Его метод был прост. Святые насадили фанатизм, который пугал его и о котором он предупреждал Джейн, но они создали такую религиозную неразбериху, что он не знал наверняка, к кому прилепиться – пресвитерианам, квакерам или какой-нибудь другой свободной конгрегации. Кто мог угадать? Поэтому он нашел простейший выход. Он возвысился над всеми. Возраст лишь придавал убедительности действу. Его слог воспарял, худое лицо обращалось к небу. Чем более вдохновенными и душераздирающими делались его проповеди, тем невозможнее становилось понять, какую веру он, собственно, исповедовал. Да это никого не заботило. В обморок грозили упасть и самые строгие и невежественные пуританки, облаченные в черное и туго затянутые чепцы. Когда дух Мередита закладывал вираж, рыдали даже их мужья в высоких черных шляпах.
На Последнюю проповедь Мередит поднимался по ступеням с таким трудом, что все собрание с тревогой подалось вперед, не успел он начать. Один лишь вид его – белые, снова отпущенные и ниспадавшие на плечи волосы, запавшие очи – порождал благоговейную тишину. Говорил же он, как обычно, о смерти.
Поводов было много: в Великий пост он разглагольствовал о смерти и воскресении Христа; в Рождественский пост – о гибели бренного мира и наступлении христианской эры. Семена смерти обнаруживались повсюду. Поскольку же воскресные проповеди вошли в великую моду, Мередит всякое воскресенье, наполнившись мыслями о смерти, ссылался на традиционные строки вечерней службы:
– Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром…
Взирая поверх собравшихся на западное окно, как если бы тотчас усматривал ангелов, явившихся по его душу, он восклицал:
– Мои глаза узрели Спасение, которое Ты приуготовил для всех людей!
Он был готов. И община это видела. Готов и полон желания. Воистину, было ясно, что он мог и впрямь отойти в мир иной в любую секунду, у всех на виду. Сама эта возможность делала его проповеди неописуемо популярными. Так что спрос на него не иссякал. Прошлой осенью он проповедовал в церкви Святой Маргариты, в Сент-Брайдс, Сент-Клемент Дейнс, Вестминстере, даже в соборе Святого Павла. И никогда не забывал добавить смирения, без которого пуританская служба была бы неполной. Ревностно взирая на паству с кафедры, он вопрошал:
– И скажите же, возлюбленные чада мои, будь суждено вам разделить мою участь сей же час, готовы ли вы? – Он выдерживал скорбную паузу, после чего обвиняюще наставлял перст. – Готовы ли вы?..
Ему отзывались великим стоном, ибо нет, не были. И это подводило Мередита к кульминации его проповеди. Привстав на цыпочки, как будто вправду намереваясь взлететь, он, возведя очи к небесам и воздев руки, словно настал его смертный час, громогласно возглашал:
– Но время пришло, и уже ныне я зрю Его, идущего со всеми ангелами. Он приближается к нам. Он с нами. И Он стучит в мое сердце, стучит и в ваши! Он здесь. Ныне. Ныне!
И резко отступал, после чего, спотыкаясь, сходил с кафедры и садился на свое место, поддерживаемый двумя помощниками. Последняя проповедь Мередита была венцом его творений.
Поэтому он несколько удивился, когда однажды в январе, едва начав ее в приходе Святого Лаврентия Силверсливза, заметил, как два прихожанина выскользнули из церкви – Марта и Гидеон.
Джейн и Доггет лежали, когда дверь неожиданно распахнулась и перед ними предстала Марта.
Марта была дотошна. Ей не понадобилось много времени, чтобы вызнать у Гидеона правду. Будучи спрошен напрямик, он не сумел солгать.
– Знать не могу, – сказал он, защищаясь, – но думаю, это правда.
– Даже сейчас?
– Возможно.
И вот она привела с собой не только Гидеона, но и соседа.
– Все должно быть доказано, – отрезала она.
Доказательство последовало. Сосед стоял потрясенный, Гидеон находился в смятении. Лицо Марты закаменело и побелело. Увидев, что хотела, она ушла.
Часом позже Мередит, выслушавший рассказ Джейн, взглянул на нее мрачно:
– Именно этого я и боялся. Я понял, откуда дует ветер, еще до убийства короля. Теперь же пуритане переиначили все законы… – Он горестно покачал седой головой. – Будь прокляты эти святые со своими нравоучениями и охотой на ведьм. А ты изобличена в преступной связи.
– В моем возрасте это нелепо, – пожала плечами Джейн.
– Ты забываешь об одном, – настойчиво напомнил Мередит. – Супружеская измена теперь карается смертью.
