордыня, высокомерие были тут ни при чем, простая констатация факта. Он чувствовал, как музыка струится из него и проникает в публику…
— Это он, господин? — спросила одна из теней, приникшая к стене извозчичьего двора, когда Бадди проходил мимо.
— Да. Этого сделаем первым, а потом вернемся в таверну и покончим с остальными. И с огромным троллем тоже. Есть у троллей одно местечко на шее.
— Но Достабля с ними нет, господин.
— Странно, но это так. Его здесь нет.
— Жаль. Как-то раз я купил у него пирожок с мясом.
— Очень заманчиво, конечно, но за убийство Достабля нам не платили.
Наемные убийцы достали ножи с зачерненными лезвиями, чтобы не было видно предательского блеска.
— Если это так нужно, я могу дать два пенса, господин.
— Очень, очень заманчиво…
Когда шаги Бадди приблизились, старший убийца поплотнее прижался к стене.
Нож он держал на уровне пояса. Ни один человек, хоть немного разбирающийся в ножах, не наносит удар сверху, так обожаемый всеми иллюстраторами. Такой удар считается любительским и крайне неэффективным. Профессионал ведет удар снизу вверх, так как путь к сердцу человека лежит через его желудок.
Он отвел руку назад и напрягся… Перед глазами его вдруг появились песочные часы, излучавшие голубоватый свет.
— ЛОРД РОБЕРТ СИЛАЧИЯ, ЕСЛИ НЕ ОШИБАЮСЬ? — произнес голос у него над ухом. — ЭТО ТВОЯ ЖИЗНЬ.
Он прищурился. Да, все именно так — имя, выгравированное на стекле, невозможно было прочитать иначе. Он видел каждую песчинку, падающую в прошлое…
Лорд Роберт Силачия повернулся, взглянул на фигуру в капюшоне и бросился наутек.
Ученик опередил его на добрую сотню ярдов и все еще набирал скорость.
— Э-э? Кто там?
Сьюзен спрятала часы в платье и тряхнула волосами.
Появился Бадди.
— Ты?
— Я, — кивнула Сьюзен.
Бадди подошел ближе.
— Ты снова исчезнешь?
— Нет. Кстати, я только что спасла тебе жизнь.
Бадди оглядел пустынную улицу.
— От чего?
Сьюзен наклонилась и подняла зачерненный нож.
— От вот этого.
— Знаю, мы уже говорили на эту тему, но… кто ты такая? Ты моя фея-крестная?
— Я думала, ты взрослее, — хмыкнула Сьюзен и отступила на шаг. — И… более приятный. Больше я ничего сказать не могу. Ты даже видеть меня не должен. Я не имею права быть здесь. Как, впрочем, и ты…
— Ты опять о том же? Я должен перестать играть и так далее? — сердито спросил Бадди. — Так вот, я не перестану! Потому что я — музыкант! А кем я буду, если перестану играть? Нет, лучше умереть! Неужели ты не понимаешь? Музыка — это моя жизнь!
Он подошел на несколько шагов ближе.
— Почему ты преследуешь меня? Ах да, Асфальт рассказывал о таких девушках…
— Что ты имеешь в виду под «такими девушками»?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Они преследуют актеров и музыкантов, — пояснил Бадди, — из-за этого, гламура и всего прочего…
— Гламур? Это ты раздолбанную телегу и таверну, насквозь провонявшую капустой, гламуром называешь?
Бадди протянул к ней руки.
— Послушай, — произнес он настойчиво. — Со мной все в порядке. Я работаю, люди слушают меня… я не нуждаюсь в помощи. Понятно? У меня достаточно забот, так что уйди из моей жизни…
Послышались торопливые шаги, появился Асфальт, за которым примчались остальные члены группы.
— Гитара кричала, — сказал Асфальт. — С тобой все в порядке?
— У нее спроси, — буркнул Бадди. Все трое смотрели прямо на Сьюзен.
— У кого?
— Она стоит прямо перед вами.
Золто помахал короткой рукой, едва не задев Сьюзен.
— Все из-за этой капусты, — сказал Утес Асфальту.
Сьюзен бесшумно отошла на несколько шагов.
— Она здесь! Неужели вы не видите? А сейчас уходит!
— Конечно, конечно, — успокаивающе пробормотал Золто и взял Бадди за руку. — Она уходит, скатертью дорога, и тебе пора…
— А сейчас она садится на лошадь!
— Да, конечно, на большую черную лошадь.
— Лошадь белая, идиот!
На земле появились светящиеся отпечатки копыт, но буквально через мгновение исчезли.
— Все, ушла.
«Рок-Группа» тупо уставилась в ночь.
— О да, теперь я вижу, — сказал наконец Утес. — Конечно вижу. Вижу лошадь, которой здесь нет.
— Да, лошадь определенно была, но куда-то ускакала, — осторожно произнес Асфальт.
— Неужели никто ее не видел? — удивился Бадди, когда его нежно повели сквозь предрассветный туман обратно в таверну.
— Я слышал, что музыкантов, действительно хороших музыкантов, постоянно преследуют полуголые женщины. Их еще музами называют, — припомнил Золто.
— Типа Канталупы, — добавил Утес.
— Мы называем их несколько иначе, — сказал Асфальт и усмехнулся. — Когда я работал на «Балладиста Берти и Его Трубадурных Шакалов», за нами бродили толпы женщин…
— Подумать только, вот так и начинаются легенды… — перебил его Золто. — Пошли, мой мальчик, пошли.
— Она была, — упрямо твердил Бадди. — Была.
— Канталупа? — переспросил Асфальт. — Утес, ты уверен?
— Читал в какой-то книжке, — ответил тролль. — Канталупа. Вроде того. Во всяком случае, очень похоже.
— Она была, — сказал Бадди.
Ворон тихо похрапывал на черепе и считал мертвых овец.
Смерть Крыс влетел в окно по дуге, отскочил от оплывшей свечи, но пристолился на все четыре лапы.
Ворон открыл один глаз.
— А, это ты…
Вдруг он почувствовал, как его ногу сжала костлявая лапка, и Смерть Крыс прыгнул с черепа и в вечность…
На следующий день снова потянулись бескрайние капустные поля, хотя пейзаж потихоньку все-таки начинал меняться.
— Эй, смотрите, как интересно! — воскликнул Золто.
— Что именно? — не понял Утес.
— Вон то бобовое поле.
Все смотрели на поле, пока оно не скрылось из виду.
— Хорошо, что нам дали столько еды, — сказал Асфальт. — Больше не придется есть одну капусту…
— Замолчи, — велел Золто и повернулся к Бадди, который сидел, подперев голову ладонями. — Приятель, выше нос, всего через пару часов мы будем в Псевдополисе.
— Хорошо, — сдержанно ответил Бадди.
Золто перебрался в переднюю часть телеги и притянул к себе Утеса.
— Заметил, как он притих? — прошептал он.
— Ага, как ты думаешь… эта штука… ну, сам знаешь… будет готова к нашему возвращению?
— В Анк-Морпорке можно сделать все, — твердо заявил Золто. — Я постучался в каждую дверь на улице Искусных Умельцев. Но двадцать пять долларов!..
— И ты жалуешься? Не твоим же зубом расплатились.
Тролль и гном посмотрели на гитариста. Который смотрел на бескрайние поля.
