На взгляд поверхностный власть Кромвеля была прочна. Джулиусу чудилось, будто его круглая и бородавчатая рожа висела над страной подобно страшной языческой маске. Кромвель казнил короля, изгнал во Францию наследника. Шотландцев приструнили, ирландцев сокрушили в кровавой бойне. Все это он совершил за считаные годы, и даже Джулиус досадливо признал, что меч его действительно крепок.
Однако цель Содружества, которая заключалась в постройке на холме сверкающего града, понуждала изменять не только законы, но и сердца. И так ли успешно? Для Джулиуса поворотным пунктом стали суд и оправдание Доггета и Джейн. «Пуритане зашли слишком далеко», – сказал он дома. Имелись и другие, не столь разительные свидетельства неистребимости людской натуры. «Лодочники, – сообщил однажды Джулиус, – затеяли соревноваться, кого из них чаще оштрафуют за год за пьянство». По размышлении он решил, что пуритане вымели дочиста главные улицы, но переулки по-прежнему полны грешников.
Не прояснилось и дело с религией. Складывалось впечатление, что допустимо все, кроме епископов. Мередит, будучи в церкви Святого Лаврентия Силверсливза, пользовался пресвитерианским служебником, однако в дальнейшем, ко времени своей знаменитой Последней проповеди, сменил его на сборник протестантских молитв и гимнов, что было полностью одобрено Мартой. В других церквях творилось то же самое. Кромвель был настолько терпим в этих вопросах, что даже заставил парламент издать закон, дозволявший евреям вернуться в Англию. Их не было в королевстве с 1290 года, когда Эдуард I выдворил их из страны. Против активно выступили многие пуритане, ведомые своим героем Уильямом Принном, который ненавидел евреев. Но дело было сделано, и вскоре Джулиус обнаружил близ Олдгейта небольшую еврейскую общину. «Хотят там даже синагогу поставить», – сказал он семье. В религиозном отношении Джулиусу не хватало лишь одного: англиканского молитвенника, который сочли роялистским. Отныне лондонцам предписывалось свершать обряды крещения, бракосочетания и похорон сугубо в присутствии магистрата. Но в паре церквей англиканские священники все равно тайно пользовались молитвенником, и перед свадьбой сына Джулиус доложил с улыбкой: «Я нашел верного служителя, который проведет церемонию у нас дома».
Однако вся эта путаница меркла перед тем фактом, что никто, включая Кромвеля, толком не понимал, как управлять Содружеством.
Испробовали все. Сначала правил парламент, но тот ни с чем не соглашался, поссорился с армией и отказался самораспуститься. Кромвель вышвырнул всех, как поступил и с их последователями по ходу череды конституционных экспериментов. Кромвель уже сделал себя лордом-протектором, а те, кто остался в парламенте, настолько устали от армии, что предложили Кромвелю стать королем и править на прежний лад. «Не за то мы сражались!» – завыла армия святых. «Но он был очень близок к тому, чтобы принять предложение, – отметил Джулиус. – Вот вам и пуританская власть».
И он терпеливо ждал. Пускай приходом правят Марта и Гидеон – он их не провоцировал. Мередит еще много раз прочел свою Последнюю проповедь, а когда перешел наконец в мир иной, то совершил это в духе своего творения. Читая ее перед многосотенной аудиторией у самого Креста в соборе Святого Павла и выбрав на сей раз отрывок из Откровения Иоанна Богослова, он достиг своего крещендо и запрокинул исхудалое лицо к пасмурным небесам в тот самый миг, когда сквозь тучи пробился солнечный луч.
– Я узрел новое небо и новую землю! – вскричал Мередит. – Он возносит меня на высокую гору и показывает сей великий град – священный Иерусалим, сходящий с небес! – Взглянув в последний раз на аудиторию, он воззвал: – Идите же со мной, возлюбленные чада, идите туда! – Затем, возведя очи прямо к солнцу, простер руки. – Он зовет меня. Он, который есть Альфа и Омега. Он призывает меня теперь: «Приди же! Приди!» – И с этими словами он рухнул с кафедры и больше не встал.
Джулиус примирился с Мередитом, несмотря на свои разногласия с ним, и после его кончины крепко сдружился с сыном проповедника Ричардом. Тот был умным юношей, отучился в Оксфорде и, как признался Джулиус, не возражал бы против сана, имей возможность служить на англиканский лад. Взамен он изучал медицину и готовился к карьере врача. Ричард унаследовал от отца пытливость ума и тайный скепсис.
Единственной головной болью Джулиуса была Джейн Уилер. Он слышал, что Доггет умер спустя три года после их отъезда. И он искренне радовался, что она находилась на безопасном расстоянии, в Петти-Франс.