Юный Обиджойфул сидел на краешке стула. Ему было странно видеть, что миссис Уилер и дядюшка Доггет, как он его называл, стояли подобно преступникам. Но ясно, что таковыми они и были. Теперь об этом знали все. Даже дети Доггета осознали порочность отца. Марта об этом позаботилась.
Перед суровым судьей и жюри из двенадцати почтенных граждан предстала женщина преклонных лет. Она десять лет не видела мужа и обвиняла другую женщину, еще старше, в каких-то с ним делах. Причем к последним сама она, даже если не врали, была вовсе не расположена. Почему? Потому что ее одурачили, потому что она завидовала их любви, потому что Бог ее был Богом отмщения.
Судья был мрачен. Он знал, какой будет вердикт.
Улики не вызывали сомнений. Преступление видели, свидетели подобрались надежные. По совету найденного Мередитом адвоката обвиняемые не признали своей вины. Они утверждали, что свидетели неправильно истолковали увиденное. Соития не было. Но в эту наглую ложь не поверила ни одна живая душа. Дело не затянулось. Все понимали, какое наказание полагалось за подобное злодеяние. В Лондоне, где заправляли святые, не было места ни бессмысленному милосердию, ни оправданию. Правосудие напоминало гранитный утес. Двенадцати добрым людям не потребовалось много времени, чтобы вынести приговор. Через несколько минут они уже подали знак, что готовы. Председатель жюри торжественно предстал перед судьей, дабы ответить на ужасный вопрос.
– Что вы решили?
И голос его звучно разнесся:
– Невиновны, милорд.
– Невиновны? – Марта встала, дрожа от ярости. – Невиновны?! Конечно же они виновны!
– Тишина! – загремел судья. – Присяжные высказались. – Он кивнул Джейн и Доггету. – Вы свободны.
– Это неслыханно! – завопила Марта.
Но ее никто не слушал.
Судья вздохнул. Такого вердикта он и ждал. Ретивые святые установили суровые ветхозаветные законы, но не учли одного: окончательные судебные решения по-прежнему принимались присяжными. А рядовые граждане еще не утратили человечности. Каким бы возмутительным ни выглядело поведение обвиняемых, мысль о повешении мужчины и женщины за супружескую измену оскорбляла чувство справедливости присяжных. Поэтому они отказались признать тех виновными. Из двадцати трех известных дел подобного рода, представленных в лондонские суды, обвинительный приговор был вынесен только в одном случае.
– Значит, они ни в чем не виноваты? – спросил Обиджойфул у Марты.
– Нет, не значит, – раздраженно ответила она.
И в той же мере не сочла, что слабость жюри позволит преступной паре избегнуть всякого наказания. Еще была община. Мередиту пришлось растолковать им ситуацию с точки зрения служителя церкви.
– Вам нельзя оставаться в приходе, – сказал он Доггету и Джейн. – Вас не потерпят.
И его правота быстро подтвердилась.
Старику Доггету устроили поистине невыносимую жизнь. Дети знали его плохо и по привычке последовали наставлениям Марты. С ним прекратили общаться. Джейн пришлось еще хуже. Стоило ей выйти из дома, как ей кричали: «Шлюха!» Сосед перестал приносить ей дрова. Водонос проходил мимо не останавливаясь. На ближнем Чипсайдском рынке ей больше ничего не удавалось купить. На двери кто-то написал: «БЛУДНИЦА». К концу месяца она грустно сказала Мередиту:
– Ты прав, нам придется уехать.
На исходе января, в снегопад, Доггет, ранее перевезший в телеге все ее пожитки, вместе с Джейн добрался до Винтри, где они сели на барку и поплыли вверх по реке. Их путь лежал в небольшое селение возле Вестминстера. Какие-то французские купцы успели столетием раньше создать там анклав, удобный для заключения сделок с королевскими дворцами Вестминстера и Уайтхолла. С тех пор эти улицы именовались Малой Францией, или Петти-Франс. Считалось, что там селились неудачники, хотя в последнее время это место облюбовали некоторые литераторы, включая Джона Мильтона.
– По крайней мере, – заметил Мередит, – в Петти-Франс вас не тронут ни Марта, ни ее дружки. Там вы заживете спокойно.
1660 год
В 1650-е годы в Англии не было человека более преданного опальному дому Стюартов, чем сэр Джулиус Дукет. Но роялисты мало что могли сделать, пока Англией правили святые под началом Оливера Кромвеля. Поэтому он читал и размышлял. Дважды он прочел от корки до корки Библию и понял, что это величайшая книга всех времен. Знакомился с классикой, изучал английскую историю и делал пометки о развитии государственного устройства. И ждал.
