как и неизменной готовностью защищать ее границы и вносить свой вклад в дело помощи собратьям-евреям, которые репатриировались в Эрец-Исраэль в поисках убежища и желали начать новую жизнь. Но теперь, после провозглашения государственной независимости, они уже не чувствовали себя по-прежнему обязанными брать на себя столь большую личную ответственность за все происходящее. В стране наконец появилось правительство и государственные учреждения, которые должны были заниматься репатриантами, давать молодежи уроки гражданского долга, направлять в сельскохозяйственные поселения и на промышленные предприятия инструкторов, получающих за свой труд заработную плату. В обществе, живущем по своим законам, где существуют юридически установленные нормы социальной жизни и официальные директивы, где набирает силу власть политиков и увеличивается разрыв между “истеблишментом” и рядовыми гражданами, где наблюдается явно выраженное недоверие и даже элементарное отсутствие взаимопонимания между “отсталыми” восточными евреями и “современными” западными, — в таком обществе альтруизм и спонтанное эмоциональное участие, характерное для периода, предшествовавшего созданию государства, выглядели все более и более устаревшими.
Утрата этого “старого идеализма” стала самой прискорбной из всех потерь эпохи, последовавшей за обретением независимости. Не исчезнувший до конца, этот идеализм еще будет возрождаться — но лишь в дни военных кризисов, а не в обыденные годы повседневной рутины.
Глава XVI.
В поисках мира и безопасности
Сущность израильской внешней политики
Преамбулы подписанных Израилем на острове Родос соглашений о перемирии представляют собой занимательное и поучительное чтение. В каждом из текстов утверждается, что задача соглашения — перейти от перемирия к подлинному миру. Каждое соглашение одобряет призыв Совета Безопасности ООН к отказу от применения силы и подтверждает права как Израиля, так и арабских стран на безопасность. Для израильских государственных деятелей, однако, будущее направление политического курса определялось не высокопарным многословием международных документов, а острым ощущением уязвимости своей страны. Со стратегической точки зрения географическое положение Израиля было ужасным. Площадь этого молодого государства составляла всего 8 тыс. квадратных миль, длина сухопутной государственной границы — 600 миль, и сама граница не обеспечивала практически никакой защиты для тыла. Три четверти населения страны были втиснуты в полосу приморской равнины между Хайфой и Тель-Авивом и в узкий коридор, ведущий к Иерусалиму. Ни один город или сельскохозяйственное поселение страны, за исключением отдельных форпостов в пустыне Негев, не отстоял более чем на 18 миль от границ с арабскими соседями. “Талия”, самая узкая часть Израиля, составляла каких-то девять миль между Трансиорданским выступом и Средиземным морем. В некоторых местах “иерусалимский коридор” суживался до десяти миль, а израильский сектор Святого города мог с трех сторон обстреливаться хашимитской артиллерией. С Голанских высот сирийские орудия были в состоянии нанести невосполнимый ущерб еврейским сельскохозяйственным поселениям в Восточной Галилее. И наконец, доступ к Эйлату, южным воротам Израиля в страны Азии и Африки, мог быть перекрыт посредством египетской морской блокады. Короче говоря, вся страна была одной сплошной приграничной полосой, передним краем, единственным в мире неостровным государством, доступ к которому был возможен только по морю (или воздушным путем, над тем же самым морем).
Людские ресурсы страны также были ограниченными. Население окружающих арабских стран превосходило население Израиля в соотношении сорок к одному, а их вооруженные силы — восемь к одному. Даже после заключения соглашения о перемирии правительство Израиля не могло быть уверенным в сохранении договоренностей с соседями, не всегда держащими данное ими слово. Следует также подчеркнуть, что на протяжении первых двух десятилетий существования Израиля в качестве независимого государства в соседних арабских странах произошло не менее двадцати политических переворотов, совершенных, как правило, военными группировками; при этом ни один из пришедших к власти режимов даже не пытался смягчить политику своей страны по отношению к Израилю, опасаясь лишиться поддержки населения. Более того, сама враждебность этой политики выглядела довольно специфически: она не увязывалась с какими-либо конкретными политическими или территориальными претензиями, ее основой не являлись притязания на земельные или водные ресурсы Израиля либо его полезные ископаемые. Очевидно было, что арабские страны были охвачены одним, всепоглощающим и не оставляющим сомнений, стремлением: уничтожить Израиль как независимое государство.
Для отражения возможной агрессии еврейское государство располагало более чем скудными ресурсами — и территориальными, и военными, и людскими. У него не было ни друзей, ни покровителей. Израиль являлся единственной ближневосточной страной, которая не принадлежала ни к какому оборонительному пакту или политическому альянсу. У Израиля не было достаточных средств и практически не имелось профессиональных дипломатов, чтобы заняться установлением зарубежных связей. Действительно, первый министр иностранных дел Израиля Моше Шарет (Черток), соратник Бен-Гуриона со времен второй был человеком блестящих способностей и редкого обаяния, отличавшийся особым языковым даром и умением вести переговоры. Его ближайшие помощники, Реувен Шилоах и Вальтер Эйтан[371], также были людьми, преданными своему делу и необыкновенно увлеченными своей работой; однако их подчиненные не всегда и не в самой полной мере отвечали требованиям, предъявляемым к сотрудникам внешнеполитического ведомства. Кроме того, даже в 1968 г., то есть двадцать лет спустя после образования государства, персонал всего восьми дипломатических представительств Израиля за рубежом составлял десять и более человек, тогда как в двенадцати представительствах работало лишь по одному человеку, а в остальных — по три человека и менее.
Ощущение, что страна недостаточно защищена от угрозы извне, долгое время оставалось навязчивой идеей израильского руководства. Единственное преимущество, имевшееся у правительства в этой связи, носило характер чисто политический. Национальная изоляция являлась гарантией того, что хотя бы в сфере внешней политики у правительства имеется определенная свобода действий. Собственно говоря, кнесет не играл практически никакой роли в иностранных делах; он даже не ратифицировал договоры Израиля с зарубежными странами. Проходившие в кнесете дебаты по вопросам внешней политики были полезными в основном тем, что давали общественности пищу для ума, хотя даже такого рода обсуждения, как правило, случались не чаще одного раза в год. Впрочем, Комиссия кнесета по иностранным делам заседала еженедельно, заслушивая выступления и отчеты министров, дипломатов и армейского руководства; ее заседания были закрытыми, а их участники давали подписку о неразглашении. Членство в этой комиссии было особо почетным, поскольку давало возможность оказывать определенное воздействие на курс внешней политики страны. Но, тем не менее, выбор вопросов для обсуждения и право принимать решения оставались прерогативой кабинета министров.
Палестинская комиссия по примирению (ПКП), статус Иерусалима
Между тем соглашения о перемирии стали предпоследней стадией усилий, осуществляемых под эгидой ООН с целью прекращения арабоизраильского конфликта. Согласно положениям Резолюции ООН от 11 декабря 1948 г. (Статья XIII) была создана Палестинская Комиссия по примирению, на которую