А если порой он и чувствовал перед ней вину, его совесть утешалась сознанием секретной миссии и верностью сыновьям покойного короля. И был не одинок, конечно. Объединившись с десятком других преданных душ, он продолжал слать письма с разнообразными разведывательными данными опальному Стюарту – претенденту на престол, остававшемуся во Франции. И был вне себя от радости, когда Оливер Кромвель скоропостижно скончался в 1658 году.
На крах Содружества ушел всего год. Сын Кромвеля, человек приятный, но лишенный честолюбия, почти сразу отказался от наследования власти. Парламент и армия продолжали ссориться. И, понаблюдав девять месяцев, Джулиус осмелился написать лично:
Если Ваше Величество пойдет на компромисс с парламентом, чего никогда не сделал бы Ваш отец, и заплатит армии, чего не хочет сделать нынешний парламент, то королевство может стать Вашим.
В один прекрасный день тайный гонец принес вести, согревшие сердце Джулиуса.
– Король благодарит вас за вашу стойкую преданность, о которой никогда не забывали ни он, ни его отец. – Тут гонец усмехнулся. – Он, знаете ли, малый куда веселее, чем его батюшка. Сказал, что скорее договорится с обезьянами, чем проведет в изгнании всю жизнь. Кстати, – заметил посланник перед уходом, – ему известно, что вы лишились Боктона из-за вашей верности. Тот будет возвращен вам, как только он сядет на трон.
И вот весной 1660 года Джулиус, придя в почти невыразимый восторг, услышал крик:
– Король возвращается! Король Карл Второй воцаряется! Да здравствует король!
Лондонский пожар
1665 год
Нед был славный пес: среднего размера, с гладкой бело-бурой шерстью и ясными глазами, преданный своему жизнерадостному хозяину. Он отлично ловил мячик, умел перекатываться с боку на бок и притворяться мертвым. Порой, когда хозяин не смотрел, он забавы ради гонялся за кошкой. Но в первую очередь был прекрасным крысоловом. В хозяйском доме не осталось ни одной твари. Он всех давно уничтожил.
Был жаркий летний день. Хозяин ушел спозаранку, и Нед сторожил дом на Уотлинг-стрит. Нед надеялся, что хозяин скоро вернется. Прохожих было много, как всегда, но один незнакомец псу не понравился. Мужчина стоял перед дверью соседнего дома. Когда Нед пошел разобраться, чужак попытался огреть его длинным посохом. Пес взвизгнул и после этого держался подальше. А примерно час назад в тот дом вошла женщина. Он учуял ее запах, когда она проходила мимо. Пахло не пойми чем, но неприятно. Недавно же из того самого дома донесся плач. Сомнений не было: люди вели себя странно.
И в тот самый миг пес увидел чудовище.
Семейство Дукета собралось. У ворот ждали два экипажа и повозка. Сэр Джулиус окинул всех удовлетворенным взглядом: жена, сын и наследник, жена сына, двое детей. Их также сопровождали слуга и две служанки, которым предстояло ехать в повозке, груженной сундуком с одеждой и прочим скарбом.
– Осталось место для одного, – сказал он. – Я без него не поеду.
Уже в третий раз за утро он вышел на улицу. Где носят черти этого парня?
Сэр Джулиус Дукет, достигший шестидесяти двух лет, был совершенно доволен жизнью. Ныне он преуспевал и был в почете, друг короля. Дружить же с королем Карлом II было весьма приятно. Отец был малого роста – этот вымахал. Карл I держался серьезно и чопорно – сын вел себя непринужденно и сыпал шутками. Больше же прочего впечатлило то, что он оказался великим сердцеедом, чего не скрывал, тогда как родитель, в чем бы ни были его прегрешения, отличался исключительным целомудрием. Король Карл II прекрасно постиг изнанку жизни. Он делал все необходимое для сохранения трона, заверив всех: «Я не желаю снова скитаться».
Двор Карла в Уайтхолле слыл развеселым местом. Банкетный зал, где был казнен его отец, никогда не пустовал, и подданные приходили туда взглянуть на королевскую трапезу. Бесхозное лесистое пространство сразу к западу от Уайтхолла превратилось в новехонький Сент-Джеймс-парк, где короля часто видели выгуливающим милейших спаниелей, от которых он был без ума, или в длинной аллее, что в северной части парка, играющим с придворными кавалерами в пэлл-мэлл – смесь крокета и примитивного гольфа – забавную игру, в которой он был искусен. Приподнятое настроение воцарилось во всем Лондоне. Вернулись спортивные состязания и майские деревья. Открывались театры, включая новый близ Олдвича, на Друри-лейн, где выступала личная труппа короля и только что дебютировала пышнотелая юная актриса по имени Нелл Гвин. Подданные его величества, все еще склонные к пуританству, были шокированы веселой безнравственностью и экстравагантностью двора, но никому из них не хотелось вернуться к скорбям и тяготам Содружества.
