вел бы народ русский к великому будущему, достойному могучего свободного народа.
«Русское слово» 29 августа
Прокламация Б. В. Савинкова.
Вновь назначенный петроградский военный генерал-губернатор Б. В. Савинков обратился к населению столицы со следующим воззванием:
Граждане! В грозный для отечества час, когда противник прорвал наш фронт, и пала Рига, генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства и революции и стал в ряды их врагов. Я, управляющий военным и морским министерством, вступив в должность генерал-губернатор Петрограда, объявляю населению, что оно должно оставаться спокойным. Со всяким посягающим на завоевания революции, кто бы он ни был, будет потуплено как с изменником.
Пусть население Петрограда знает, что приняты все меры для защиты революции и свободы.
«Трудовая копейка», 29 августа
Вчера в Москве.
Уже вечером в воскресенье циркулировали слухи о событиях в Ставке.
Вчера утром с появлением на улицах экстренных выпусков газет, Москва с нервной поспешностью проглядывала телеграммы с подробностями о неожиданно вспыхнувшей борьбе за верховную власть.
Всюду, в банках, в казенных и общественных учреждениях, в трамвае – нескончаемые нервные разговоры о назревающих событиях. Собирались на улицах, в наиболее оживленных местах, небольшие группы прохожих. В некоторых группах громко читали «историческое объявление» А. Ф. Керенского. Большинство внимательно прислушивается к разговорам. Видно, что «своего мнения» нет, что всюду царит неопределенное настроение…
Москва ждет, чем разрешится исторический для России конфликт?!
Б. В. Никольский, 29 августа
Ничего не поймешь. С одной стороны, Керенский и компания бодрятся и происходит какая-то заминка в отряде Крымова; с другой стороны, их сообщения несомненно противоречивы, растерянны и неосведомленны. Все выжидают, – кто же действует? И где? И как? Население совершенно безучастно. У всех на устах одно: нам безразлично, Керенский или Корнилов, был бы порядок, было бы спокойствие и было бы продовольствие. Но с другой стороны, настроение запуганное, тревожное и нервное. Тяжело стоять часа по три в день в хвостах, чтобы добыть свои 3 фунта хлеба или ситного в сутки (на 4 номинально, фактически на трех), но еще тяжелее, простояв 3–4 часа, ничего не получить. А это бывает.
С. С. Прокофьев, 29 августа
Вернувшись на дачу, я разложил карту окрестностей Петрограда и с газетой в руках стал расставлять флажки – войск Керенского и войск Корнилова. Центром столкновения оказывались Павловск и Царское. Правое крыло Корнилова доходило до Тосны, левое Керенского до Колпина. Саблино лежало как раз между ними. Моя высокая дача, стоящая одиноко в стороне, могла быть недурным наблюдательным пунктом. Это называется с размаху влипнуть в кашу. В этот день я не инструментовал и ночью просыпался, прислушиваясь, нет ли выстрелов. Но на другой день газеты сообщили, что сражений не было, что войска, сойдясь, обменялись не снарядами, а словами, и войска Корнилова сдаются, ибо не знали, куда и зачем их вели. Таким образом, «инциндент Ка-Ка» был исчерпан.
Я не контрреволюционер и не революционер и не стою ни на той стороне, ни на другой. Но мне было жаль, что корниловское предприятие так растаяло ни во что: от него веяло каким-то романтизмом.
Н. В. Устрялов, 30 августа
Калуга. Уныло. Корнилов изнемогает, по-видимому, его мятеж подавят. Вся «организованная» Россия, вся «демократия» – против него. Снова подняли головы «полномочные органы», опять запоется старая песня.
Кадеты заняли промежуточную позицию: осудили Корнилова, но склоняют правительство войти с ними в компромисс. Вероятно, из этого ничего не выйдет.
Р. М. Хин-Гольдовская, 30 августа
Голова кругом идет. Онисим Борисович прислал со станции газету. Происходит какая-то чудовищная свалка. Восстановлена строжайшая цензура. Газета полна «плешин» (совсем как при Протопопове). Керенский «низлагает» генералов, Деникин арестован, но вместе с тем, он «пока» (?!) командует своей армией под «наблюдением» (!!!) – арестовавших его членов Исполнительного комитета Советов Рабочих и Солдатских Депутатов.
Кошмар. Эм. правду говорит, что теперь Россия – это самоуправляющийся сумасшедший дом, соединенный с арестантскими ротами. Чувство такое, что «предприятие» Корнилова сорвалось. И тогда – это величайшее преступление. Le 18 Brumaire (фр. «18-е брюмера», военный переворот во Франции 1799 года – прим. авт.) надо делать наверняка, а не «по-стольку-поскольку»… Так жутко никогда еще не было. Надо переезжать в город.
3. Н. Гиппиус, 31 августа
В течение трех дней загадочная картина то прояснялась, то запутывалась. Главное-то было явно через 2–3 часа, т. е. что лопнул нарыв вражды Керенского к Корнилову (не обратно). Что нападающая сторона Керенский, а не Корнилов. И наконец, третье: что сейчас перетянет Керенский, а не Корнилов, не ожидавший прямого удара. <…>
26-го в субботу, к вечеру, приехал к Керенскому из Ставки Владимир Львов (бывший обер-прокурор Синода). Перед своим отъездом в Москву и затем в Ставку, дней 10 тому назад, он тоже был у Керенского, говорил с ним наедине, разговор неизвестен. Точно так же наедине был и второй разговор с Львовым, уже приехавшим из Ставки. Было назначено вечернее заседание; но когда министры стали собираться в Зимний дворец, из кабинета вылетел Керенский, один, без Львова, потрясая какой-то бумажкой с набросанными рукой Львова строками, и, весь бледный и «вдохновенный», объявил, что «открыт заговор ген. Корнилова», что это тотчас будет проверено и генерал Корнилов немедленно будет смещен с должности главнокомандующего как «изменник».
Можно себе представить, во что обратились фигуры министров, ничего не понимавших. Первым нашелся услужливый Некрасов, «поверивший» на слово г-ну премьеру и тотчас захлопотавший. Но, кажется, ничего еще не мог понять Савинков, тем более, что он лишь в этот день сам вернулся из Ставки, от Корнилова. Савинкова взял Керенский к прямому проводу, соединились с Корниловым: Керенский заявил, что рядом с ним стоит В. Львов (хотя ни малейшего Львова не было), запросил Корнилова: «Подтверждает ли он то, что говорит от него приехавший и стоящий перед проводам Львов». Когда выползла лента с совершенно спокойным «да» – Керенский бросил все, отскочил назад, к министрам, уже в полной истерике, с криками об «измене», о «мятеже», о том, что немедленно он смещает Корнилова и дает приказ о его аресте в Ставке. <…>
По отрывочным выкликам Керенского и по отрывочным строкам невидимого Львова (арестован), набросанным тут же, во время свиданья, – выходило как будто так, что Корнилов как будто послал Львова к Керенскому чуть ли не с ультиматумом, с требованием какой-то диктатуры, или директории, или чего-то вроде этого. Кроме этих, крайне сбивчивых, передач Керенского, министры не имели никаких данных и никаких
